Портал в настоящее

С 2014 года в петербургском, российском, а потом и в мировом пространстве стало утверждать себя заметное явление — группа художников «Север-7». Долгое время благодаря своим инсталляциям, перформансам, живописно-скульптурным практикам этот независимый и дерзкий коллектив находился на гребне волны и задавал моду на художественное поведение для своих коллег по цеху.

В объединение вовлекались всё новые участники, и в какой-то момент у «Севера-7» появилась своя галерея. Она находилась в подвале жилого дома и представляла собой артефакт нишевой культуры — совокупности практик независимых художников, скрытой от посторонних глаз. В семи комнатах на цокольном этаже среди наскоро побеленных стен чередовались выставки как самих «Северов», так и других резидентов. «Неряшливое» искусство, собранное из артефактов, найденных в кладовке или на свалке, своей остротой и панковским нахрапом приковывало к себе внимание как скучающих хипстеров, так и серьезных исследователей современного искусства.

В подвале, где находилась галерея, какое-то время сохранялись мастерские бывших участников «Севера-7» — Петра Дьякова и Александра Цикаришвили, проводились тусовки оставшихся в Петербурге молодых художников, на которых можно было общаться, обсуждать положение дел и просто рисовать с натуры, делая портреты своих собратьев по цеху. Позже и это сошло на нет, и история «Севера-7» окончательно завершилась.

Оставшиеся художники стали заниматься сольными проектами, выставляясь в крупных петербургских галереях, но не так давно стало понятно, что идею создания собственного пространства они не забросили. Неподалеку от магистральных линий современного искусства Петербурга, на улице Моховой, открылась Sobo Gallery — похожая на забитый бабушкин шкаф галерея (Sobo в переводе с японского и значит бабушка), в которой встал табором костяк бывших «Северов». Галерея открылась выставкой Bad script, посвященной распаду языка и утрате привычной коммуникации в эпоху безвременья.

Это тотальная, заполняющая собой всю площадь инсталляция. В поясняющих текстах говорится, что она была призвана выразить отрывок пьесы «Предрассудки на глазу», написанной Александром Цикаришвили. Это воистину странное произведение, совмещающее в одном мире героев литературы и реальных людей, становится смысловым центром, вокруг которого строится кураторский замысел. Главным героем стал персонаж по имени Геннадий Шпаликов, действие происходит в Петербурге, где через переулки Петроградской стороны можно попасть в мрачную промзону и оказаться на территории завода «Опасный Сигнал». Там герой встречает колоритных персонажей, и дальнейшие действия и диалоги заставляют вспомнить эпизоды зубодробительного авторского кино — и в то же время произведения Михаила Булгакова и Хантера Томпсона одновременно.

Реальный Геннадий Шпаликов — одна из легенд Мосфильма, выдающийся советский сценарист эпохи оттепели. Ее завершение, то есть эпизод очередного завинчивания советской властью гаек в художественной культуре, совпал с трагическим финалом жизни Шпаликова, чьи стихи и сценарии все реже пропускали через цензурные ограничения.

Одноименный герой пьесы в галерее на Моховой никакого сценария не создает, он сам вписан в сюжет, текст без начала и конца. 

Такой подход к художественной пересборке реальности напоминает современную технологию апсайкла в моде, когда для создания одежды дизайнером берутся разные, как кажется, не подходящие друг другу отрезы ткани, не пригодившиеся на производстве или уже отслужившие свое.

Апсайкл работает и в пластическом искусстве — артефакты из Sobo gallery становятся ярким тому примером и выражают рефлексию о драматических изменениях, искривлениях действительности. Среди других попыток пересобирания развалившегося мира можно вспомнить абсурдистскую поэзию Даниила Хармса и Александра Введенского начала ХХ века, коллажные миры европейских дадаистов, что возникали всполохами в эпохе между Первой и Второй мировыми войнами, и некоторые европейские холсты и произведения советского андеграунда, наполненные реальностью конца 40-х — начала 50-х годов.

Закономерно, что эту традицию «грубого сшивания» поперек всех схем и инструкций продолжают художники поколения, которое фактически в одночасье лишилось привычной системы координат. Все международные связи и контакты оборвались или сильно усложнились, само по себе искусство оказалось в тупике — непонятно, кому и зачем оно сейчас может быть адресовано, ведь поле ценителей съежилось в России как шагреневая кожа. Цикаришвили, ставший одним из основателей Sobo Gallery и участников первой выставки, в тексте, ее предваряющем, отмечает: «…Искусство стало мемом. Бесконечной шуткой: иногда глупой, но часто и провидческой. Реальность всех переиграла. Самые абсурдные и невозможные <…> сценарии мутировали и пробрались наружу, в настоящее».

Иллюстрации к тексту пьесы здесь становятся слепками, отражениями, набросками с натуры окружающей нас реальности. Сама тотальная инсталляция галереи выглядит как пародия на таковую: погрузить зрителя в атмосферу, сделать среду «иммерсивной», то есть побуждающей что-то услышать, почувствовать на ощупь, ощутить страх, трепет или, наоборот, погрузиться в бесконечный дзен здесь решительно невозможно.

Инструмент инсталляции, который в больших и дорогих выставочных залах все чаще «дорабатывают» высокими технологиями, насыщая мерцающим, светящимся и мигающим, дабы развлечь зрителя и заставить его забыть об окружающей невеселой действительности, используется здесь иначе.

Портала в прекрасное компьютерное далёко здесь не найти, на тебя со стены смотрит черный пудель Мефа, ставший у Цикаришвили спутником Шпаликова, а над полотнищем с текстом пьесы висит монументальный овальный холст. 

В углу пространства притаились звериные шкуры, дополненные белыми молочными рельефами, — произведение Юлии Рибетки, вызывающее ассоциации с экзерсисами Йозефа Бойса, грандиозного немецкого художника, «собиравшего» свои объекты из жира и войлока. Бойс постоянно рассказывал, как во время Второй мировой он служил в авиации и был сбит над Крымским полуостровом, после чего его, полуживого, подобрали местные татары, которые вы́ходили его, кутая в шерсть и обмазывая жиром. Этот опыт заставил его переосмыслить жизнь — впоследствии Бойс стал одним из сильнейших европейских антивоенных художников, последовательно продолжая работать с этими фактурами, которые использовал и как материал, и как средство выразительности.

Рядом со шкурами Рибетки висит еще одно масштабное полотно — работа художника Егора Федоричева: оплывающее потоками краски окно, за которым виднеется монохромный пейзаж. Его трудно идентифицировать, но на поверку оказывается, что пейзаж московский — это один из проспектов ранним утром, мокрый от дождя, такой, каким его мог бы увидеть герой оттепельного кино начала 60-х, герой сценариев Шпаликова. Идиллию уходящей вдаль перспективы нарушает написанная поверх этого кадра сетка, которая может трактоваться как сетка масштаба, пиксельная сетка изображения или, более явно, тюремная решетка. Вид от лица молодого московского фланера стандартизирован, упорядочен, выхолощен. Глоток оттепельной свободы оказался последним перед периодом долгой засухи, и, наверное, не нужно объяснять, почему этот мотив становится тонкой красной линией, прошивающей выставочный проект галереи.

Обыгрывание многословия современного искусства, каким мы знали его до 2022 года, археология настоящего и попытка представить его памятник, спрессованный из мусора, — все это было присуще художникам исчезнувшего объединения «Север-7». В этом нет ничего нового; более того, подобную работу в искусстве проводили многие мировые художники, работавшие с темой распада и травмы. Однако Александр и его супруга Лиза Цикаришвили, а также ряд других художников, вышедших из эпохи «Северов», чьи работы представлены в галерее Sobo, будто бы наконец полноценно совпали со временем, с положением дел текущего момента.

Если раньше диковатый балаган и собранные из вещей со свалки экспонаты были заряжены энергией дикого абсурда и контрастировали с чистым и прилизанным искусством для интерьеров, то сейчас, очевидно, заряженным энергией абсурда стало само время. «Схватить» этот процесс исчезновения будущего, распада окружающего мира и оказываются способны те художники, которые уже долгие годы работают с темами невстроенности, распада и пересобирания.