Операция ИИ

Мир больше не будет прежним. И такое уже бывало. Сначала человек добыл огонь, потом изобрел колесо. Из знаковых событий прошлого — станок Гуттенберга. Для наших близких предков такими поворотными точкам стали двигатель внутреннего сгорания, радио и телевидение. Последнее, если верить фильму «Москва слезам не верит», должно было похоронить театр. Для нас явлением, сравнимым с перечисленными, стал интернет. Со всеми уже позже вытекающими последствиями: социальные сети, смартфоны, криптовалюты и, наконец, искусственный интеллект. 

Прежде чем разбирать высокие технологии, стоит вспомнить не только сам факт революций — промышленных, информационных, — но и их качество. Конечно, печатный станок, позволяющий делать тиражную литературу, — очень мощная штука. Это как принтер дома 25 лет назад. Но для того чтобы оценить масштабы, нужно как минимум уметь читать, а как максимум — быть финансово состоятельным, чтобы позволить себе книгу. 

Так же было и с машинами. Сегодня автомобиль — давно не роскошь. Если не каждый, то многие могут позволить себе старый хотя бы драндулет.

Про компьютеры и говорить нечего. Еще только в конце 90-х персональный домашний компьютер — удел более или менее обеспеченных домохозяйств. Про Фидонет знали единицы, застывшие над прибором, подключенным к обычной телефонной линии. Потом появился доступ в интернет — Rambler, ICQ, — но и это — удел если не элит, то очень небольшой части общества. Если опираться на разные данные тех лет, в 2000 году интернетом в России хоть раз пользовались только примерно 6 миллионов человек. Скорее всего, эти цифры включали и тех, кто просто хотел похвастаться, но в глаза не видел всемирную паутину. 

Существенный переворот произошел, когда доступ в Сеть получили примерно все. Устройство — теперь это даже не персональный компьютер, а какой-то простой смартфон — доступно даже в прямом смысле бедным людям. Сам доступ в виде бесплатного Wi-Fi или копеечных тарифов — пожалуйста. Точно так же, как даже самые бедные слои населения облачились в некогда предел мечтания московских мажоров — джинсы. 

Социальный фактор важен в этом разговоре. На заре развития нашего высокотехнологического хозяйства участники процесса делились на две категории: технари и гуманитарии. Первые создавали инфраструктуру, вторые наполняли ее контентом. Собственно, успех ЖЖ — в возможности онлайн-публикаций без каких-либо базовых знаний. До этого приходилось как минимум изучить язык разметки HTML, прежде чем донести до публики свои вероятно ценные и важные опусы. А так — написал, запостил и давай обсуждать в комментариях. 

Интернет тех лет, при всех бурных разборках на вечные темы вроде «кто должен оплачивать счет в ресторане?», отличала терпимость и толерантность, свойственная образованным людям. Тролли, провокаторы и просто не очень умные люди были в Сети (в малых количествах) с первых ее дней, но культурная, скажем так, среда умело регулировала пространство, оставляя маргинальных персонажей в своих виртуальных загончиках. «Не напрягайся сам и не напрягай других» — все, за исключением технического вмешательства в работу Сети, было нормально. В конце концов — отпишись и не читай. Свобода выбора и все такое. 

Отчасти то, что происходит сегодня, — это попытка склеить народ и элиты, под которыми в данном случае подразумеваются просто образованные люди. То, что раньше происходило за закрытыми дверьми, превратилось в «концерт в халате на лестничной клетке», как тонко заметил писатель Алекс Экслер. Где зал, сцена, зрители и выступающие оказались единым целым. 

И первыми попытались не политики, первыми выступили большие социальные сети с их community guidelines, которые никто не читает. Для одних мат, современное искусство, порнография, обсуждение острых вопросов в сложной форме — нормально. Для других — котики, поздравления на Пасху и простые действия «Поблагодарите Бога, напишите «аминь» в комментариях». Как результат — и матом нельзя, и формами, которые могут трактоваться как оскорбительные плохо. Мы получили искусственно рафинированное и лицемерное пространство. 

Политический и государственный уровень интернета, когда бросились регулировать все подряд, появился позже, но причины, как кажется, были тоже во многом социальными. Хотя контролировать — инстинкт любого государства и любого чиновника, но степень аппетитов властей тоже зависит от конкретного общества.

Образованный человек спокойно относится ко всем проявлениям виртуального пространства. В нормальных семьях и у детей с этим проблем нет. 

• Во-первых, ребенку уделяют внимание, 
• во-вторых, рассказывают, как устроен мир, в-третьих, если что не так — он сам поделится проблемами. Зачем еще нужны родители, как не для этого? 

Другой вопрос — массы, ощущающие свою неблагополучность, страдающие комплексами, ресентиментом, недостатком образованности, семейной неустроенностью, «традиционными ценностями» воспитания детей, отсутствием эмпатии и навыков бесконфликтной и содержательной коммуникации. «Запретить!», «Как такое вообще можно показывать?!», «Не пускать!», «Государство и школа обязаны контролировать (например, наших детей, потому что мы это не делаем)», «Мы оскорблены всем на свете…» И вообще, весь этот ваш интернет — мировое зло. 

Это — хорошая тема для выборов, удача для популистов. Чем и воспользовались все участники событий. А что? Это не я, не моя идея — это народ требует! Вот посмотрите на сотни писем из глубинки! Возмущаются. 

Но и с политикой, как можно нынче говорить, не все так однозначно. Оправдать происходящее власть геронтократии, людей еще ламповых и бобинных, — слишком просто. Как и просто разговоры о консерватизме жизни в некоторых странах — упрощение. Да, режимы Турции, Азербайджана или России консервативны по своей природе. Но взять тот же английский парламент: все запрещающий для молодежи Digital Safety Act — плод вполне современных персонажей. А возраст Дональда Трампа никак не мешает брать прогрессивных советников по криптовалюте и искусственному интеллекту. 

Конечно, конфликт отцов и детей объясняет многое. Ранний интернет был местом свободы не только в силу отсутствия регулирования, но и естественных технических барьеров, которые требовалось преодолеть, чтобы понять, чем там молодежь занимается. Позже таким местом стал мир криптовалют и блокчейна. Коллекционные NFT, виртуальные фантики с реальной ликвидностью стали первыми финансовыми инструментами для подростков, которые хотели быть независимыми. Пока взрослые рассуждали про пирамиды и мошенничество, дети делали миллионы долларов. 

И наконец, всем известный десерт. Политика в самом ее отвратительном проявлении: цензура, блокировки, ограничения связи. Пожалуй, это единственный ракурс, с которого все выглядит очевидным. Но и тут социальная часть разгадки не на самом последнем месте — люди не против. 

Еще сто лет назад большая часть населения Земли была безграмотна, те же газеты или, чуть позже, телевидение были предметами роскоши. Контролировать дискурс в такой ситуации, особенно когда СМИ в той или иной степени принадлежат государству, относительно легко. Взять телеграф, как говорил Владимир Ленин, и готово. 

Другое дело сегодня. Мало того что информация доступна всем и каждому, так еще и летит с дикой скоростью. Эффект Стрейзанд, когда распространение запрещенной кем-то информации лишь ускоряется, уже набил всем оскомину. Банальной цензурой тут не обойдешься. 

Но если Китай, откуда многие пытались взять модель суверенного интернета, — отдельная цивилизация со своими устоями и тонкостями, то во всех остальных странах все пошло немного не по плану. Образец реализации интернет цензуры — Иран. Формально — мусульманская республика со всем вытекающим из этого консерватизмом. Реально, за закрытыми дверьми, VPN и привычные сервисы. Все то же самое повторилось и в России. Увы, конкретные статистические данные недоступны, но опыт позволяет предполагать: за официальной цензурой скрывается свободный мир. Несмотря на репрессивное давление, беспрецедентные блокировки, включая запрет голосовой связи в популярных мессенджерах, — жизнь продолжается. 

Но если в одних странах граждане терпеливо переносят издевательства власти, то в других это приводит к протестам. Так блокировка социальных сетей в Непале привела не только к гибели десятков протестующих, но и к смене власти. Как результат — пришлось сдать назад и все разблокировать. 

В теории, все могло бы развиваться естественным путем. Тут заблокировали — промолчали, там — вышли на протесты и что-то поменялось. Обычная политическая жизнь с поправкой на культурные реалии той или иной страны. В конце концов, средства обхода блокировок никто не отменял, и двойная жизнь быстро становится привычной. Утряслось бы в каждой стране по-своему, с учетом общественной температуры, идеологических и политических особенностей и культурных тонкостей… Но тут появился искусственный интеллект. И мир столкнулся с новыми вызовами. 

Главная «беда» — никто, включая самих разработчиков, не понимает, что происходит внутри электронных мозгов. Когда языковая модель оперирует миллиардами параметров — живой человек не может проследить ее логику. Да, тупая цензура работает: можно настроить железку так, что на простой вопрос она откажется давать ответ, но стоит чуть-чуть надавить — и машина начнет отвечать по существу, несмотря на любые цензурные ограничения. 

Что будет дальше — можно только фантазировать. Возможно, грядет сегментация. Где-то — тотальная изоляция, где-то — островки свободы. А может, если не сегодня, так завтра появятся новые способы коммуникации. Отдельный вопрос — как это повлияет на общество. Теперь уже прошлый всплеск социальных сетей вынес на поверхность множество новых личностей: люди получили инструменты самостоятельного продвижения и развития своего бизнеса. Новый этап, где человека сопровождают десятки виртуальных помощников, может дать путь в жизнь тем, для кого ранее это было невозможно. У вас в кармане уже поселился программист, психолог, редактор, бизнес-менеджер — да кто угодно. 

Грядут и политические потрясения. По естественным причинам геронтократии не вечны. Те же Беларусь, Азербайджан, Турция подходят к этапу большой политической трансформации. Что там появится в результате ухода лидеров — можно только гадать. 

Не останется в стороне и Европа. Местное законодательство в области контроля массовых сервисов — искренне не политическое. В отличие от России, где под предлогом защиты детей ввели политическую цензуру, западные политики пытаются решить банальные социальные проблемы. Но делают это одним единственным известным бюрократам способом — запретом. 

Пока нет никакой гарантии, что ограничения и регуляции приведут к желаемому результату (наоборот, есть ощущение, что приведут ко взрыву технологий свободы). 

Как бы ни хотелось получить простые ответы — их нет и не будет. Происходящее — результат многих факторов. Национальных — как бы ни хотелось сравнивать Россию с Ираном, это очень разные страны. Социальных — конфликт поколений никуда не делся: то, что взрослым кажется дикостью, — абсолютная норма для подростков. Политических, в конце концов. Но и тут нет общего знаменателя: где-то давление простых избирателей — защитите нас от прогресса, где-то власть пытается защитить себя… И практически никаких общих причин и решений нет. Везде своя история. 

Мы живем в эпоху перемен, возможно, самых больших со времен промышленной и санитарной революций. И единственное, что остается, — нырнуть в эту пучину новых технологий в надежде, что течение рано или поздно приведет в какой-то новый мир. Который уже никогда не будет прежним.