Дефицит бюджета, инфляция, четырехдневка, цифро-карточная система…

Цифры плохие, но это только кажется

Июль 2025 года войдет в историю российского бюджета как один из самых «тяжелых месяцев». 1186 млрд рублей дефицит . Для сравнения: в июле прошлых лет бюджет либо сводили с профицитом, либо с умеренным минусом. Теперь же казна теряет деньги с пугающей скоростью. 

Дефицит федерального бюджета по итогам первых семи месяцев 2025 г. достиг 4,9 трлн руб., превысив остаток ликвидных средств в Фонде национального благосостояния (чуть менее 4 трлн руб.). Опять же для сравнения: за аналогичный период 2024 г. дефицит составил 1,1 трлн руб. 

• За три летних месяца (май-июль) дефицит достиг 1654 млрд — против +42 млрд в 2024-м.
• С начала года — 4879 млрд в минусе, хотя в прошлом году за тот же период был профицит 1098 млрд.
• За последние 12 месяцев дыра в бюджете разрослась до 7265 млрд — это почти вдвое больше, чем в 2023-м (6443 млрд).

Расходы федерального бюджета за январь-июль 2025 г. выросли на 4,3 трлн руб. в сравнении с аналогичным периодом 2024 г. и достигли 25,2 трлн руб., из них почти 6,1 трлн руб. приходилось на «госзакупки». 

Правительство тратит деньги с беспрецедентной скоростью:

• в июле расходы выросли на 24,3% в годовом выражении;
• за три месяца — +20,9%, а по сравнению с 2023-м — +54,4% (!);
• за 12 месяцев — 44,5 трлн рублей, что на 23,4% больше, чем год назад.

План на 2025 год — 42,3 трлн рублей расходов. Чтобы уложиться в него, с августа по декабрь нужно потратить 17,1 трлн — то есть на 11,6% меньше, чем в 2024-м. Но текущие темпы роста расходов (+21% г/г) делают это невозможным.

Логично сделать вывод, что дефицит как-то мотивирует правительство пересматривать бюджетные приоритеты — и скорректировать свою политику. Но на самом деле нет. Правительство продолжит выполнять свои задачи, не считаясь с расходами. 

Но откуда тогда возьмутся деньги?

Большие запасы

Дело тут не в бюджете, а в возможностях экономики в целом обеспечивать «освоение» правительственных расходов. Прежде всего, нет никаких признаков, что текущий дефицит бюджета как-то мешает правительству выполнять приоритетные задачи, оплачивая все необходимые ему расходы. 

Проблема российской экономики заключается не в деньгах — а в ресурсах, поэтому надо держать в уме, что каждое закрытое «частное» предприятие («капитал»), каждый уволенный сотрудник из «потребительского сектора» («труд») — это высвобожденный ресурс для «производства, финансируемого правительством». 

Чтобы понять, почему правительство на самом деле спокойно относится к бюджетному дефициту (восемь триллионов рублей дефицита, да хоть десять — это четыре-пять процентов ВВП, многие страны были бы рады такому дефициту), надо вспомнить, что ключевым инструментом правительственной политики остается структурная трансформация экономики, о которой финансовый регулятор и правительство объявили три с лишним года назад. 

На самом деле к проведению своей текущей политики правительство готовилось много лет, и даже не с 2014 года, а намного раньше. Экономический фундамент своей политики правительство технократов закладывало как минимум с 2011 года — и это позволило ему финансировать все ему необходимое в 2022 году не за счет жесткого снижения реального потребления (оно произошло, но в сравнительно мягкой форме), а благодаря распределению резервов, накопленных ранее. 

Этот процесс можно сравнить с медленным, но методичным разбором парохода на дрова — надстройки уже отправились в топку, но корпус еще в порядке, пар в котлах есть, и винты вращаются, толкая судно вперед.

Ключ к пониманию нынешней ситуации в экономике лежит в структуре российского ВВП до 2022 года. В 2011–2022 годах чистый экспорт (разница между вывезенными и ввезенными товарами) составлял в среднем 7% ВВП — очень высокий показатель для крупной экономики. Для сравнения: у современного Китая, в общем зацикленного на «накоплении», «инвестициях» и ограничении импорта, этот показатель около 4%. 

Ярчайший пример такой политики — продовольственное эмбарго в отношении Евросоюза, введенное как раз в августе 2014 года. Собственно, паровой каток нынешней экономической политики начал разгоняться уже тогда. Почему «продовольственное эмбарго» стало «точкой невозврата»? Потому что продовольствие — это т.н. товар с наименее эластичным краткосрочно спросом и эластичным долгосрочно предложением. 

Что это значит? Допустим, вы покупаете у кого-то еду (вот как РФ до 2014 года частично покупала еду на «условном Западе»). Что будет, если вы поссоритесь с продавцом еды и не сможете покупать у него еду? Можно пойти к другому продавцу. Но пока вы его найдете, придется ходить голодному или платить дороже, потому что отказаться от еды вы не можете. 

Это и есть неэластичный краткосрочный спрос — он означает, что если «условный Запад» в какой-то ситуации отказался бы поставлять в РФ продовольствие, то шок от этого был бы велик (он, кстати, оказался значительным и от российского эмбарго на импорт еды — и ассортимент сократился, и цены прыгнули). А представьте себе реакцию продовольственного рынка РФ, если бы поставки продуктов из ЕС остановились бы не осенью 2014 года, а весной 2022 года? 

Но эластичное долгосрочно предложение означает, что если вы сами начнете искать еду у другого продавца, то цена такого замещения в долгосрочном периоде будет сравнительно невелика — что, кстати, и произошло в РФ. Да, продуктов сейчас достаточно, а то, что они дороги, тут уж ничего не поделать — в противном случае их могло бы не быть совсем.

Но все эти «контрсанкции» на ввоз еды в РФ имели смысл только в долгосрочной перспективе — на случай какого-то реально серьезного кризиса в отношениях, причем такого, который случится не завтра, но в обозримом будущем. Так что правительство РФ, вводя в 2014 году эмбарго на ввоз европейских продуктов, уже дало понять: кризис в отношениях с ЕС — это только вопрос времени. 

То же самое касается и сервисов платежных систем — это тоже продукт с «неэластичным краткосрочным спросом». Перестанут работать все банковские карты, и… что тогда? И ЦБ потратил несколько лет на скрупулезное создание и внедрение «платежной системы МИР» — с тем, чтобы в нужный час она с относительным успехом заменила «Визу» и «Мастеркард». 

«Теневой флот», на котором поплыла к индийским покупателям российская нефть, тоже был куплен не в одночасье. И к накопленным «излишкам» ресурсов добавились полтриллиона долларов экспортных доходов. 

загружая производственные мощности, расширяя кредитование и повышая зарплаты. 

Формально правительственное потребление выросло незначительно (+1,3% ВВП), но реальные расходы на проведение правительственной политики были искусственно распределены по другим статьям:

• закупки «металлических изделий» и «техники» учитывались как «инвестиции в основные фонды» (отсюда рекордные 26% ВВП в накоплении в 2023 году);
• «выплаты» и «волонтерские сборы» учитывались как «потребление домохозяйств»;
• подсанкционный импорт (от чипов до запчастей) просто выпал из статистики.

Искусство перераспределения

Производной от роста бюджетных расходов стал рост ВВП в 2023–2024 годах — классический пример экстенсивного расширения, когда экономика растет не за счет эффективности, а за счет простого наращивания объема используемых ресурсов.

Три источника производственного «бума».

1. Трудовые ресурсы

• Занятость выросла на 1,6 млн человек — преимущественно за счет тех, кто перешел в «правительственный сектор», и возврата ранее неактивного населения на рынок труда. Но это было не созданием новых рабочих мест, а перераспределением кадров в пользу «правительственного сектора». 

2. Загрузка мощностей

• Промышленность вышла на 85% загрузки — это технический потолок для «обычного» времени. Дальше — только износ оборудования и аварии (что уже и происходит).

3. Рабочее время

• Сверхурочные + перевод на полную занятость дали +50–70 часов в год на работника.

Но за три года производительность труда не выросла. Почему это важно? В нормальной экономике 60–70% роста дает именно рост производительности. В России же это просто больше людей и станков, работающих дольше. 

Закономерным эффектом «роста без развития» стала инфляция. Расширение кредита без расширения предложения товаров не могло не обернуться ростом цен — оно и обернулось. Финансовый регулятор ответил повышением ключевой ставки — но правительство продолжило наращивать расходы. 

«Возрождение промышленности» при дефиците капитала вы по-другому не проведете.

Товарищ Сталин так делал в начале 1930-х, только у него вместо управления кредитами было управление фондами — сколько выделялось ресурсов (в т.ч. и «чисто под потребление») по предприятиям разных отраслей: для промышленности были одни нормы и объемы, а для других отраслей — другие нормы и объемы (точно так же, как и карточки были разных категорий, и распределители, и «столы заказов») — деньги в данной ситуации были «из двух частей»: вот денежный знак — а вот разрешение, сколько и чего ты на этот денежный знак можешь купить по «твердой государственной цене». Нет чего по «твердой цене» (или не положено тебе) — иди в коммерческую торговлю, там покупай что хочешь по цене в четыре-пять раз выше, чем по карточке. Нет денег покупать по коммерческой цене — ну извини, вот объявление, иди туда — там скажут, что делать, чтобы денег было больше.

На макроуровне это то же самое, что и сейчас, в середине 2020-х, — всем, кто не задействован в приоритетном секторе, кредиты — по максимальной ставке (или вообще без кредитов, крутитесь на свои), а всем, кто задействован, там, где нужно, — правительственное финансирование без ограничений. 

Встанет «потребительская экономика»? — да и пусть стоит, меньше ресурсов заберет из «производства изделий». Она, собственно, уже и останавливается — в прямом смысле слова, сокращая время работы конвейеров на автозаводах и не только. «Сокращение рабочих часов» — это и есть сокращение зарплат, а значит — реального потребления людей. 

Сокращение расходов правительства — это сокращение спроса в экономике, в первую очередь спроса на ресурсы. Но на макроуровне сокращение потребления людей — это то же самое сокращение спроса на ресурсы, которые правительство может покупать по снижающимся ценам. 

А инфляция в РФ действительно тормозит — потому что деньги заканчиваются у людей, но не у правительства.

Возврата нет

В принципе, в рамках проведения своей долгосрочной политики у правительства вообще нет потолка расходов; великий Франческо Гвиччардини еще пятьсот лет назад объяснял, что «кто хочет во время кампании тратить меньше, тот тратит больше; ничто не требует таких денег и такой безудержной их траты, как кампания; чем обильнее запасы, тем скорее кончаются походы; кто не считается с этим ради сбережения денег, тот затягивает дело и тратит несравненно больше». 

Правительство не может даже предсказать — на что именно следовало бы сократить расходы и с какими неожиданными издержками будет сталкиваться экономика в целом.

Наглядный пример — в последние недели ряд РФ-аэропортов был закрыт на несколько часов или даже дней, что, само собой, обернулось значительными издержками — как для авиакомпаний, так и для пассажиров. Каким-то образом эти издержки будут компенсированы экономикой (допустим, за счет роста цен и сокращения потребления пассажирами, истратившими в результате задержек сумму большую, чем они рассчитывали) — но сокращение бюджетных расходов само по себе никак не застрахует от таких нестандартных ситуаций. 

Само по себе сокращение бюджетных расходов не поможет компенсировать и дополнительные издержки, которые постоянно несет экономика вследствие необходимости обхода внешних ограничений, перехода на российское ПО и китайское оборудование, поиска новых логистических маршрутов и так далее. Если правительство сократит свои расходы — что, вырастут продажи автомобилей? Нет, конечно.

Поэтому можно говорить не о сокращении расходов бюджета, а разве что о методах финансирования бюджетного дефицита, ну а тут все довольно очевидно:

• дальнейшее увеличение налогообложения (рост сборов, штрафов — тех же налогов);
• перераспределение расходов между бюджетными статьями;
• займы (у банков, населения, бизнеса, зарубежных инвесторов);
• ну и денежная эмиссия (с последствиями в виде инфляции).

Плюс в РФ еще велики резервы для роста нагрузки на труд — через дальнейшее сокращение потребления/снижения качества потребляемых товаров и услуг и каких-то вариантов нормирования этого потребления: ограничения часов работы определенных магазинов, запрет на покупки определенных товаров, контроль расходов через «цифровые рубли» и т.п.

Так что рост бюджетного дефицита не остановит правительство в его политике — даже если правительство с его расходами — это половина экономики, то оно сможет переложить часть нагрузки финансирования задач на корпоративный сектор, и никто не обратит на это внимания (кроме макроэкономистов). 

Да, легкодоступные резервы исчерпаны, и за следующие этапы структурной трансформации кому-то (и мы знаем кому — нам) придется заплатить. Но с точки зрения способности правительства продолжать свою политику — это не проблема, а просто новый ресурс. Дальнейшим источником возможности увеличения правительственных расходов станет сокращение избыточного накопления — российские предприятия не могут больше позволить себе «работать на склад» — и вот мы видим «сокращение рабочих часов». 

Если остановить все «проекты», не связанные с «выполнением задач», то правительство может вообще не думать ни о каких «дефицитах» (кстати, в аналогичной ситуации любое правительство сокращало расходы на «частные инвестиции», российское правительство подошло к этой развилке только сейчас). 

Если правительству потребуются новые ресурсы (а они потребуются), следующим этапом структурной трансформации станет нормирование потребления, и тут становится понятно, как может быть использован «цифровой рубль», который внедряется в РФ, — определенный «набор калорий» может быть продан по «стандартной цене» в рамках какой-то «нормы потребления» получателям пенсий и пособий, а все остальное будет стоить столько, сколько будет стоить. 

Начальство не боится инфляции, которая на самом деле девальвирует «выплаты» и «зарплаты» в реальном выражении, 

Но инфляция раздражает 20 миллионов пенсионеров, и с недовольством этой когорты власть не может не считаться. «Цифровой рубль», этот талон на деньги, убьет всех зайцев сразу — бабушки получат «твердые-цены-как-в-СССР» (в «цифровых рублях») и понятный объем «продуктов-купить-на-пенсию», торговые сети избавятся от бесконечных препирательств с чиновниками и поставщиками по поводу «ограничения наценок», товарное наполнение зарплат людей сократится, освобождая ресурсы, нужные правительству для выполнения новых задач. Но это теоретически возможно в будущем.

А в ближайшее время посмотрим, кто в текущих условиях будет наращивать долг, — если будет расти долг корпораций и домохозяйств — значит, этот долг и компенсирует на краткосрочном периоде нехватку «правительственных расходов» для экономики. Пока цена на нефть позволяет поддерживать положительный платежный баланс и наполнять «потребительскую витрину», правительство будет продолжать свою политику без оглядки на дефицит — будет ли он четыре, пять, да хоть десять триллионов. 

Великий историк и политик Томас Маколей писал в свое время.

«…На каждом этапе роста этого долга страна поднимала один и тот же вопль страдания и отчаяния. На каждом этапе роста этого долга уважаемые люди всерьез утверждали, что банкротство и гибель неизбежны. Тем не менее долг продолжал расти — и все же банкротство и гибель оставались столь же далеки, как и прежде. […] Пророки бедствий впадали в двойное заблуждение. Они ошибочно полагали, что существует точное сходство между случаем, когда один человек должен другому, и случаем, когда общество должно части самого себя. Они не учитывали эффект, производимый непрерывным прогрессом всех прикладных наук и постоянными усилиями каждого человека добиться успеха в жизни. Они видели, что долг растет, — и забывали, что вместе с долгом растут и другие вещи…»

Другое дело, какие именно вещи финансирует растущий долг, идет ли речь о производительных или непроизводительных расходах, как сказал бы Роберт Солоу, объяснявший, почему отсутствие экономического роста может не быть проблемой для правительства, которое 

«…удовлетворяет стремление населения к накоплениям, создавая дефицит и продавая населению облигации, а вырученные средства не использует для строительства новых дорог или чего-либо еще нового, но тратит их на красивые фейерверки, замечательные концерты, на ежегодные драматические фестивали, как у древних афинян… Такая ситуация может продолжаться вечно…»

И у правительства нет оснований сомневаться в полной поддержке своего курса всеми ключевыми электоральными группами.