«Скотобойню приспособить для нужд НКВД»

«Захоронен в Мурманске»

Покрашен серебрянкой, стоит рядом с таким же Лениным. С бюста Ильича краска потихоньку сползает, лезет на постамент потеками. Обе головы — за решеткой. Это частная территория — установить кумира на городской земле коммунистам не дали. Так что вожди остались в палисаднике, в неприметном уголке двора, — в таких местах обычно размещают лебедей из покрышек.

От серебряной головы метров 700 до неприметного памятника в углу городского сквера. В черном камне вырезана капля, внутри нее — пламя свечи из красного гранита. Это обелиск памяти жертв политических репрессий. В «Списке репрессированных жителей Кольского полуострова, а также иностранных граждан, проживавших в Мурманской области,» — 6544 имени. Только в 1930–1940 годах было расстреляно 2124 человека. А в самые страшные 1937–1938 годы смертных приговоров здесь выносили 66,7% против 32,5% в среднем по СССР.

Жертвы Большого террора лежат в Сандармохе и Левашово. Несколько сотен — где-то в Мурманске. Точное местонахождение этого захоронения до сих пор скрывается. Как и то, где именно приводили в исполнение приговоры. 

В Левашово и Сандармох возили до 1938 года. Потому что до этого никакой Мурманской области не было. Часть нынешней территории региона входила в границы Ленинградской области, часть — Карелии. А потому огромная часть репрессированных была осуждена карельской и ленинградской тройками НКВД. Но не все. До троек были приговоры, например, Ленинградского областного суда. Среди них те, что в исполнение приводили в Мурманске. Например, дело сотрудников судоремонтного завода Мурманрыбы. В августе 1936 года были арестованы прораб Алексей Леваков, инженер Иван Кантемиров и замдиректора Александр Сыроежин. Обвинены в связях с троцкистско-зиновьевской группой. Судили их в Ленинграде. Приговор вынесен 27 февраля 1937 года: Сыроежину — 10 лет лагерей, Левакова и Кантемирова расстрелять. Расстреляли 8 августа 1937-го. Против их имен в списке памяти указано: «захоронен в Мурманске». Значит, исполнили приговор там, там и похоронили. Где именно — неизвестно.

«С полным сохранением в тайне»

Область была сформирована 28 мая 1938 года. Самостоятельное управление НКВД появилось в ней на два дня раньше — Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О работниках НКВД». 26 мая 1938 г. его начальником был назначен Александр Кетов (Уралец). Вот с этого времени практически все суды и расстрелы и начали производиться в Мурманске. И не только они: летом 1940 года местные органы НКВД занимались депортацией «граждан иностранных национальностей». Соответствующее постановление Политбюро ЦК ВКП(б) п. 17/256 было подписано 23 июня 1940 г. Согласно этому документу, ныне рассекреченному, утверждался порядок выселения «иностранцев» (а в основном это были финны и эстонцы) из Мурманской области в Карелию и на Алтай. Переселенцам разрешалось брать с собой одежду, белье, обувь, посуду и продукты на месяц. Деньги и ценности — без ограничений. Срок на сборы и продажу имущества, не вошедшего в перечень разрешенного, — 10 дней с 25 июня. Непроданное отходило местной власти. Вывозили эшелонами, кормили в дороге раз в сутки.

В ведении НКВД были и многочисленные трудпоселенцы — раскулаченные, строившие апатитский рудник, и 27 лагерей. 

Но никаких сведений о местах расстрелов и захоронений в открытых источниках нет. В большинстве записей в Книге памяти, основанной на рассекреченных материалах дел репрессированных, отсутствуют данные о месте расстрела (в отличие от тех, кого расстреляли в Левашово, Сандармохе или Коммунарке — до 1938 года сведения в документы вносились более-менее аккуратно). 

В приказе НКВД от 31 июля 1937 года № 0447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», указано, что «Приговоры по первой категории приводятся в исполнение с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения приговора в исполнение». Вот и сохранили. До сих пор хранят.

Но с учетом того, что расстрельные приговоры троек приводились в исполнение немедленно, нет сомнений, что казнили в Мурманске. Вопрос, где именно мучили, убивали и хоронили, я задавала сотрудникам областного архива в более безопасные времена, чем сейчас. Ответ был: у нас таких данных нет. Задавала краеведам и правозащитникам. Искала в публикациях историков. Много лет некрополь не удается найти.

Два признания в сутки

Задержанные содержались во внутренней тюрьме НКВД. 24 камеры находились в деревянном здании на месте нынешней областной администрации, в самом центре города (об этом свидетельствуют воспоминания репрессированного Кулешова). Кстати, чиновники не сразу вселились в новострой, появившийся на этом месте в 1948 году, сначала там обитали все те же «чекисты», и в подвальном помещении уже нового здания сохранились оборудованные камеры, их в начале 2000-х сумели снять журналисты местного телеканала ТВ-21. Но они вряд ли были похожи на те, что остались в описаниях узников и сотрудников той, довоенной «конторы».

Вот, что рассказывает о внутренней тюрьме Кулешов: «На том месте, где сейчас облисполком, до войны стояло двухэтажное здание НКВД. Вот туда меня и посадили, в подвал. Тюрьма была небольшой — 24 камеры. Но народу там набилось много. Только в нашей камере было 17 человек, а помещение-то всего 9 квадратов… К следователю меня вызвали только через месяц. Шкаревский его фамилия. Не поднимая глаз, сказал: «Пиши». «А что писать?» — спрашиваю. «Пиши, тебе говорю! И запомни: здесь вопросы задаю я», — и ударил кулаком по столу. Нет, он меня не бил. Бил другой следователь — Школин. Ногами. Говорил при этом, что не хочет руки пачкать.

А вот Кирсанов — тот палкой. Она у него вся измочаленная была. У начальника их группы, Малинина, в кабинете, на самом видном месте, стояла дубинка — красивая такая, сучковатая, из кизилового дерева, лаком крытая. Он ее редко в ход пускал, но уж бил, говорили, наверняка…».

В 1939 году направленный в Мурманск двумя годами ранее сотрудник НКВД Афанасий Кукуев написал заявление на имя первого секретаря Мурманского обкома Максима Старостина, бывшего с местным УНКВД в конфликте. Кукуев предоставил Старостину убийственные материалы. Письмо Кукуева сохранилось в областном архиве, в 2020 году его фрагменты публиковала городская газета «Вечерний Мурманск». Он, в частности, рассказал о камере № 17, куда набивали десятки людей так, чтоб они могли находиться только стоя. Если кто-то падал, дежурный сажал его на табуретку, но не давал спать. 28 суток так продержался главный редактор газеты «Полярная правда» Георгий Ломов. Его арестовали 12 сентября 1937 г., допрашивали в Мурманске. А приговор через 5 месяцев, 17 февраля, вынесла выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР в Ленинграде. Там же и в тот же день Ломова расстреляли.

Кукуев сообщил, что у

Жаловался на требования начальника о составлении дублированных протоколов допросов: в одном арестованный указывал на иных задержанных лиц, в другом — на тех, кто еще на свободе, «чтобы было кого арестовывать в будущем». И сетовал на переработки — мурманское УНКВД работало 24 часа в сутки: «Весь оперативный состав круглосуточно, почти без минимального отдыха или времени для сна, работал на следствии. В какой бы кабинет я ни заходил, в каждом углу стоял перед следователем арестованный. У некоторых, вернее будет — у большинства из них, были распухшие ноги, и ввиду того, что в сапогах они уже не вмещались, то арестованные стояли босиком, а кожа на ногах трескалась».

«В ту ночь арестовали 219 человек»

Внутренняя тюрьма не вмещала всех арестованных. И НКВД за несколько лет до событий, описанных Кукуевым, стало использовать здание с весьма подходящей историей — скотобойню.

Вот как ее описывает выживший арестант по фамилии Малько, спецпереселенец из Полтавской области, работавший на Кировском руднике: «Первый мой арест был в ночь на 19 марта 1933 г., взяли с работы. Я работал старшим десятником рудничного движения на Кукисвумчорре. В эту ночь нас арестовали 219 человек, всех из спецпоселенцев, так называемых бывших кулаков. Грузовиками нас повезли на станцию, посадили в товарные вагоны, отправили в Мурманск. Часть этапа попала в центральную тюрьму, вторая половина — в бойню. Там нас сидело 450 человек. Следствие велось только ночью более полутора месяцев. Обвиняли в организации кулацкого контрреволюционного заговора».

Официально — по документам — для нужд НКВД бойню передали только в 1939 году. Видимо, до этого она использовалась «по договоренности». Согласно данным краеведов, она находилась на южной окраине города близ Варничного озера (теперь — Ледовое). Вся эта территория вообще долго называлась скотобойней, пока на этом месте в 1953 году 22 сентября участок не был отведен под строительство жилья для работников областной рыболовецкой потребительской кооперации — по просьбе Центросоюза. Там был построен поселок Кооперативный, давший название современной улице Кооперативная. 

В 30-е эти места были тихие, необитаемые. Сейчас слева (если смотреть на юг) от Ледового озера проходит одна из главных магистралей города — Кольский проспект. Но в 30-е дорога в город Кола проходила в другом месте, правее озера, и окрестности скотобойни были скрыты от лишних глаз. Хотя и подъехать было можно — удобно. 

И в 1941 году тогдашний глава УНКВД Ручкин приказал построить себе дом — именно там. По соседству с местом работы его подчиненных. Примечательно, что дом Ручкина по его желанию тоже был обнесен колючей проволокой — наверное, чтоб на работе чувствовать себя как дома. Близ тюрьмы Ручкину было комфортнее, чем в центре города, который начали бомбить немцы.

Кладбище за колючей проволокой

Вот как о числе расстрелянных в Мурманске пишет историк Оксана Миколюк, автор диссертации о репрессиях 30-х годов в этих краях: «С 1930 по 1940 гг. из 5047 человек, незаконно осужденных по политическим мотивам, приговорено к высшей мере наказания 2124 человека, то есть 42%. Из 3161 человека, осужденных в 1937–1938 гг., — расстреляно 2109, то есть 66,7%. В СССР в целом <в те же периоды> — 32,5 % и 50,68%. Следовательно, количество «расстрельных» приговоров на Мурмане было на 10–16% выше, чем в СССР в целом».

А вот как тогдашнюю жизнь описывает бывший работник газеты рыбокомбината Елистраткин: «Ходишь по предприятиям, а люди шушукаются: «Сегодня арестовали главного инженера», «Вчера взяли главного механика», «Видели в наручниках директора завода». Многих отпускали. Но многие исчезали бесследно. А сколько доносчиков развелось! Помню, как редактор многотиражки бондарного завода хвастался мне: «Я посадил пятнадцать человек».

Репрессированы были секретари окружного комитета ВКП(б) Абрамов, Сорокин, Бабаченко, Годгильдиев, секретари горкомов и райкомов Ионов, Михайлов, Архипов, Шатров, Кляпов, Лютер, руководители рыбной промышленности края Светов и Снегов, первый директор треста «Апатит» Кондриков. 

УНКВД как самостоятельный орган в Мурманске появилось в 1938-м, тогда из Ленинграда приехала бригада наставников — передавать опыт. Вот как их работу вспоминает арестованный Шамонин: «Козлов стал истязать меня, бил меня по лицу, за волосы дергал, стукал головой о стенку, бил, я все держался, терпел. Потом стал бить в живот. Бил кулаками в живот, коленом; в живот ногами стал ударять, в половой орган коленкой, потом опять в поясницу, в живот. Я падал, меня быстро подхватывали, били опять в живот…»

Впрочем, ленинградцы учили ученых — в Мурманске так и раньше умели. Работали с опережением. Методы физического воздействия были разрешены с 1937 года, но уже в 1933-м задержанных в Мурманске били кусками резинового шланга по спине, пытали голодом. Ну и проявляли служебную смекалку: говорили, что жена арестованного с ребенком находится в соседнем кабинете другого следователя, а из-за стены в это время слышался детский плач. 

Дела шили с фантазией. Младший лейтенант Михайлов изобрел «саамский заговор» — дескать, местные саамы-оленеводы планировали захватить территорию до Урала и отделиться от СССР. Был еще вариант — убить товарища Сталина, но он остался среди тех проектов протоколов, которые Михайлов отложил как совсем уж нелепые. Проекты эти нашли у него при обыске, когда взяли его самого в 1939-м. По саамскому делу расстреляли 15 человек. 

Оперативник Коварский вместе с коллегой Гейбелем придумал дело под названием «Орден Розенкранцеров», или «Голубые кресты». Якобы антисоветская организация с таким удивительным названием работала в Мурманске. Под пытками «участники» все подписали. 

Осторожно, но с большой вероятностью можно предполагать, что приговоры приводились в исполнение как раз на бойне — в общем-то, в соответствии с ее предназначением. Ведь внутренняя тюрьма находилась в центре города, регулярную ночную стрельбу в деревянном здании было бы не скрыть, пошли бы слухи, приказ о сохранении мест расстрела в тайне был бы нарушен. А тут — на удалении, под охраной, чужой не сунется, да и возить никуда не надо. 

Но в этом случае и некрополь стоит искать недалеко от озера. В Мурманске очень сложные грунты, котлован здесь абы где не выроешь — город стоит на граните, а слой почвы тончайший. Везти убитых особенно некуда. А у Ледового озера с его северной стороны было сплошное болото, его видно на топографических картах. Это самое болото осушили, когда спрямляли дорогу в Колу, переносили ее участок с правой стороны озера на левую. Не под ней ли остались захоронения?

В том же районе был спецобъект НКВД, а захоронения такого рода всегда были под охраной. По свидетельству старожилов, в послевоенное время у Ледового озера было кладбище, строго охранявшееся, за колючей проволокой. Историк Павел Федоров в книге о мурманских некрополях указывает локацию: Южнее Ледового озера, но восточнее дороги в Колу. Он уточняет, что здесь после войны хоронили немецких военнопленных из 3-го отделения лагеря № 448 и лагеря 363. Профессор Киселев пишет об этом так: «В балке, в 300–350 метрах от шоссе на площади 60 на 90 метров, огороженной тремя рядами колючей проволоки, каждую неделю появлялись новые могилы». Краевед Валерий Немкин уточняет, что кладбище пленных было в районе нынешней улицы Спартака, это как раз напротив озера.

Кладбище было снесено, когда началась застройка, теперь в районе Ледового озера находится автопарк, автосервисы и — на другой стороне дороги, в районе бывшего кладбища — жилой микрорайон и кадетская школа со стадионом.

Кто подписал приговоры?

Второй вопрос, на который не было публичного ответа, — кто подписывал расстрельные приговоры и отвечал за пытки. Но на него ответ как раз найти можно. 

В 1937 и начале 1938 года — как раз когда составлялся «саамский заговор», мурманский Окротдел НКВД Ленинградской области возглавлял старший лейтенант госбезопасности Александр Гребенщиков. Позже он спасал экспедицию Папанина, руководил Каспийским пароходством, участвовал в создании Дороги жизни. Умер в 1954-м. Почетный работник ВЧК−ОГПУ. Странное переплетение судеб — по мужской линии он оказался дедом Бориса Гребенщикова*.

В ту пору местные кадры вели только следствие — приговоры выносила Ленинградская тройка. Ее состав был таким: начальник Управления НКВД по Ленинградской области Заковский (председатель), второй секретарь обкома ВКП(б) Смородин и областной прокурор Позерн. Вскоре вместо Смородина назначен заместитель начальника Управления НКВД Гарин, а Заковского сменил новый начальник УНКВД Литвин, тогда же в состав ввели второго секретаря обкома Кузнецова.

В публичном доступе имеется состав троек различных регионов страны, сформированных в 1937 году. В этом списке нет мурманской тройки — она появилась годом позже и проработала до ноября 1938-го, когда эти внесудебные органы были расформированы. Но согласно постановлению Политбюро об их создании, состав троек по умолчанию был таким: первый секретарь обкома, начальник управления НКВД и прокурор области.

Так мы можем понять, кто подписывал приговоры. 

Начальником УНКВД стал в мае 1938-го упомянутый выше Александр Кетов (партийная кличка — Уралец). Образование — рабочий факультет при Харьковском технологическом институте. Работал на пушечном заводе в Перми, сражался с Махно, служил в 1-й Конной армии. В 20–30-х он боролся с врагами режима по всей Украине — в Херсоне, Харькове, Николаеве, Кривом Роге, Житомире, Луганске, Сталино (Донецке).

А в мае 1938-го оказался в Мурманске. При нем на Северном флоте был «раскрыт» заговор. Начались массовые аресты начсостава флота. Был арестован и расстрелян (но не мурманской тройкой — его дело забрали в Москву) первый командующий СФ Константин Душенов. 

В 1939 году Уральца отстранили от работы. Но из системы он не выпал. Перевели на Волгу — и по лагерям: Волгострой, Тагильский ИТЛ, Челябинск… А потом — Челябинск-40, атомный проект, шарашка. В 1946-м выпускник рабочего факультета стал начальником п/я 0215 — лаборатории «Б», которая изучала методы использования радиоактивных продуктов, образующихся в реакторах, и оценку воздействия ионизирующих излучений на живые организмы.

Там Уральца вспоминали как «сердечного и умного»: разрешил немецким ученым не работать в Рождество, а сам слушал «персональные лекции» своих подчиненных, занимаясь самообразованием. «К 1946 году, когда А.К. Уралец возглавил Лабораторию «Б», позади у него уже был большой жизненный путь… Несмотря на известную жесткость и высокую требовательность, А.К. Уралец оставил о себе добрую память… Он привлекал всеобщее внимание своей внешностью. А.К. Уралец был очень красивым человеком…» Так писали о нем в книге о лаборатории «Б». Персональный пенсионер. Орден Трудового Красного знамени.

В 1955 году жизнь пошатнулась: с разоблачением культа личности Уральца исключили из партии. Он тогда работал уже в другом атомном «Почтовом ящике» в Москве, заместителем директора НИИ-9 (позднее — Всесоюзного научно-исследовательского института неорганических материалов) по административно-хозяйственным вопросам. Умер в Москве в 1985 году. 

Второй человек тройки — прокурор области. Им был тогда Алексей Власов. Бывший прокурор района в Иркутской области, он был в 1935 году уволен за нарушения — слишком мягко квалифицировал дела как уголовные, а не контрреволюционные. Увольнение стало результатом конфликта с районным отделом НКВД, которому прокурор якобы пенял на процессуальные нарушения. Он не сдался, написал жалобу наверх — и после разбирательства вернулся в прокуратуру. В 1938 году стал прокурором только что образованной Мурманской области. Проработал до 1946 года. Потом — служба в Сибири, Беларуси и пенсия. 

Первым секретарем обкома тогда был Сергей Петров. Работал на заводе, получил инженерное образование. С его работой был связан странный эпизод: всего через полгода после его назначения постановлением бюро Мурманского обкома Петров был освобожден от должности, уехал из Мурманска — и пропал. Сведений о его дальнейшей судьбе не сохранилось. На его место заступил Максим Старостин. 

После ликвидации троек расстрелы в Мурманске продолжились. Во время войны приговоры выносил Военный трибунал войск НКВД. Приводились в исполнение, разумеется, тоже в Мурманске. В Книге памяти, например, сохранились имена бухгалтера Алексея Болтушенкова и рабочего Петра Борисова, расстрелянных в 1942-м, с пометкой: «Место расстрела — г. Мурманск». В 1941-м расстреляны завмастерской Николай Воскресенский и фельдшер Федор Никитин — тоже в Мурманске. Там же расстреливали и хоронили приговоренных Военным трибуналом Мурманского бассейна, как, например, бухгалтера Михаила Любивого. Он осужден 22 октября 1941-го, расстрелян через два месяца. 

Неизвестно и место массовых расстрелов в Кандалакше, на юге области. Там леса, легко спрятать что угодно. Там расстреливали как по приговорам мурманской тройки, так и карельской.

Многие ранее рассекреченные документы периода репрессий в архиве УФСБ региона засекречены вновь (в том числе — дело о «саамском заговоре», сотрудники, сфабриковавшие его, сами были осуждены). 

Ни одной таблички «Последнего адреса» в Мурманской области нет.

*Минюст РФ считает «иноагентом».