Родное пепелище

Часть I.

В дыму

— Я не могу вас пропустить без разрешения главного. Это частная территория. Если нужно на пожар, идите в обход, — охранник санатория «Кука» непреклонен. Его не убеждают открыть ворота ни широко разошедшиеся призывы приезжать на тушение леса, который горит уже и в самом санатории, ни тот факт, что дорога в обход займет в пять раз больше времени. Аргумент прост: начальство сказало пропустить одну группу волонтеров, а про остальных ничего не говорило. Теперь же оно вообще не на связи, а у самого охранника полномочий открывать ворота добровольцам нет.

Всю ночь на Куку — не только на санаторий, но и на одноименное село — шел пожар, бушующий в этих краях больше недели. Он уже подступал к селам Яблоново и Сохондо, выходил к железной дороге. Каждый раз его удавалось отбить нечеловеческими усилиями волонтеров, МЧС, лесников и Авиалесоохраны. Но потушить полностью не удалось.

Дорога в обход санатория — это пять километров по пропахшему гарью лесу. С обеих сторон от грунтовки — черная обуглившаяся земля. Дым виден за сопкой, но дойти до нее не получается: огонь внезапно вспыхивает на пути. Он разгорается на большой поляне, которая, судя по поросли, уже горела несколько лет назад. Пожирает недавно пробившиеся ели и сухую траву. И быстро вместе с ветром набирает силы, начиная полыхать не только вблизи дороги, но и за пару сотен метров.

— Серега, проливаем кромку от дороги, — командует, выпрыгивая из машины, высокий светловолосый мужчина.

Пожарные работают без респираторов и касок — то ли потому, что не успели надеть, то ли потому, что дышать в респираторе почти невозможно.

Ветер становится сильнее. Дым, стелившийся до этого по земле, поднимается до кромок деревьев, стоящих на окраине поляны. Пожарные заходят в него, превращаясь в силуэты. У них по очереди заканчивается вода, и они то и дело бегут к машине, чтобы заполнить свои рюкзаки. В какой-то момент, когда задымление становится таким, что пропадает видимость, все пятеро прыгают в машину и почему-то устремляются вглубь пожара. Но уже через несколько минут с сиреной вылетают оттуда, направляясь в сторону села.

Что это было, мы так и не узнаем.

От дыма приходится уходить на ближайший холм метров за сто. Через двадцать минут ветер успокаивается, пелена снова начинает стелиться по земле, давая возможность пройти в респираторах в сторону села, откуда уже поступает сообщение: санаторий запустит еще одну группу добровольцев.

***

«Буханка» пробирается к пожару, идущему на Куку со стороны Кресловой сопки. Группа добровольцев небольшая — двенадцать человек. Водитель жалуется, что предыдущие волонтеры уехали, «ничего толком не потушив, а лишь наделав фото». Но думается все же, что он преувеличивает, а ключевое слово здесь «толком» — у многих ли есть опыт в тушении? Среди нашей команды большинство едет в первый раз.

Доехав до кромки, наполняем рюкзаки водой из пригнанного загодя старенького ЗИЛа. Мужчина лет сорока в сером спортивном костюме идет к большому очагу, в котором горит не только лесная подстилка, но и повалившееся дерево. Станислав — юрист. И единственный во всей группе человек, который работает на пожарах не первый год.

— Всем должно быть важно тушить пожары. Мы же живем на этой земле, — говорит он спокойно. — Я занимаюсь этим уже шесть, семь или восемь лет — даже не считаю. Увидел, что-то горит — еду. Или позвонили, попросили помочь — время есть, я срываюсь и выезжаю. Местность у нас лесистая, природа богатая. Если пустим на самотек, останемся без всей этой красоты. Да и люди страдают, чего уж там.

Нынешняя ситуация, по словам Станислава, самая тяжелая из всех, что он видел. Говорит, что такого количества очагов в прошлые годы не было. И эти ощущения понятны:

— Я думаю, это не природное явление. Это человек вмешивается, — продолжает мужчина. — Поджоги это. Были места, где пожарные прошлись, потушили, а через три часа на этих же местах находили сложенные ветки, которые горели. Говорят, что и украинский след может быть.

Об украинском следе в забайкальских пожарах писали некоторые пропагандистские СМИ, но реальных обвинений с такими формулировками никому не предъявлялось. К середине мая за «нарушение правил пожарной безопасности в лесах» (ст. 8.32 КоАП) и за «уничтожение лесных насаждений» (ст. 261 УК) было задержано 94 местных жителя, в том числе 40 несовершеннолетних.

Над лесом пролетает пожарный самолет Бе-200. Сбрасывает 12 тонн воды и моментально тушит довольно большой по человеческим меркам и небольшой по меркам пожара участок. Добровольцы, как муравьи, продолжают мельтешить по исходящему дымом лесу.

— Самое обидное — это неорганизованность, — вздыхает Станислав. — Люди приезжают с рюкзаками, с лопатами, с ведрами, и разбегаются, кто куда. Не успеваешь им объяснить, что сначала нужно составить список: «фамилия — телефон». Затем нужно сбить всех в группы по 2–4 человека. Провести разведку: какие места нужно тушить в первую очередь. А потом уже отправлять по точкам, определив время на возврат. Если, например, через час люди не вернулись, за ними должна выходить поисковая группа. Когда все организовано, работа эффективнее идет.

Нашу бригаду, кажется, организовать было бы сложно. Половина в ней — жены военных, которые и сами бы не против покомандовать, но плохо представляют, что нужно делать. А еще одна семья все время держится особняком.

Татьяна работает директором магазина при санатории в Куке. Говорит, что сердце не выдержало смотреть, как горит багульник — редкой красоты кустарник с розово-фиолетовыми цветами, растущий в этих краях, — вот и пошла тушить.

— Людей не хватает, — сетует она. — Вода есть, снаряжение есть, а людей мало. Зато хватает тех, кто поджигает.

Улавливая вопросительный взгляд, поясняет: — Подростки жгут от глупости — им просто интересно, как огонь горит. Но есть ведь и те, кто делает это от жадности: лес поджег — его потушили. Потом его по дешевке арендовать можно, спилить и продать.

Впрочем, это едва доказуемо: поджигателей, связанных с местными лесопромышленниками, в регионе не ловили, а рубить горельник — обычное дело не только в России, но и в западных странах. Причиной пожаров чаще называют неумение обращаться с огнем. Хотя само ощущение коммерческой заинтересованности присутствует неизменно.

— Для меня загадка, для чего это делают люди. Может, из-за злобы своей, — говорит частный предприниматель Александр, который приехал на тушение пожаров впервые. — У меня родители живут в лесной местности, и сейчас, когда я вижу, как пожары подходят к населенным пунктам, уже просто не могу оставаться в стороне. И даже если не о людях говорить — природа страдает. А природа — это же мы, все, что нас окружает, с чем мы живем.

Спустя три часа, когда нам удается остановить продвижение огня на своем участке и погасить самые крупные очаги, работники санатория говорят, что пришло время обедать: жители Куки — в основном пенсионеры — приготовили стол. В этом и есть их вклад: бабушек, которые сами по задымленным лесам ходить уже не могут. Они кормят и добровольцев, и сотрудников МЧС, и лесников.

— Я живу здесь больше 20 лет, и это не первая ситуация. Мы горим то с одной стороны периодически, то с другой. Лет пять назад вообще пришлось эвакуироваться: так близко огонь подошел. Нас всех за речку вывели, туда автобусы подъехали. Полночи мы там простояли. Но все же не дошел он до домов, успели потушить, — говорит пенсионерка, представляющаяся Ольгой.

— Люди-то тогда не хотели дома покидать, — подхватывает ее сельский депутат Аюна Дондукова. — Много у нас старожилов, их тяжело убедить. И в этот раз, когда огонь пошел, страшно мне было. Знаете, боль и тревога. Тревога, что не справятся.

А лес горит — мы питаемся с него: теперь ни грибов, ни ягод не дождемся, — заключает Ольга.

Нет в Куке ни школы, ни детского сада, ни почты. Нет и аптеки. Один магазин да нерегулярно работающий фельдшерский пункт. Для людей, которые живут здесь, природа — и утешение, и кормилица. В этот раз их дома удалось отстоять — пожары под Кукой затушили на следующий день. Но сотни гектаров выжженного леса так и останутся здесь на долгие годы.

Часть II. 

Морок

9 мая Чита широко отмечала 80-летие Победы: парадом и концертом, ярмарками, народными гуляньями. Жители ели фронтовую кашу и встречали «поезд Победы». А в это время в 15 километрах от города происходило страшное: лесной пожар перебросился на село Смоленка. За полчаса он уничтожил 24 дома.

Уже на следующий день трагедия повторилась: пожар пришел в Смоленку с другой стороны и выжег 40 домов в дачном кооперативе. В этот раз достоверно установлено, что возгорание было рукотворным: 51-летний мужчина работал болгаркой в садовом товариществе, находящемся в паре километров от села, — искры попали на сухую траву. Он пытался потушить огонь самостоятельно, но не вышло. Пламя перекинулось на лес, а по нему дошло до домов в Смоленке. Теперь в отношении мужчины возбуждено уголовное дело, а село пытается восстановиться после двух дней кошмара.

Пенсионерка Евгения Степановна собирает лопатой в мешки уголь, перемешанный с оплавившимся стеклом. Иногда она выбирает из этой массы куски металла — надеется сдать его и отбить хоть какую-то копеечку. Дом с единственной теплицей на окраине Смоленки женщина купила в 2007 году. И развела большое хозяйство: выкопала с десяток грядок, высадила ягоды. Теперь все это сгорело.

— Ближе к обеду в лесу поднялся столб дыма. Потом вроде затих. Я еще подумала: «Затушат, не затушат?» Затем смотрю, в разных местах уже начали вспыхивать очаги. И все это из-за ветра очень быстро понеслось сюда, — вздыхает женщина. — Прилетел два раза самолет, сбросил воду. А потом, как оказалось, у аэродрома тоже лес загорелся, и его перебросили туда тушить — все же стратегическое предприятие.

Люди хотели защитить свои дома сами. Пошли к ручью за водой, но полиция не пустила их, перекрыв дорогу — со стороны ручья шел пожар.

— В итоге только те участки, у которых свой выход к ручью, удалось сохранить: мужики там хорошо полили дома. Остальные сгорели все, — говорит пенсионерка.

Саму Евгению Степановну из села вывезли ее родственники, живущие в Чите. Вернулась она на участок только 11 мая.

— Я была в таком состоянии — словно в невесомости. Шла как по Марсу. Желтый песок, черно-красные головешки, дым. Это было очень страшно. У меня… — она начинает плакать. — Нет, лучше не говорить. Как видите, у меня завалов особых нет — все сгорело.

Александр Курбанов, когда огонь подобрался к селу, не помышлял, что вот-вот случится беда. Смотрел телевизор. Шутит: «Праздник же все-таки был! 9 мая!»

— Когда гул услышал и выскочил на улицу, уже соседский дом горел, — рассказывает 69-летний мужчина. — Я только успел собак отцепить. Прибежал пожарный, притащил шланг. Я давай ему помогать, говорю: «Польем второй этаж». Там крыша еще только-только начинала плавиться. А он мне: «Не могу». Он уставший уже был, без сил вообще. Ну так и сгорел мой дом: я все потерял, даже нечего надеть было. Хорошо хоть дочь в городе живет — приютила.

Александр сомневается, сможет ли отстроиться заново. Говорит, что нет ни здоровья, ни денег — пенсия 21 520 рублей.

А компенсацию тоже обещают копеечную: 15 тысяч рублей. Если бы дом был по документам оформлен, еще бы немного дали — но я не успел пол уложить, а без этого, сказали, нельзя дом оформить. Вот и не знаю теперь, что делать. Буду к Путину обращаться — я на всех выборах за него голосовал. Может, откликнется.

Тем, кто оформил дома, администрация Читинского района пообещала компенсации до 150 тысяч рублей. Но и этих денег на новое жилье, конечно, не хватит. Люди, впрочем, не протестуют: каждый собирается отстраиваться как сможет.

На пепелищах валяется обгоревшая посуда и остатки железных кроватей, над уцелевшим забором одного из участков — советский флаг. Качается на ветру обожженная детская качель.

— У нас сгорело 38 участков, и только на четырех из них дома были оформлены, — говорит председатель дачного кооператива Сергей Крючков. — Люди получили по 15 тысяч. Говорят, сумели только лопаты, гвоздодеры и мешки купить на эти деньги.

Масштабы пожаров в этом году, по словам Крючкова, куда больше, чем раньше. И он тоже видит в этом коммерческий интерес.

— У нас здесь дальневосточный гектар и ипотеку можно получить под 2%. А лес, который невозможно восстановить, можно отдать под застройку. Думаю, это каким-то инвесторам выгодно. Или просто кому-то нужно срубить лес.

Часть III.

Кто виноват?

Своя земля

28 апреля, когда в Забайкалье уже сгорело больше миллиона гектаров, глава регионального департамента пожарной безопасности Ринат Хисматулин ушел в отставку. В ведомстве уточнили, что чиновник просто захотел отдохнуть. «Просто отдохнуть, поэтому ушел. Займется детьми, внуками», — пояснила пресс-служба.

Оценивать работу Хисматулина региональные власти не стали. Но красноречивей всего о ней, пожалуй, говорит заявление зампреда правительства Забайкалья Николая Захарова, сделанное еще в январе: «У нас общее число пожарных должно быть 1200 человек <…> На данный момент мы укомплектованы на 40%».

Хотя до прошлого года в регионе работала крупная организация — «Добровольные лесные пожарные Забайкалья». Ее распустили весной 2024-го.

— Я пришла в этот отряд в 2015 году. Тогда тоже были большие пожары и горела, кстати, все та же Смоленка: один дачный кооператив в ней полностью был уничтожен. Еще ребенок тогда погиб. Глядя на это, я поняла, что не могу оставаться в стороне, — рассказывает теперь уже бывшая глава отряда Анастасия Юдина. — Начала искать, как помочь, и нашла сообщение от ребят: горит лес на горе Светлой, нужна помощь, выезд через час. А я на паре сидела в институте. Поднимаю руку, говорю: «Мне нужно уйти!» И потом меня два месяца в институте не было, потому что каждый день ездила на тушение. Настолько завлекло.

То, что Забайкалье лидер по пожарам, по словам Анастасии, дело обычное.

— Тут много факторов складывается. И климат подходящий: весной сухо, тепло и ветра сильные. И люди с огнем обращаться не умеют: одни в лес на шашлыки едут, другие сжигают сухую траву в селах и на дачах. И это происходит из года в год. Мы пытались с населением работать: объясняли, что траву жечь не надо. Но люди говорят: «Мы всегда жгли, почему нельзя? Мы сейчас сожжем сухую траву, зелененькая быстрее вырастет — коровы пойдут ее кушать». Мы объясняем, что все наоборот: вы сейчас пал пустите — молодую траву только повредите. Но люди не верят.

Многие считают: если отжечь траву самому, то пожар по ней к дому не придет. Проблема, однако, заключается в том, что часто огонь не удается контролировать и начинаются большие пожары.

— И власти тоже действуют удивительно. Вместо того чтобы вести большую просветительскую работу с населением, чтобы готовить леса и населенные пункты к пожароопасному сезону: пропахивать и расчищать минерализованные полосы, убирать валежник, они просто каждый год издают указ о запрете на посещение лесов. То есть бумажку. Никого это от посещения леса, разумеется, не останавливает, — замечает Анастасия. — Ну и на более высоком уровне: почему на уроках ОБЖ дети маршируют и изучают военную подготовку, но не учатся обращаться с огнем?

Девушка вспоминает, что на пике в их добровольном пожарном отряде состояло 45 человек, причем филиал был не только в Чите, но и в 12-тысячном городе Шилка. И это были обученные, хорошо экипированные и прошедшие не один пожар люди. Но взаимодействие с властями не ладилось:

— У нас были прекрасные отношения с МЧС и даже было подписано соглашение о сотрудничестве, а с Минприроды, которому подчиняется государственная лесная служба, наладить контакт никак не получалось. Доходило до того, что они не давали нам пройти в лес на тушение. Хотя мы специально проходили обучение и получали дипломы — у нас квалификация руководителей тушения лесных пожаров. Но по каким-то причинам нас не хотели видеть. Говорили даже: «У нас по должностной инструкции женщины не могут быть пожарными». Мы им объясняли: должностная инструкция распространяется на работников ведомства, а мы — добровольцы. Однако ответ всегда был отрицательный. И это, конечно, очень подкашивало. Такое отношение наложилось на другие факторы: у кого-то появились дети, кто-то все время стал тратить на работу. И в прошлом году я поняла, что больше не могу держать организацию. Отдельные ребята, конечно, остались и продолжают тушить. Но команды как таковой больше нет.

По мнению Анастасии, роспуск отряда дополнительно осложнил борьбу с огнем в регионе.

— Я думаю про историю о том, что руководитель пожарного департамента ушел в самый разгар пожаров. Мне кажется, такие решения растут из нелюбви к своему делу, — говорит она. — Я смотрю на руководящий состав региона, и как бы он ни менялся, это почти всегда люди не из Забайкальского края. Они не знают местную специфику: ни климатические условия, ни менталитет. Они приехали занять пост, отработать какое-то время и поехать на новое место. А добровольцы защищают свою землю. В этом наше отличие.

«Лесное хозяйство — не приоритет»

Проблемы Забайкалья характерны и для остальной России. Уже в июне Авиалесоохрана прогнозирует крупные пожары от Калининграда до Владивостока. И в основном их причинами станут сами люди.

— Подавляющее большинство пожаров начинается с человека. Палы сухой травы, шашлыки, костры — типичные ситуации, при которых преднамеренно или непреднамеренно поджигают природу. Часть пожаров происходит из-за устаревшей инфраструктуры: искрящих электросетей, машин без искрогасителей. Часть — из-за безалаберности: это, например, пожары, которые возникают от искр с железной дороги из-за того, что РЖД не расчистила свою территорию. В Германии коллеги шутят: «Причин возникновения пожаров три — мужчины, женщины и дети», — рассказывает специалист по ландшафтным пожарам Антон Бенеславский.

Сжигание леса для последующей рубки, по словам эксперта, явление довольно редкое: получить участок в аренду под лесозаготовку в России несложно и идти на риск, организуя поджог, смысла нет.

— К поджогу могут прибегать, когда древесину нужно заготовить на землях, где ее заготавливать нельзя, — например, на особо охраняемых природных территориях, — говорит Бенеславский. — В эксплуатационных лесах этого, насколько я могу судить, почти не происходит.

Но есть случаи, когда природные пожары действительно оказываются связаны с деятельностью лесопромышленников. После любой рубки остаются порубочные остатки: ветки, корни и другие части дерева, которые на продажу не годятся. Согласно правилам, их нужно складывать в кучи и вывозить на утилизацию либо сжигать зимой. Однако зимой древесина на улице горит хуже, и поэтому многие компании предпочитают нелегально сжечь их поздней весной или летом. Иногда это поручают сделать рядовым лесорубам, иногда платят деньги жителям ближайших сел. Нередко такое сжигание приводит к масштабным пожарам.

Бывает, что лес поджигают люди, которые должны его охранять. Так, в марте этого года трое сотрудников «Забайкальского лесохозяйственного объединения» проводили профилактические выжигания в Тунгокоченском районе. Их задачей было выжечь сухую траву, но они не уследили за огнем и сожгли 30 тысяч гектаров леса.

— Профилактические выжигания — одна из самых пожароопасных практик. В теории они должны создавать такие условия, чтобы огонь не смог пройти к населенным пунктам: если на земле уже все сожжено, второй раз гореть на ней будет нечему. Но на деле никаких ресурсов, чтобы проводить эти мероприятия по правилам, нет, — подчеркивает эксперт. — Не хватает ни людей, ни техники для контроля за огнем. При этом профвыжигания — обязательны: есть приказ Минприроды от 27 апреля 2012 года, согласно которому для каждого региона определяются свои нормативы выжиганий, и их нужно выполнять.

Ведомства не публикуют статистики дефицита кадров, но в 2021 году Рослесхоз заявлял о 50-процентном некомплекте штата лесных пожарных. В МЧС в 2023 году сообщали, что им не хватает 20 тысяч пожарных. А дефицит лесных инспекторов в том же 2023 году составлял 87%. Нехватка людей неудивительна: средняя зарплата работников лесного хозяйства в России — 47,3 тысячи рублей в месяц. Это почти в два раза меньше официальной средней зарплаты по стране.

— Да и те сотрудники, которые есть, после введения в 2006 году нового Лесного кодекса оказались в большей степени нагружены отчетами, чем непосредственно полевой работой. Лесников буквально вырвали из леса, — говорит Антон Бенеславский. — Есть и еще проблема: за тушение лесов на землях разных категорий отвечают разные ведомства. За лесной фонд — Рослесхоз и Авиалесоохрана, за земли населенных пунктов — МЧС и региональные пожарные службы, за земли перед военными объектами — Минобороны. При этом взаимодействие зачастую не налажено, тушение на неподведомственной территории может быть расценено как нецелевое расходование бюджетных средств, и это приводит к тому, что лесникам нередко приходится стоять и смотреть, как горит какое-нибудь поле — и ждать, пока пожар подойдет к лесу. Потому что тушить поле они не могут.

Одной из основополагающих причин разрастания пожаров до катастрофических масштабов, наряду с изменением климата и плохой организацией лесного хозяйства, по мнению эксперта, является занижение их площадей региональными чиновниками. Люди на местах просто боятся отчитываться о реальной картине перед федеральным центром.

— До недавнего времени международные организации проводили большие исследования на этот счет и доказывали с помощью космоснимков, что официально озвучиваемые в России площади пожаров занижены в десятки раз. А отдельные рекордсмены в регионах занижали их даже больше, чем в тысячу раз. Теперь международные организации в России не работают, а традиция врать о площадях остается. Это делается для подачи более-менее красивых отчетов в Москву, — говорит Бенеславский. — У этого есть одно очень болезненное последствие — если горит якобы тысяча гектаров, то Авиалесоохране и денег, и техники дадут на тушение тысячи гектаров. А то, что с такими деньгами потушить реально горящие 50 тысяч гектаров невозможно, это уже никого не волнует. До тех пор, пока не сгорит целый населенный пункт или какой-нибудь важный объект, все будут делать вид, что ничего особенного не происходит. К сожалению, лесное хозяйство никогда не было в России приоритетом, а сейчас тем более им не является. Но тем, кто страдает от огня, думаю, от этого не легче.

* Признано Минюстом «иноагентом».