Красные линии Пулитцеровской премии

Рабство, аболиционизм, борьба черных американцев за гражданские права. Еще немного рабства, разоблачение Илона Маска как наркомана и путинофила, аборты. Палестинский взгляд на войну в Газе, и снова рабство…

Раздача Пулитцеровских премий-2025 проходила в разгар атаки администрации Трампа на крупнейшие американские университеты, так что основной интригой этого сезона стала стратегия, которую выберет отвечающий за премию Колумбийский университет. Судя по списку лауреатов и номинантов, совет премии и члены жюри решили не поступаться принципами и пройтись по всем пунктам воук-повестки без исключения.

Пулитцеровская премия — очень американское явление. Начнем с того, что большинство других знаменитых литературных наград выбирают одного победителя. Российская «Большая книга», например, только с этого сезона разделилась на два потока — фикшен и нон-фикшен. 

Впрочем, есть и еще одно не менее важное отличие Пулитцера от европейских аналогов — Букера или Гонкуровки. Это единственная крупная премия, совмещающая литературу и журналистику: две трети — журналистских номинаций, треть — литературных. Причем для американцев основной интерес связан как раз с первыми — именно они, как считается, диктуют общественную моду и задают тренды.

По завещанию Джозефа Пулитцера, короля американской прессы последних десятилетий XIX — начала XX века, премией занимается Колумбийский университет. Во времена Пулитцера это был крупнейший учебный и исследовательский центр. Таковым он остается и поныне. Однако с конца 1960-х Колумбия не менее известна как флагман студенческой протестной активности. Эта репутация в очередной раз подтвердилась после атаки ХАМАС на Израиль 7 октября 2023 года, когда в кампусе начались акции солидарности с Палестиной, включая многонедельные палаточные лагеря и захваты административных зданий и учебных аудиторий. А непоследовательная и противоречивая политика университетского руководства, которое то шло на поводу у протестующих, то вызывало полицию и требовало всех разогнать, только подливала масла в огонь.

Так что естественно, что

И вот наступил 2025 год, Трамп и его команда пошли в лобовую атаку на университеты, начав как раз таки с Колумбийского. И премии надо было в этом новом контексте как-то самоопределиться.

Надо отдать должное совету премии и отбираемым им членам жюри — они не стали искать компромиссов и прогибаться под изменчивый мир. И самой показательной стала тройка финалистов в номинации «История». Премию в итоге разделили работа о Гарриет Табмен — афроамериканке и легенде аболиционистского движения — и монография о тысячелетней истории коренных народов Северной Америки. А третьим финалистом в этой номинации была книга об истории рабства в США.

То есть я не сомневаюсь, что все это отличные книги. Мне просто трудно поверить, что за пределами трех (точнее, даже двух) трендовых тем ничего достойного по всей мировой истории за год не написано или не издано. В этом, собственно, и вся суть претензий к левым интеллектуальным модам. Никто же не говорит, что рейд солдат Табмен на реке Комбахи во время Гражданской войны в США — тема, не достойная исследования. Или что не надо изучать многовековую историю североамериканских индейцев. Но вот кто-то важный произносит волшебное all eyes on… — и все взгляды устремляются в одну точку. А шаг вправо, шаг влево — сплошное слепое пятно. Никто там не жил, не воевал, не выстраивал быт, не пел песни.

Лучшим прозаическим произведением назван роман Персиваля Эверетта «Джеймс» — рерайт «Приключений Гекльберри Финна» с точки зрения беглого раба Джима. Хорошая книга, на Букера претендовала, но не получила. Осенью выйдет на русском в издательстве Corpus, ждем. А что все рецензенты отмечают не только качество письма, но и злободневное звучание, и актуальность самой идеи переписать главный американский роман так, чтобы приблизить его ко все той же повестке… Ну вот такие у нас времена, как говорил один известный телеведущий. Точнее, у них, конечно.

Невидимую, но прекрасно ощутимую всеми участниками процесса. «И всосали: нельзя за флажки!»

Несколько неловко получилось с победителем в номинации «Комментарии» палестинским поэтом Мосабом Абу Тохой, получившим премию за цикл опубликованных в журнале «Нью-Йоркер» текстов о страданиях населения Газы во время последней войны с Израилем. Произраильские расследователи из группы HonestReporting обнаружили в соцсетях поэта посты, где он возмущался, что похищенных ХАМАС израильтян называют заложниками. Какие ж они заложники, негодовал Тоха, если служили в израильской армии, имеют в этой армии родственников и т.д. Недавно освобожденная израильская заложница Эмили Дамари, персонально упомянутая в фейсбуке* Тохи, написала открытое письмо членам совета премии с требованием отозвать присужденную ему награду. А так как у Дамари есть, кроме израильского, и британское гражданство, то на эту ситуацию обратили внимание ведущие английские газеты, тоже поинтересовавшиеся мнением совета премии насчет активности Тохи в соцсетях.

Впрочем, эта история, конечно, скоро забудется, минутная неловкость замнется, и Пулитцеровская премия заживет своей прежней жизнью. Как пережила она без потерь прошлогоднее награждение палестинских фотографов агентства Рейтер, также вызвавшее скандал. (…)

В номинации «Биография» победила книга Джейсона Робертса «Все живое: великое и смертоносное состязание за познание жизни» — сравнительное жизнеописание Карла Линнея и Жоржа Бюффона. Но как получилось, что премия досталась исследованию про двух мертвых белых мужчин? Не изменило ли членам жюри политическое чутье? Можете быть спокойны, ничего им не изменило. Один из основных сюжетов книги — идейное противостояние расиста Линнея и борца с расовыми предрассудками Бюффона. И про предвидение Бюффоном климатического кризиса там тоже есть. Впрочем, книга действительно настолько хороша (и как биография, и как очерк приключения идей), что иронизировать по этому поводу совершенно не хочется. Просто в очередной раз отмечаем, что это правило, похоже, не знает исключений, и движемся дальше.

В российском контексте, конечно, наибольший интерес вызывает книга, победившая в номинации «Нон-фикшен», — монография Бенджамина Натанса «За успех нашего безнадежного дела!», посвященная советским правозащитникам. Натанс преподает в Пенсильванском университете, но книга издана в Принстоне. Кропотливый труд, огромное количество источников, множество микросюжетов и микопортретов (Андрея Сахарова, Юрия Орлова, Андрея Амальрика, Анатолия Щаранского и др.), составивших 800-страничный том, над которым автор работал чуть ли не полтора десятилетия. Я беседовал с Натансом в 2013 году, когда он приезжал в Москву в качестве члена экспертного совета московского Еврейского музея и центра толерантности, и он уже тогда рассказывал об этой книге в таких подробностях, что она казалась почти завершенной.

Сам автор говорит, что его задачей было «дать диссидентам историю, которой они заслуживают». Один из основных вопросов, которым он задается, — как его герои изнутри советскости (не только того общества, в котором они жили, но и своей собственной) нашли дорогу к языку гражданских прав, прав человека. Этот вопрос ведет за собой другие: 

• почему такую роль в движении стал играть самиздат? 
• как возникла идея апеллировать в борьбе с советской властью к советским же законам? 
• как вообще зародилась эта игра — вести себя так, будто вы граждане свободной страны, в которой есть верховенство закона?

Во время упомянутого разговора 2013 года я среди прочего спросил Натанса, почему у восточноевропейских диссидентов при всех оговорках получилось войти во власть и радикально изменить жизнь своих стран, а в России его герои и их идеология так и остались на обочине. Ответ и сейчас кажется мне важным, так что позволю себе привести его вместе с вопросом:

— Вы констатировали, что правозащитное движение в России было далеко от народа. Не означает ли это, что в коммунистических странах — в Прибалтике, в Польше, в Чехии — оно пользовалось массовой поддержкой, поскольку было связано с идеей если не национализма, то национального освобождения? Там было самоощущение оккупированной страны, и это объединяло рабочих и крестьян с интеллигенцией. Россия же не ощущала себя порабощенной страной, а сама по себе идея прав человека для масс малопривлекательна. Законно ли такое утверждение?

— Да, в общем-то, я согласен, хотя для меня тот факт, что идея прав человека не очень интересовала среднего гражданина Советского Союза, — это беда. Впрочем, я не думаю, что типичный поляк в 1980-х годах проявлял к идеям законности, транспарентности, гласности суда больше внимания. Но для него, как вы заметили, это был вопрос не только правовой, но еще и национальный. То же относится к Прибалтике, к Грузии, к Украине. Для них правозащитники были национальные защитники.

На русский язык давно переведена предыдущая монография Натанса «За чертой. Евреи встречаются с позднеимперской Россией» — классический труд по теме. Надеюсь, в ближайшее время появится и русская версия его новой книги.

* Соцсеть, входящую в компанию Meta, признанную экстремистской и запрещенную в РФ.