Почему не растоптали гвоздики

В прошлом году минуло полвека португальской «революции гвоздик», покончившей с самым старым в Европе правоконсервативным авторитарным режимом Антониу Салазара и его преемника Марселу Каэтану. Советская пропаганда для пущей убедительности зачастую называла его фашистским, что никак не приближало к пониманию сущности этой диктатуры. 

Между тем свержение власти Каэтану и ликвидация одиозных учреждений его режима, таких как политическая полиция DGS, наследница печально известной салазаровской PIDE, лишь открыли путь череде революционных преобразований в этой находившейся «на отшибе» европейского континента стране, которые «жарким летом» 1975 года, то есть ровно полвека назад, чуть было не привели к единственной в истории послевоенной Западной Европы попытке социалистической революции по идеологическим лекалам марксизма-ленинизма.

И это кардинально отличало Португалию от двух других стран этой части континента — Греции и Испании, где после конца диктатур в 1974 и 1976 годах власть сразу перешла в руки умеренных политических сил, начавших целенаправленный переход к демократической системе. Португалия же пошла путем радикализации революционного процесса.

Как и почему так случилось — тема отдельного серьезного разговора. 

Здесь же отмечу лишь, что уже к началу 1975 года португальское общество оказалось в состоянии глубокого раскола, который затронул и основного драйвера революционных изменений — Движение вооруженных сил (MFA). Эта организация была создана военными, прошедшими школу изнурительных колониальных войн, осознавшими их бесперспективность и сыгравшими решающую роль в свержении диктатуры. Соперничавшие между собой группы военных придерживались различных политических взглядов, контактировали с многочисленными политическими партиями и общественными движениями, по-разному видевшими будущее Португалии. 

Но, несмотря на пестроту политического ландшафта страны, к тому времени стала постепенно вырисовываться главная линия водораздела политической жизни — между сторонниками утверждения в стране системы либеральной демократии европейского типа (с теми или иными нюансами) и приверженцами социалистических преобразований, в целом ориентировавшимися на советскую модель общественного устройства. Но среди военных были и сторонники ультралевых идей, тяготевшие к взглядам символа кубинской революции Че Гевары и отчасти китайского лидера Мао Цзэдуна. 

К лету 1975 года противоречия между сторонниками социалистической модели и умеренными достигли наивысшего накала. И тому в немалой степени способствовала своеобразная конфигурация сил, сложившаяся в высших органах власти. Так, создавшая в антисалазаровском подполье мощную и разветвленную политическую организацию с многочисленным отрядом активистов, прошедших школу жесткой революционной борьбы, Португальская компартия получила на первых после свержения диктатуры выборах в Учредительное собрание, состоявшихся в апреле 1975 года, всего лишь 12,5% голосов. Она заняла лишь третье место, существенно уступив не только социалистам (38%), но и умеренно-консервативной Народно-демократической партии (28%), придерживавшейся курса на осторожные реформы. 

Но пребывание в парламентском меньшинстве коммунисты уже с начала 1975 года с лихвой компенсировали влиянием в правительстве, которое с июля 1974 года возглавлял генерал Вашку Гонсалвиш, являвшийся глубоким симпатизантом Коммунистической партии и приверженцем марксистско-ленинских взглядов. С января 1975 года возглавляемое им правительство резво взялось за реализацию социалистического проекта. Уже тогда было реализовано важное предложение компартии о создании единого профсоюзного центра страны — Intersindical, который, в конечном счете, оказался еще одним инструментом влияния в руках коммунистов. В марте началась национализация промышленных предприятий и банков, а в июле был принят закон об аграрной реформе, открывший путь к созданию производственных кооперативов в деревне. Некоторые историки называют это решение попыткой запустить «процесс коллективизации» в Португалии. Параллельно Ассамблеей MFA было одобрено решение о создании до принятия новой Конституции страны на местах новых институтов власти — органов «прямой демократии» — наподобие большевистских советов. В самом же проекте конституции декларировался переход страны к социализму. 

Эти действия фактически спровоцировали «жарким летом» 1975 года процесс стремительного перерастания политических противоречий в гражданскую войну. Противостояние приобрело отчетливо выраженный географический характер: поддерживавший левых Юг, на котором концентрировалась промышленность, а в латифундиях трудились десятки тысяч наемных сельскохозяйственных рабочих, фактически выступил против консервативно настроенного Севера, где проживала большая часть населения страны, преобладали мелкие фермеры и было сильным влияние Католической церкви. Ситуация усугублялась еще и тем, что в знак несогласия с политикой Гонсалвиша в начале июля кабинет министров покинули две ведущие коалиционные партии — социалисты и народные демократы. Кабинет Гонсалвиша оказался правительством меньшинства. И оно попыталось применить силу к несогласным с его политикой.

Ситуация стала накаляться уже к концу весны. Летом же противостояние достигло пика. На Севере начались столкновения между сторонниками и противниками правительства, нападения на прокоммунистических активистов, поджоги и взрывы офисов компартии. Повсеместно проходили антикоммунистические манифестации. Заметно активизировались и правые силы просалазаровского толка, создавшие мощное подполье. 

Разумеется, за резким обострением ситуации в некогда тихой стране наблюдали могущественные внешние силы. В администрации США опасались, что успехи прокоммунистических сил в Португалии могут ослабить западный блок, тем более что к середине 70-х годов в крупнейшей стране Южной Европы — Италии — коммунисты существенно усилили политическое влияние и уже всерьез могли претендовать на власть. Госсекретарь США Генри Киссинджер даже стал подумывать о военной интервенции в Португалию. Однако, в конечном счете, в американской администрации сделали ставку на умеренные силы, и в первую очередь на Социалистическую партию и ее лидера Мариу Соареша, которые также выступали с левых позиций, но стали твердыми противниками коммунистов и проводившейся их симпатизантами политики. В конечном итоге эта политика увенчалась успехом. 

А что же Советский Союз, для которого середина 70-х годов стала высшей точкой его влияния в мире? Уход американцев из Индокитая, доминирование в бывших португальских колониях в Африке, только что получивших независимость, «социалистическая Эфиопия»… Все это, казалось бы, однозначно указывало на то, что в соревновании с США советская держава неумолимо берет верх. Эта иллюзия всего лишь через несколько лет обернется фатальной ошибкой руководства СССР, которое приняло решение о вводе войск в Афганистан. Ну а какие позиции оно занимало в 1975 году, как отреагировало на открывавшиеся возможности расширить влияние в стране, так или иначе относившейся к одному из центров мирового капитализма — к Западной Европе? 

В литературе довольно подробно описано, почему советское руководство не стало поддерживать португальских левых в их стремлении совершить социалистическую революцию. Но вот как развивались события, предшествовавшие этому решению, — эта тема во многом остается еще «белым пятном» в историографии революционного процесса в Португалии, начало которому положила «революция гвоздик». И в этом контексте интересным может оказаться рассказ высокопоставленного партийного чиновника, посетившего Португалию на пороге «жаркого лета», которым он поделился со мною много лет назад. 

В то время советское руководство получило заслуживающую доверия информацию о том, что левое крыло португальских военных, идейно ориентированных на компартию, планирует полный захват власти в стране и провозглашение социалистической революции. С целью на месте оценить реальную ситуацию этот чиновник и был направлен в Португалию. 

Он рассказывал, что, прежде чем попасть на встречу с одним из лидеров португальских левых «красным адмиралом» Антониу Алва Роза Коутинью, они долго кружили с сопровождающим по Лиссабону, опасаясь слежки со стороны противников левых. И вот наконец, завернув в один из узких переулков и поднявшись вверх по «черной лестнице», посланец Кремля встретился с одним из лидеров левого крыла военных. Тот начал без обиняков: ситуация в стране накаляется, поэтому мы решительно настроены взять власть и объявить Португалию социалистической республикой. Революционные корабли уже стоят на рейде и готовы, подобно вашей «Авроре», нанести удар по зданиям органов власти, контролируемым противниками курса на социалистическую революцию. Однако в их распоряжении имеются значительные силы, и помощь Советского Союза будет очень даже кстати. Мы знаем, добавил адмирал, что ваш флот находится у африканского побережья, в четырех днях пути от Лиссабона. И если его увидят жители столицы, это вселит в большинство из них чувство уверенности в нашей победе. Овладев всей полнотой власти в стране, мы объявим о выходе Португалии из НАТО и о желании вступить в Варшавский договор. 

Получив такой объем ошеломляющей информации о планах левых, советский эмиссар вежливо отметил, что не уполномочен решать столь важные политические вопросы, но обязательно доложит об этом руководству страны. Потом были еще встречи, которые внесли немало важных деталей в картину планов левого крыла португальских военных. Но главным в этих планах, которые довели до советского эмиссара его собеседники, были надежды на помощь Советского Союза.

Вернувшись в Москву, посланец Кремля доложил об итогах визита руководству СССР. Обсуждение его отчета на Политбюро прошло сдержанно, будто сама постановка вопроса португальскими товарищами оказалась неожиданной для советских руководителей, которые задавали много вопросов о политической ситуации в Португалии, позиции и планах различных политических сил. На этом фоне некоторым диссонансом прозвучал вопрос предсовмина Алексея Косыгина: «А рынки в Лиссабоне работают?» Получив утвердительный ответ от несколько обескураженного докладчика, глава советского правительства одобрительно закивал головой. Итоги обсуждения резюмировал генсек Леонид Брежнев. Смысл его выводов сводился к тому, что надо быть осторожным и посмотреть, как будут развиваться события дальше, и пока от помощи португальским левым воздержаться.

Впрочем, у советского лидера, скорее всего, были иные, гораздо более серьезные и прагматичные мотивы для такого решения, чем следование ленинским заветам. Вовсю шла подготовка к Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе в Хельсинки, на котором планировалось подписание Заключительного акта. В нем провозглашался принцип нерушимости границ в Европе, сложившихся после Второй мировой войны, говорилось об уважении территориальной целостности государств. И, что особенно важно для нашей темы, Заключительный акт, подписанный главами 35 государств на Совещании в Хельсинки 30 июля — 1 августа 1975 года, завершил закрепление биполярного мирового порядка применительно к континенту, на котором противостояние капиталистического Запада во главе с США и социалистического Востока во главе с СССР носило наиболее острый и опасный для сохранения всеобщего мира характер. 

Это задавало и определенные требования к поведению лидеров противостоявших друг другу блоков. Они не должны были стремиться к тому, чтобы взломать сложившийся и отныне зафиксированный в международных нормах баланс сил в Европе. Борьба между сверхдержавами за сферы влияние к тому моменту уже прочно сфокусировалась на странах третьего мира в Юго-Восточной Азии, Африке, Латинской Америке. Планы португальских левых основать социалистическую республику в глубоком тылу НАТО явно не вписывались в одобренную в Хельсинки новую модель европейской безопасности. И в Кремле, судя по всему, тогда это хорошо понимали. 

Ну а дела у левого крыла португальских военных вскоре пошли по нисходящей. В начале сентября под давлением умеренных и правых сил, в том числе и в рядах самого MFA, ушел в отставку Вашку Гонсалвиш. В октябре президент Португалии Франсишку да Кошта Гомеш, который долгое время поддерживал левых, во время первого в истории его страны визита главы португальского государства в СССР на встрече с Леонидом Брежневым уже убеждал генсека, что Лиссабону не нужно покидать западный Альянс. Да, Брежнев, судя по всему, и не возражал. 

А в ноябре того же года после неудачной попытки крайне левых военных во главе с генералом Отелу Сарайва ди Карвалью, являвшимся поклонником Че Гевары, совершить государственный переворот социалистическая история португальской революции завершилась. Его отказались поддерживать не только лидеры левых военных, но и компартия. У власти окончательно закрепились лидеры умеренного крыла военных, которые при поддержке большинства политических партий взяли курс на превращение страны в обычную либеральную демократию.

Так закончилась эта последняя попытка, если отсчитать от революционных усилий левых в Германии в 1919 году, осуществления социалистической революции в Западной Европе. И в их неудаче, по-видимому, прослеживается одна закономерность. Идеи крайне левых, даже в среднеразвитых странах со всеми их многочисленными классовыми, социальными и региональными противоречиями, никогда не поддерживались большинством населения и потому могли быть навязаны обществу только силой. Большевики, казалось бы, на пике своих громких побед, получили на выборах в Учредительное собрание в 1917 году всего лишь не более четверти голосов избирателей. Сторонники Ленина быстро поняли, что в условиях парламентаризма они не смогут осуществлять задуманные ими радикальные преобразования. И поэтому, недолго думая, разогнали Учредительное собрание, тем самым сделав первый шаг к Гражданской войне. 

В Португалии такого не получилось. То ли лидер коммунистов Алвару Куньял не потянул на роль португальского Ленина, то ли силы левых оказались слишком раздробленными, а их противники, напротив, действовали более сплоченно и решительно. Историки еще долго будут разбираться в этом.