«Моя незаслуженно легкая и счастливая жизнь»

Каждый раз, будучи изгнан, вытеснен, он пускался в дорогу, как герои его любимого прозаика Джека Керуака.

Искал новых путей, как Паганини из старого кино, где песня про «дорогу без конца».

Начинал после провала, как тургеневский Рудин, про которого сказано: «Другой бы умер давно». И еще хрестоматийное: «И да поможет Господь бесприютным скитальцам!»

Московская консерватория в резюме — это отлично, но путь оказался тернист. Сразу.

Неоконченная аспирантура в Екатеринбурге в Уральской консерватории в конце 2000-х. 

Семь лет в Курской филармонии: события и впечатления описаны в романе «Русская нарезка» (2014), вышедшем в электронном виде в берлинском издательстве ZaZa.

С конца 2019 года — Курганская филармония. В Зауралье он пережил пандемию и смерть отца. На похороны не ездил: крестившийся в 17 лет воспринял как руководство к действию евангельский рассказ об осиротевшем юноше, которому Христос повелел предоставить мертвым хоронить своих мертвецов.

С конца 2022 — Биробиджанская филармония. Став христианином, от еврейства своего никогда не отступался. В Еврейской автономной области сказал в одном из тех видео, что ему вменили как преступления: «Давайте перестанем приспосабливаться, перестанем думать, как нам любой ценой просуществовать еще один день, еще два дня».

Но умереть он не хотел.

В одном из последних радиовыступлений говорил о любимом деле, которое хочет, надеется — вопреки всем рискам — продолжить лирический герой музыки Шопена. Его альтер-эго.

Теперь, как пишут его слушатели в Сети, доиграет на небе.

«Сестры и братья, я обращаюсь к вам»

Павел Кушнир был сын и внук музыкантов и педагогов. Потомственный просветитель.

Его дед Борис Наумович Кушнир ставил детские оперы («Петя и волк» Сергея Прокофьева, например) в средних школах послевоенных Харькова и Тамбова силами обычных учеников.

Отец, Михаил Борисович Кушнир, был учителем музыки и замечательным лектором, наставником Центра дистанционного образования детей-инвалидов в Тамбове. Вел именной YouTube-канал «Михаил Борисович Кушнир»; там можно найти 24 прелюдии Рахманинова в исполнении его сына.

Мать Павла — преподаватель теории музыки Ирина Михайловна Левина. По ее признанию, до своих восемнадцати лет, до отъезда в Москву на учебу в консерваторию, сын был очень близок к ней. Его блестящее знание теории музыки, ощущение себя дома в мире ладов и тональности — плод не только точнейшего чувства, слуха, но и навыка «алгебраического», теоретического просвечивания музыкальной ткани. Легкой и свободной ориентации в этом идеальном, почти космическом пространстве.

На родине Кушнир-младший учился у педагога Татьяны Амаяковны Мкртычевой. В Московской консерватории поступил в класс земляка, уроженца Тамбова, замечательного пианиста Виктора Мержанова.

В 2002 году, когда Павел начал учебу в Москве, Мержанову было 83. Виктор Карпович родился в Тамбове в августе 1919-го, когда в город входил с конным рейдом белый 4-й Донской корпус под командованием генерала Мамонтова. На одном из конкурсов в СССР Мержанов разделил премию с Рихтером. Карьеры у Мержанова и Рихтера получились разные, общее у них — между собой и с другими пианистами — одно: это советская фортепианная школа, в хорошем и в плохом, преодоленная и продолженная. Это она.

Отличающаяся от старой русской пианистической традиции, от Рахманинова, но и преемственная ей.

Есть конкретика, сцепление причинно-следственных связей, а не просто огульный вой сетевых комментариев (на один манер) про то, как «Россия-губит-талантливейших-своих-сыновей».

Россия же вместе с гражданами других стран и оплакивает его. Или это разные России? Я запуталась, едва начав; «я запуталась», как говорит сетевой мем.

Но.

Но.

Он и вправду не мог так погибнуть в СССР. Никто из пианистов этого класса в той стране так не погиб, во всяком случае.

Да, Вера Лотар-Шевченко, француженка с итальянским гражданством, была арестована — так же, как Кушнир, во время боевых действий на полях Европы — в 1942 году. Провела в ГУЛАГе 8 лет. Но жернова замололи ее не прицельно, как пианистку, а вслед за репрессированным мужем.

Павел был арестован не за семейные связи. А за воспитанные в семье навык и привычку высказывать свое мнение. «Мое право» — ответил на вопрос другого узника «зачем тебе это надо?».

Как и его отец, он вел YouTube-канал, только в отличие от отца, популяризировавшего творчество талантливого, трогательного сына, Кушнир-младший выкладывал не свои записи, а обращения к «антифашистам». Словами Сталина на полном серьезе, с пафосом и без иронии почти буквально говорил вот это: «Братья и сестры, к вам обращаюсь я».

Главную тему речи 3 июля 1941 года из вестибюля станции метро «Маяковская» Кушнир — мастер каденции, вариации, модуляции из тональности в тональность — транспонирует применительно к новому времени и вызову: 

За 4 ролика совокупным хронометражем менее 25 минут, а может быть, и за одну какую-то конкретную минуту, фразу, — ведь Павел говорил в одном из видео, что и одна минута свободы стоит жизни, — ему инкриминировали статью 205.2 («Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма»).

Во второй половине дня 30 мая 2024 года в телеграм-канале «Оперативные сводки» появилось 10-секундное видео задержания Павла силами ФСБ.

В «яблочке» прицела

Двое в балаклавах и камуфляже, с пистолетами конвоируют Павла из подъезда к белому мини-автобусу «Форд». Еще один человек снимает Павла со спины.

Публикатор в подводке к оперативному видео упивается происходящим: «Наговорил себе на уголовное дело по статье о публичных призывах к осуществлению террористической деятельности, которая предусматривает наказание вплоть до 7 лет лишения свободы». Профессия задержанного названа не была. Лицо не показано.

Много выходил Павел на сцену в черном. Эти секунды — спокойно шел, как на сцену, только уши красно горели от пережитого, — оказались его последним появлением на медийных радарах. Во плоти и живым.

Система сделала все, чтобы анонимизировать его, буквально обезличить.

Это — мелочи, это — процедуры, вы можете сказать. Это «защита персональных данных».

А фото профиля канала «Оперативные сводки» — тоже мелочь?

Там символом служит мишень. Красные перекрестья прицела. Только без «яблочка». Подразумевается, что в «яблочке» — все те, о ком там пишут. Кого снимают на фото и видео. Вот так ведомые, задерживаемые, стоящие в клетках судов.

Вопреки старому присловью «не стреляйте в пианиста», в Павла виртуально выстрелили уже в момент задержания.

Да, он материл официальных лиц, убеждал сопротивляться власти. Призывал прощать ближних, даже если они предали, потому что фашизму люди сопротивляются любовью, а не ненавистью, на которой тот, сам будучи ненавистью, преотлично пухнет и живет.

К топору Русь не звал, ни одной террористической организации не упомянул. Добром вспомнил лишь анархистов республиканской Испании 1930-х: «Давайте продолжим борьбу, давайте пойдем до конца, сохраним верность нашему прошлому. Вспомним испанских анархистов».

Если серьезно, солидарность с республиканской Испанией — страница истории нашей страны, причем славная.

О крахе протестов 2011 года он точно тужил. Сожалел, что вожди собравшихся пошли на компромисс и поплатились, как Немцов, жизнью за свое решение. Но это ведь разговор о прошлом. На отправку заказным письмом официального предостережения о недопустимости действий, на профилактическую беседу не набирается.

Из заднего кармана у оперативника торчал жгут для остановки крови. На пианиста пошли, как на штурм укрепрайона.

Но сопротивление Павла было ненасильственным. Не связанным, в отличие от его пианизма, ни с крупной, ни с мелкой моторикой. Духовным.

Несогласие — право гражданина. Форма выражения этого несогласия может включать поэтическую вольность, свободный оборот речи, и это не нарушение нормы «все равны перед законом», а базовый факт жизни, которую право и призвано охранять.

«Поэт — издалека заводит речь.

Поэта — далеко заводит речь».

Любимая Кушниром Цветаева.

«40-летним фантазером» Кушнира назвал канал «Оперативные сводки». Да нет, помещенный в прицел, он до сорокалетия не дожил.

За пару месяцев до ареста он завершил цикл выступлений в радиоэфире биробиджанской ГТРК о 51-й мазурке Шопена. «Мазурки по средам», при всей информационной насыщенности отдельных выступлений, многослойности, доходящей, как кажется иногда, до хаотичности, — это, на самом деле, спаянный строгими логическими связями опус магнум. Стилистически точное отражение шопеновского корпуса мазурок. Творческий подвиг, по меркам момента.

Эти восемь с лишним часов музыки и комментариев к ней — вершина творческих достижений Кушнира-просветителя. Рефлексии, цепкости к материалу и теме, собранности, последовательности.

Кроме огромного сердца, откликавшегося на всякое страдание рядом и вдали, он обладал еще супер-организованным, острым и трезвым умом. Безразмерной музыкальной и любой иной памятью.

Все это Павел сделал и проявил на Дальнем Востоке. Если и не из последних сил, то вопреки всему он старался дотянуться до своего акме, расцвета. Плодоношения. Ведь он вступал в сорокалетие. Он так много даров накопил, собрал, усовершенствовал.

«На сцене так мало помню себя, — написал он в романе «Русская нарезка». — Изнутри ничего нет, глупо что-то замечать, когда цель в том, чтобы отдать как можно больше».

И там же, на Дальнем Востоке, «в краю чужом, в далеком горном царстве», как это поется у Вагнера, произошел сбой в системе.

Шостакович в мае 1937 года собрал чемодан и одну из ночей напролет прождал НКВД возле лифта. За ним, однако, не пришли.

Для современного Биробиджана Кушнир был больше, чем Шостакович для страны времен Большого террора: в СССР ведь еще Прокофьев был, он вернулся в Москву в 1936-м. А какой еще выпускник столичной «консы» поедет в умеренно муссонный климат играть для неполных 70 тысяч жителей, т.е. примерно 200–300 любителей академической музыки, и для детей, которые еще не защищены от прекрасного?

«У нас к артистам уважительное отношение»

— Это очень тяжелая тема, — ответил на мой вопрос о Павле Кушнире Сергей Сергеевич Потапов, до осени 2024 года — художественный руководитель Курганской областной филармонии (прекрасное беломраморное здание позднесоветской постройки, большой зал на 1100 мест, Михаил Плетнев и Элисо Вирсаладзе среди нередких гастролеров в конце 2010-х).

Сам дипломированный пианист, друг и знакомец многих лучших академических музыкантов страны, музыкант с репутацией отличного вкуса, Сергей Потапов принимал Павла на работу осенью 2019-го.

— Еще до его приезда радостно говорил: «Парень приедет после Московской консерватории», — вспоминает то время заслуженная артистка России Лидия Алексиевская, певица-сопрано и педагог Курганского областного музыкального колледжа им. Д.Д. Шостаковича. И поясняет радость своего друга: — Народ ведь в провинцию не рвется.

Тридцатипятилетний солист приехал в предзимний Курган в ветровке и черных садовых галошах, одетых прямо на носки. То есть фактически без обуви. Так пианистка Мария Валентиновна Юдина в любую погоду ходила не то в кедах, не то в бурках.

Худрук Потапов распорядился экстренно купить новому сотруднику одежды и обуви по сезону. Просто приодеть его.

Сергей Сергеевич не успел рассказать мне, в чем заключалась для него тяжесть темы Павла Кушнира. За исключением, конечно, того и без слов очевидного факта, что его протеже, уволенный им в 2022 году в довольно неподходящее для перемен время, а именно в один из первых месяцев после начала боевых действий, умер там, куда уехал работать после Кургана. После нелегких, нескорых поисков нового места.

Ровно через четыре месяца после кончины Павла, 28 ноября 2024 года, Сергей Сергеевич Потапов умер в городской больнице Кургана. Ему, щеголеватому и вообще-то моложавому человеку, было 75 лет, что для некоторых стало открытием.

— Он йогою недавно увлекся; йогою давление снижал, — высказался о неожиданной смерти друга один из зауральских культурных грандов. — Перестал таблетки пить.

Когда Павел Кушнир устраивался и обживался в Кургане под крылом понимающего музыку, деликатного и далекого от мелочных придирок Потапова, еще был жив Кушнир-старший.

Михаил Борисович умер также 75-летним, в 2020 году. И он очень хотел, чтобы сын закрепился на новом месте и чтобы к нему в Кургане относились бережно. Старался объяснить тем сотрудникам филармонии, кого это касалось, особую натуру Павла, его сильные и слабые стороны.

При этом сам Павел никаких потачек и послаблений не искал.

— Он занимался день и ночь, не выходил из репетиционной комнаты. Он жил там, — рассказывает Лидия Алексиевская. — А в прямом смысле он жил на квартире, которую для него снимала и оплачивала филармония. У нас к артистам очень уважительное отношение.

Через четыре месяца после приезда Павла в Курган началась пандемия коронавируса. И 25 марта 2020 года жизнь замерла. Набережные и площадь были обтянуты красно-белыми полосатыми сигнальными лентами. В первые дни карантина по улицам ходил полицейско-казачий патруль, проверявший, добросовестно ли народ самоизолируется. Не гуляют ли зря.

Учреждения культуры выдали пропуска на свободное хождение по городу тем сотрудникам, чья работа была сочтена необходимой для обеспечения нормального хода жизни.

Первую волну коронавируса город прошел относительно легко, статистика заболеваний весной 2020 года не была высокой, но нереальность новой жизни здесь почувствовали вполне.

Многие записи его выступлений — в залах филармонии и на площади перед ней — хранятся на YouTube-канале Курганского театрально-концертного объединения.

В бытность свою в Зауралье Павел застал и масштабные слияния и поглощения, когда областное правительство соединяло театр драмы с филармонией, художественный музей — с краеведческим, реорганизуя также областной культурно-выставочный центр и превращая эту престижную межрегиональную площадку для экспозиции работ профессиональных художников всего Урала и Сибири в загадочный Дом народного творчества. (…)

Несомненно, что эти местные страсти Павла не задели, но тревоги и дух момента он не мог не ощутить.

Власти захотели дирижистски править культурой, не спрашивая, как она живет. Чем и зачем. «Оптимизируя» ее отвоеванные народом в нескольких революциях и войнах культурные институции ради удобства своего управления.

Снова, как и на излете советской власти, когда упала управляемость системы, народ оказался — скорее даже показался — избыточно, необоснованно широк и сложен для управляющих им. Его запросы показались не по чину высоки.

Что же, мы знаем, видели, помним, как возможности развития для народа СССР, выстраданные поколениями, были пущены под откос крушением той страны. В канун 2022 года мы увидели, как шел разгром уцелевшей культуры, рудиментов и островов ее инфраструктуры, ее призрачной автономности. Той культуры — советской, имевшей своим истоком — простите, что поднимаю дорогие скелеты, — эпоху Просвещения, ее колоссальный импульс, ее инерцию, а вовсе не дубовые вкусы товарища Ленина и статьи товарища Троцкого.

Кроваво, как Великая французская революция, родившееся общество несло в себе, таком грубом, скудном, иногда подлом, таком размашисто уверенном, отрочески невоспитанном, ДНК сложности и развития. Искупления грехов, если угодно.

Современное русское общество, созданное энергией возврата к «России, которую мы потеряли», отказалось от этой рационалистической макромолекулы. Поверив в целительность чистого регресса, в залечивание старых ран. Но странно — скажу правду, хотя белее и правее меня по взглядам только беленая известью стена: перечеркивание советского проекта, аннулирование и обесценивание смысла многопоколенных трудов, все эти проклятия «новой исторической общности» советского народа (интернационального, да) имеет итогом вот это — то, что здесь и сейчас имеет наше время.

Итог — не «архаизация», не крушение социального мира и мышления многих, а натуральное перепрофилирование пространства, в котором уже нет ни России, которую мы потеряли, с ее созидательным куражом, ни СССР, этой восточной ветки просвещенческого проекта. Мучительно идущей, как железная дорога, целиной, неторным путем, дающей человечеству урок — и «от противного», и без иронии, примером — солидарности в труде. Постановки задач. Безоглядности в приобретении страшного опыта, наконец.

Вот такие процессы шли в городе, принявшем Павла Кушнира, в первый сезон его работы 2019/2020 и летом 2020 года. Таков был климат, строй, раздумья в «культуре» (менеджеры музеев, театров и прочих подобных мест здесь так и называют свои профессиональные занятия — «работать в культуре»).

Тяжкие, стоические, презрительные раздумья. Эти менеджеры ничему не могли противостоять, не могли даже между собою спеться, таились до последнего даже от своего рядового состава; эти менеджеры и сами часто стоили презрения. Но угрюмо и свысока — иначе ведь невозможно — смотрела «культура» на доступную, данную ей в ощущениях власть, задумавшую «слить» их. Слить — и в смысле объединить организационно (заявленная цель), и побочно, по факту уничтожить. Потому что культивация человека, культура есть особая сфера жизни, и отсутствие понимания этого, отсутствие почтения к ней есть уничтожение культуры.

Что следующее за организационной оптимизацией ее учреждений, за не слушанием возражений? Только ведь бомбить их.

«Очень больно»

Творческие сотрудники Курганской филармонии разделены на рабочие группы: есть концертмейстер, певцы, чтецы, есть музыковед, ведущий программы, своего рода ученый конферансье.

Павел Кушнир работал в одной группе с музыковедом Татьяной Пак — ее можно увидеть на многих филармонических записях вместе с ним. Павел был не только солистом, но и концертмейстером, аккомпанировал сопрано Наталье Мишуковой и Анастасии Сухановой, меццо-сопрано Марии Мустакаевой, баритонам Павлу Базанову, Степану Кучину и Павлу Табакову.

Татьяна Пак неизменно с волнением говорит о Павле, вместе с которым она работала больше двух лет.

— Он был очень терпеливый. Умница. Мы с ним очень выросли, потому что он был очень требовательным. Здесь большая проблема с концертмейстерами. И пианистов-солистов мало в провинции. С ним было невероятно комфортно работать. Ему была свойственна профессиональная выносливость. Он дотягивал певцов, компенсировал недостатки. 

Татьяна Вячеславовна повторяет: «Мы очень выросли с ним». И после паузы: «Очень больно».

Спустя несколько месяцев мы вновь говорим о Павле.

— Ранимый, уязвимый, чуткий. У него могли внезапно брызнуть слезы. И он очень тонко чувствовал, когда человека надо поддержать. Мог просто дать конфету, мог сказать буквально одно предложение, но найти те самые нужные слова. Либо человеку было просто плохо, либо тот находился в конфликте с другими, в противоречии — и Павел вставал на сторону этого человека в ситуации одиночества. Он был очень общительный — и очень закрытый человек. Свинцовой стеной ограждал свою жизнь. Многие хотели дружить с ним, но он отстранялся. Держал дистанцию.

Но Татьяна Пак знала, как он относится к ключевым вопросам современности.

— Взгляды у нас с ним были разные. Мы еще в 2019 году всё определили.

Она знала, что в 2022 году Павел выходил на митинги протеста.

— Видно было по нему, что он несогласен и удивлен, что он переживает происходящее, что он в шоке.

Уже из Биробиджана он прислал Татьяне Пак письмо о том, что объявляет голодовку.

— Я ответила ему: «Чем ты занимаешься, на что ты себя тратишь, ты должен заниматься музыкой!»

В Биробиджан Павел отправился не из Кургана. Уволившись из филармонии, он поехал домой, пожил в Тамбове. Когда наконец получил приглашение из Биробиджана, Ирина Михайловна категорически не хотела отпускать сына. Вещее сердце матери что-то говорило ей.

Пока он жил в Кургане, она редко узнавала о жизни сына от него самого.

— Он фактически не общался с семьей, и его мать звонила Сергею Сергеевичу [Потапову, худруку Курганской филармонии], узнавала, как сын, и плакалась, что он не звонит ей несколько лет, — вспоминает заслуженная артистка России Лидия Алексиевская, певица-сопрано и педагог Курганского областного музыкального колледжа им. Д.Д. Шостаковича.

Это проливает несколько иной свет на утвердившийся в публичном пространстве стереотип их отношений.

Лидия Алексиевская рассказала свою версию того, что внесло трещину в отношения пианиста и худрука и, возможно, привело к увольнению административно, иерархически слабейшего.

Павел представлял новую программу худсовету, и та вызвала неожиданно острую реакцию обычно весьма выдержанного Сергея Потапова.

— Он был невероятно раздражен, — рассказывает Лидия Алексиевская о реакции своего покойного друга на музицирование Павла Кушнира на одном из худсоветов, происходивших в 2021–2022 годах. — Музыкант он [Кушнир] прекрасный, непредсказуемый, оригинальный. Традиции исполнения существуют, от них отходят, конечно, большие музыканты, но эти традиции есть. Но [отступление от них] должно быть по-музыкантски убедительно. И Сергей Сергеевич сказал ему: «Срочно меняйте программу, такое исполнение недопустимо». В принципе я не помню его таким, не видела. Он просто красный был. Возмущен был невероятно.

Впоследствии Потапов, по словам Алексиевской, высказал сожаление, что Кушнир уедет: «Так трудно с пианистами, хороших в провинции не так много».

Павел вложил много сил и надежд в развитие своей карьеры в Кургане. Он и правда был счастлив здесь. Это видно на многих концертных записях.

— Вполне возможно, для него отъезд из Кургана был трагедией, — говорит Лидия Алексиевская о Павле.

Что разрушило его планы? Точно так же, как на следующем витке жизни арест разрушил его планы проработать в Биробиджане 12 лет и подготовить множество новых программ.

Только ли эмоциональный взрыв худрука, которого вообще-то запомнили исключительно выдержанным, стремящимся к объективности и корректности?

— Он мог позавидовать, — высказывает догадку одна из самых проницательных наблюдательниц культурной жизни Зауралья; вместе с Сергеем Потаповым она сделала много масштабных филармонических проектов начиная с 1990-х. — Он в юности переиграл руку и пианистом не стал.

На вопрос, смог ли и пожелал ли бы Сергей Потапов защитить Павла Кушнира, если бы сам стал объектом давления или просто влияния, нацеленного на то, чтобы в итоге убрать нонконформиста из Кургана, она ответила так:

— Он всегда шел скользяще, по касательной, и разрешать конфликт, активно бороться, входить в ситуацию — это не был стиль Сергея Сергеевича. Его семья была репрессирована, сослана, и он рос в очень тяжелых условиях, в обстановке лишений.

Лидия Алексиевская видит своего ушедшего друга совсем иначе: «Он всегда защищал артистов, заботился о них».

Незадолго до смерти Потапова один из сотрудников филармонии сказал о Кушнире и его ситуации:

— Внимательно так слушал всегда музыку, даже со спины видно было это внимание. Гениальный был. Уехал не просто так. Был конфликт с Сергеем Сергеевичем.

На вопрос — из-за чего, из-за какой трактовки, программы, причины — ответа нет.

Музыковед Татьяна Пак не назвала программу, о которой были, по ее словам, «спор и дискуссия». Лишь выразительно подняла руку вертикально к небу: «Они сейчас там обо всем договорятся».

И странно, необъяснимо, что два пианиста и человека — очень тонких, совершенно разных, но безусловно преданных музыке — оказались в 2022 году «в конфликте». О чем, в конечном счете, он был? Чья вина? Чья подача? Кто и кого от чего не защитил?

Сухой итог: спустя три года обоих нет.

Кушнир уехал на кардинальную чужбину: еврей, он тем не менее ничего не забыл в Еврейской автономной области и ее столь полюбившихся ему в итоге горах. 

Потапов тяжело переживал судьбу младшего коллеги и спустя несколько месяцев скончался в больнице в трех кварталах от своего дома.

— Он не позволял никому давить на себя, — утверждает Алексиевская.

Когда Потапов, руководивший художественной политикой филармонии более 30 лет, скончался, местная публика ожидала, что хоронить его будут «из филармонии». Что, как в МХТ при прощании с Табаковым, поставят гроб на сцену и проводят, как и положено артисту. Он, казалось бы, заслужил.

Но простились с ним в ритуальном зале при больнице.

— Позорище какое-то, — горько усмехаясь, сказал о таком решении один из лидеров местной публики, занятой искусством, друг Потапова.

Как и Павел Кушнир, Сергей Сергеевич своей семьи не имел. Но вряд ли в этом причина их по-разному казенных похорон.

С Павлом простились 8 августа прошлого года в Похоронном доме Биробиджана. Присутствовали 11 человек, включая корреспондента «Новой».

Имени Павла

В феврале 2024 года, ведя в радиоэфире биробиджанской ГТРК цикл передач «Мазурки по средам» и представляя соль-минорную мазурку Шопена, опус 67 № 2, Павел сказал: «Поскольку мне довелось три счастливых года своей незаслуженно легкой и счастливой жизни провести в сорок пятом регионе Российской Федерации, где мне оказали честь, и я какое-то время работал в Курганской областной филармонии имени Луиса Глисмана, я люблю число 45 и все, что связано с этим числом».

Это троллинг, незадрапированный. Ключ тем, кто слушает.

Потому что на самом деле Курганская филармония не названа в честь датского борца ММА Луиса Глисмана. И других имен не носит. Эта ирония — указание на то, что в стенах зауральского очага культуры, где Павла действительно тепло приняли и многие ценили, он также пережил трудные часы. Виртуально дрался, судя по намеку. Довольно сухо шутя, прикрепил к прежнему месту работы имя мастера смешанных боевых искусств, называемых еще иногда (ошибочно) «боями без правил».

Что-то заставляет меня думать, что Курганскую филармонию однажды назовут именем Павла Кушнира.