Кредо русского консерватора

Как это ни покажется странным, несмотря на свои неполные тридцать лет, я встретил перестройку без эмоциональных перехлестов. Нет, мне не было жаль «советской старины», и я рад был тем переменам, которые открывали новые возможности не только стране, но и мне лично. 

Смешно сказать, но я не рассчитывал когда-либо побывать за границей, а новые перемены сулили свободу передвижения. Я и помыслить не мог, что смогу писать о государстве и праве, не прибегая к помощи «эзопова языка» позднебрежневской эпохи, а новые перемены обещали никогда не виданную в этой стране свободу слова и творчества. 

Но, в отличие от многих других своих одногодков, я как-то сразу остро прочувствовал, что за все хорошее в этой жизни придется заплатить. А значит, брать это «хорошее», особенно из чужих рук, надо с большой осторожностью. 

Меня устраивало направление, но я не был уверен в темпах. Быстро — отнюдь не значит хорошо или тем более надолго. А хотелось надолго, чтоб без зигзагов и без возвратов.

Это не сделало меня реакционером, не заставило отвернуться от преимуществ, которые сулила свобода, но предопределило мою приверженность к консерватизму, то есть образу политического мышления, в основании которого лежат такие простые парадигмы как «поспешай не торопясь» или «семь раз отмерь, один раз отрежь».

К моему сожалению, история нашей страны тогда пошла другим путем, и консервативная мысль оказалась не в почете. Победили те, кто хотел быстрее и бескомпромисснее. Сперва казалось, что у них все получится, но в конце концов история в очередной раз доказала, что она знает толк в людях, и все и всех расставила по местам. Собственно, после 1993 года я ничего другого уже и не ожидал.

Обо всем этом вообще не стоило бы упоминать, если бы неожиданным (или, наоборот, совершенно ожидаемым) образом история не зашла на второй круг и не вывела Россию в ту же точку бескомпромиссности, в которой она уже один раз побывала в конце 80-х — начале 90-х годов. 

Если ты не с нами, то ты «иноагент», — кричат с одной стороны. Если ты не хочешь, чтобы Россия немедленно провалилась в тартарары, то ты имперец, — кричат с другой.

В эмиграции все это обостряется до болезненной степени. Любой человек, будь он трижды против *** и против тюрьмы, будет предан остракизму, если не примкнет к крайней революционной партии, требующей для России будущего по тарифу «Джинс» — все и сразу. Все это было бы смешно, если бы опыт предшествующих сорока лет не демонстрировал наглядно, насколько это может быть грустно.

Это ощущение дежавю, от которого последние пару лет мне трудно избавиться (особенно при чтении комментариев под моими постами и программами), заставило меня попытаться обобщить ранее разрозненные мысли и прояснить, что такое оставаться русским консерватором в ситуации, когда, казалось бы, нет места для некрайних позиций. 

Я не буду теоретизировать, поскольку не считаю себя достаточно компетентным, чтобы уходить в философские дебри спора консерваторов и либералов. Я просто хочу весьма поверхностно очертить в практическом плане контуры той позиции, которую применительно к сегодняшним российским реалиям можно было бы назвать консервативной.

Судьба единой России

Как консерватор я придерживаюсь точки зрения, что при прочих равных обстоятельствах, сохранение России как самодеятельного и единого государства <…> является более предпочтительным сценарием выхода из текущего политического (и не побоюсь этого слова — цивилизационного) кризиса, чем сценарий ее распада. 

Как консерватор я допускаю всякое <…>, но я считаю как минимум ненужным, а как максимум безответственным добровольно стремиться к такому распаду и тем более подталкивать к нему насильственными методами.

Субъект преобразовательного действия

Сам став эмигрантом, пусть и не до конца по добровольному выбору (хотя выбор есть всегда — можно ведь было остаться и умереть на Родине за свои убеждения), я не разделяю эмигрантскую точку зрения о том, что сохранившиеся, преимущественно в эмиграции, «свободные радикалы» будут и тем более должны стать не просто главным, но чуть ли не единственным субъектом будущих неизбежных (в этом я нисколько не сомневаюсь) преобразований в России. 

Спасение «утопающих», увы, действительно часто может быть только делом рук самих «утопающих». Поэтому я полагаю, что основным субъектом действия в России в будущем станет масса, ведомая той частью элиты и контрэлиты, которая сегодня либо активно приспосабливается к жизни в условиях тоталитарного общества, либо ушла в глубокую внутреннюю эмиграцию. 

В этой ситуации сохранившие себя заграничные «свободные элементы» в лучшем случае смогут лишь присоединиться и активно поучаствовать в этом преобразовательном движении, как в начале XX века, а в худшем — остаться как в стороне от процесса, так и в его конце.

Оптимальный сценарий перемен

Оптимальным консервативным сценарием преобразований в России остается сценарий «революции сверху», при котором страна проходит с минимальными потерями практически неизбежный при выходе из тоталитаризма период смуты. Такой сценарий, будучи, безусловно, компромиссным и к тому же растянутым по времени еще на пару поколений, является тем не менее гораздо более щадящим для страны и несет в себе гораздо меньше риска захода на «третий круг», где Россия окажется в плену еще более агрессивной и более обскурантистской идеологии, чем сейчас. 

Поэтому, выбирая между стремлением к «справедливому возмездию» всем, кто поучаствовал в преступлениях режима («всем сестрам по серьгам»), и выдачей индульгенций соглашателям, я проголосую за индульгенцию всем тем, у кого, по устоявшимся выражениям, руки непосредственно «не замараны в крови» и кто не был «первым учеником». «Оргвыводами» в отношении пассивных приверженцев режима и его попутчиков придется пожертвовать ради сохранения гражданского мира, без которого выбраться из той компостной ямы, в которой сегодня оказалась Россия, невозможно.

Недопустимость гражданской войны

Какими бы высокими и достойными мотивами ни руководствовались лидеры, проводящие в жизнь популярную, особенно в эмиграции, линию «бескомпромиссной политики», предполагающую постановку перед движением практически недостижимых (максималистских) задач и использование самых радикальных средств для их достижения, но их благими намерениями выстлана дорога в новый политический ад. 

Еще один раунд гражданской войны, даже если предположить, что в этой войне «наверху» окажутся «антипутинцы», а «запутинцы» окажутся самой нелюбимой в обществе кастой, не выведет нас из заколдованного круга русской истории, где рулит голое насилие. Только акт компромисса между ранее непримиримыми силами может стать для России точкой отсчета нового времени и шагом к подлинной свободе и настоящей демократии. Подавление одной группой другой группы, каким бы справедливым и даже необходимым оно ни казалось поначалу, неизбежно приведет к деградации подавляющих и новой героизации подавляемых. 

Если ограничиться лишь тем, что сделать «всем» тех, кто только что был «никем», то от перемены мест слагаемых сумма не изменится — общество продолжит воевать дальше точно так же, как оно воюет сейчас, но под обновленными лозунгами.

Союз с предателями своего класса 

Несмотря на популярность лозунга «Кто не с нами, тот против нас», в подавляющем большинстве случаев в истории побеждают силы, которые на практике руководствуются лозунгом «Кто не против нас, тот с нами». Да, бывают исключения, вроде победы большевиков сто лет тому назад. Но надо понимать, что это произошло при уникальных обстоятельствах, когда Россия терпела поражения в позиционной войне, и даже в таких условиях это случилось только благодаря поддержке, которую большевикам оказали силовые элиты и «системная интеллигенция» империи (история, которая еще ждет своего рассказа). Тем не менее мы все знаем, чем это закончилось. Любой компромиссный сценарий был бы не обязательно лучше (хотя я думаю, что лучше), но точно — короче. 

В этом смысле я буду приветствовать любое движение современных российских элит в сторону более мягкой, менее воинственной версии режима, хотя меня, конечно, будет раздражать половинчатость этого движения и непрозрачность его мотивов. Тем не менее компромисс мне приятней самого честного и бескомпромиссного якобинства. 

Нормальная Россия будущего

Я предпочитаю оставаться реалистом в своих ожиданиях. Историческое прошлое России не оставляет надежд на быстрое и безболезненное исцеление социальных и политических язв. В своих самых смелых ожиданиях я исхожу из того, что прекрасного будущего у России в нескольких ближайших поколениях быть не может, но более-менее нормальное им можно постараться обеспечить. 

Иногда мне кажется, что обеспечение хоть какого-нибудь будущего уже было бы неплохим результатом. 

Дело не в том, что меня раздражает, когда кто-то ловит людей, раздавая им несбыточные обещания. Это полдела. Вторая половина состоит в том, что попытка достигнуть этих неосуществимых на практике целей предполагает выбор определенных методов воздействия на общество, которые по сути своей ничем не будут отличаться от тех методов, с помощью которых сегодняшний режим пытается вырастить в России нового Homo putinus. 

Цель не только не оправдывает средства, но и выбор средств предполагает сильные ограничения по целям. Мы не сразу станем демократией, мы не обойдемся без сложного и иногда жестокого транзита, у нас будет много «понятийщины» и компромиссов. И все это лучше сразу признать и заложить в меню, чем потом вводить явочным порядком.

Покаяние как обязанность и как право

Я отдаю себе отчет в том, что СВО не является битвой Путина, а является *** русского народа, который повелся на лжепатриотическую риторику элит и в массе своей принял эту *** и все то, что с ней ассоциируется. Похоже, я и был одним из первых, кто написал об этом в «Новой газете», как только все началось. 

Сказав все это, я, подражая Трампу, должен, однако, заметить, что если бы не Путин, то всего этого не должно было быть, — если бы не было таких «пастухов», то и «стадо» бы не заболело «патриотизмом». Ни один народ на этой планете, к сожалению, не застрахован от того, чтобы в переломный момент своей истории не повестись на посулы тех, кто обещает возвращение утерянного собственного достоинства ценой унижения чужого. 

Но одновременно оно является не только обязанностью, но и правом. Народы, как и люди, совершают ошибки, иногда страшные и жестокие. Но они так же, как и люди, имеют право на шанс, дающий им возможность исправить свои ошибки. Поэтому мне чужда риторика Сancel Russia, которая может дать лишь прямо противоположный желаемому результат. 

Национальные интересы России

Много лет назад я практически подвергся остракизму со стороны либерально настроенной общественности за то, что позволил себе высказать мнение: вне зависимости от того, кто ею правит, у России могут и должны быть национальные интересы. Если мне не изменяет память, это был первый и единственный случай прямых разногласий с Алексеем Навальным, который тогда неожиданно для меня занял противоположную позицию. 

Тем не менее и сегодня я не изменил свою точку зрения, несмотря на то, что происходит. Пройдет время, и перед Россией встанет вопрос о поиске своего места в мире. Этот мир не будет сильно дружелюбным. России придется не только признавать ошибки, но и бороться за свое право на политическое бытие. И к этому надо быть готовыми, научившись определять, что именно является национальным интересом России, а что — узким эгоистичным интересом рвущегося к власти очередного клана. 

Этот национальный интерес будет состоять в получении наилучших из имеющихся на тот момент условий для своего культурного и социального развития. Россия может ставить перед собой любые «великие цели», но она должна отказаться от привычки достигать этих целей методами «великих потрясений» как для всего мира, так и для собственного народа. 

Движение поперек тренда

К сожалению, консервативная мысль находится в загоне не только в России, но и во всем мире. 

Мы видим, как развивается процесс глобальной радикализации. После того как он овладел Америкой, его распространение по планете многократно ускорилось, и почти нет сомнений, что Европа будет следующей «великой жертвой» раскола. 

Везде левый радикализм противостоит оголтелой правой реакции, и это нехорошо напоминает 20–30-е годы прошлого столетия. Ретроспективный взгляд на новейшую историю показывает, что Россия была лишь застрельщиком этого глобального процесса. 

Если 20 лет назад Путин был «белой вороной», распугивающей «мирных голубей» в мировом огороде, то после его валдайского выступления и выступления Трампа в новоиспеченном «Министерстве войны» хочется сыграть в игру «Найди 10 различий».

В этих условиях умеренная консервативная «революция сверху» могла бы стать не только «стратегией выхода» для России, но и наметить спасительный новый тренд для всех остальных, которые нуждаются в возвращении к умеренному центризму не меньше, чем Россия, но просто еще не «уперлись в стену» так, как она. 

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов»