Как Андрей Кончаловский основоположников бесогонил

Режиссер замыслил амбициозный проект, охватывающий мятежное 20-летие прошлого века, с 1904 по 1924. И уже сами эти амбиции вызывают море противоречивых чувств. Восхищает смелость Кончаловского, идущего против мейнстрима. Теперь принято прихорашивать историю розовыми одеждами, подверстывая минувшее под идеологические нужды текущего момента. Режиссер снимает свой фильм так, будто и не слышал о свежих веяниях. Его самая большая удача — образ Ленина в исполнении Евгения Ткачука. Сквозь пародию и гротеск, сквозь жестокость и детскую непосредственность, сквозь диктаторские замашки и драму последних лет жизни вырисовывается человек, потрясший мир.

Советская историография по известным причинам предпочитала помалкивать о кумирах лидера. Как минимум один из них очень важен для понимания глубинной личности Ленина. Ведь он не просто восхищался авантюристом, провокатором, лгуном Нечаевым (организатором тайного общества «Народная расправа», прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского), но и величал его «титаном революции». Причем восхищался уже в то время, когда само имя Нечаева звучало символом политического самоубийства. Сергей Геннадьевич был верным наследником иезуитов, чей главный принцип таков — цель оправдывает средства. Поэтому и Нечаев легко убивал строптивых соратников, и Ленин, мягко говоря, не гнушался тем же. Оба были фанатиками, и оба, как могли и умели, любили Родину. Правда, Нечаев, чувствовал страну до предела оголенными нервами, а Ленин с его затяжной эмиграцией имел весьма отдаленное представление о стране. Кстати, эту краску на портрете вождя Ткачук передает с особой виртуозностью.

Еще одна удача Кончаловского — образ Николая II в исполнении Никиты Ефремова. Известно, как сильно последний император не хотел править огромной державой. Но судьба распорядилась по-иному. Печать обреченности не самого сильного человека перед неминуемым роком очень тонко передает Ефремов. Не знаю, доволен ли режиссер трактовкой роли молодого артиста. Дворянин Кончаловский с замашками аристократа по умолчанию должен винить именно шаткую династию Романовых в распаде отечества. А в его фильме последний из династии вызывает не гнев, но элементарную человеческую жалость.

***

Остальным историческим деятелям повезло гораздо меньше. Можно представить, с какими сложностями столкнулся автор, задумавший не просто сериал, а кинороман. С одной стороны, ему явно хотелось показать людей из плоти из крови. С другой стороны, а как такую гигантскую толпу уместить в формат? С третьей стороны — мутность жанра. 

При той степени откровенности разговора, на которую нацелен автор, впору снимать огненный памфлет, но тогда бы о премьере на канале «Россия-1» не могло быть и речи.

В итоге соседство карикатуры с пафосом оставляет тяжелое впечатление. Действие тонет в унылых, плохо прописанных диалогах. То, что удалось Ткачуку в роли Ленина — играть поверх слов, — не получилось больше ни у кого. Остальные персонажи — картонные, будь то приблатненный чекист Яков Блюмкин, убийца Мирбаха, или Максим Горький, в чьих глазах застыла скорбь из-за несовершенства мира. Впрочем, справедливости ради следует признать, что почти все участники кровавого карнавала очень похожи на оригиналы. Визуальному сходству Кончаловский, видимо, придавал большое значение.

Отдельно автора следует поблагодарить за развенчание мифа о бескорыстии истинных революционеров. Блестящая сцена произошла ближе к финалу. Идет заседание Политбюро, уже без Ленина. Сталин будничным голосом обращается отдельно к каждому члену. И тут выясняется, что все они поголовно — от Рыкова до Зиновьева — чего-то вывозили и ввозили за границу вагонами (кто деньги, кто золото, а кто и тряпки). Кстати, об Иосифе Виссарионовиче. Он единственный луч света в темном царстве. Милый веселый человек, беспрестанно балагурит, то убирая, то усиливая грузинский акцент. Правда, бдительно следит за компроматом на единомышленников, так это от жажды совершенства.

***

Аналогичная жажда сыграла с режиссером плохую шутку — он не справился со сценарием. И не только потому, что хотел объять необъятное. Глобальный просчет, полагаю, кроется в неточной системе координат. Сама идея хроник русской революции не состоятельна. В России случилась не одна революция, а три. 

Первой и главной героиней назначена светская дама Ариадна Славина в изображении Юлии Высоцкой. Сквозь нее, точнее, сквозь ее тепло, проходят лучшие представители основных сил русского освободительного движения. Ею жаждут обладать все, кто появляется в ее орбите, — от офицера контрразведки до коммунистов и отдельно взятого Максима Горького. С контрразведкой, эсерами и даже сторонниками Ленина она сношается много и страстно, где придется, хоть в номерах, хоть в подсобке ресторана. С печальным пролетарским писателем Славина тиха и скорбна, как на поминках. Грустно наблюдать за дамой на шестом десятке, которая должна олицетворять собой жгучий соблазн в амплуа роковой женщины.

Второй, а может, и первый вымышленный герой — тот самый офицер контрразведки Михаил Прохоров в исполнении Юры Борисова. Он как бы главный свидетель эпохи и ее молчаливый обвинитель. Скорее всего, тут имелась претензия на создание единственного положительного образа в пространстве киноромана. Не получилось. Юра лучше всех умеет молчать в кадре, но даже сей редкий дар не спас его. Роль состряпана на скорую руку. Для человека, которому поручено заниматься сложной антитеррористической деятельностью, он слишком одномерен. Прохоров даже о существовании Александра Блока узнает только в ресторане, где случайно встретился с поэтом, чье имя уже лет двадцать гремело по России. А его метания после расстрела императора (которого он, в том числе, призван был охранять) не выдерживают вообще никакой критики. Потому образ, призванный сцементировать распадающийся на фрагменты материал, недостоверен, как и бутафорские усы Юры Борисова.

К финалу шаткая постройка просто рушится как карточный домик. На фоне галопирующей хроники почему-то опухший Маяковский взбирается в ресторане на стол и утробным голосом читает свою поэму «Владимир Ильич Ленин». Финальный кадр — тот самый плакат «Мы в это верили», о котором говорится в начале статьи.

***

Что остается в сухом остатке? 88-летний режиссер не просто выпустил новый фильм. Тут речь следует вести о политическом манифесте, если не о политическом завещании. Вынесем сейчас за скобки художественные просчеты киноромана, в котором форма поглотила содержание. Напомним еще раз о желании автора сказать нечто неканоническое относительно сложнейшего периода отечественной истории. Любое подобное сочинение рождается не из пены морской. Оно обращено не только или даже не столько к минувшему, сколько к нашему сегодня. Вряд ли в отличного режиссера, как и в его младшего брата, вселился бес бесогонства, только с историческим уклоном. Что же на самом деле хотел сказать своими «Хрониками русской революции» Андрей Кончаловский? Если бы знать…