«Ты как будто проиграл в игре — все потерял, и тебе надо жить заново»

***

Ника и Эдуард познакомились в Петербурге и до начала СВО провстречались совсем недолго. С началом мобилизации Эд поспешно уехал в Сербию, а Нике вскоре предложили работу в Арабских Эмиратах. Какое-то время они изредка встречались в разных странах, а недавно Ника переехала в Сербию, и они поженились.

Эдуард. Началась частичная мобилизация, и я понял, что надо уезжать из страны. Мы собрали мне вещи, я купил велик и через три дня доехал до Выборга, пересел на велик и свалил в Финляндию, а через месяц поехал в Сербию, куда релоцировалась моя компания. Уезжать на велосипеде из страны очень круто, я всем рекомендую хоть раз в жизни убежать из страны необычным способом: переплыть реку или проехать границу на велосипеде. Ты едешь и думаешь, что ты главный герой какого-то фильма. Я ехал в пальто, и у меня был женский велосипед — я тогда думал, что нет разницы, женский или мужской, но, оказывается, у них разные сидушки, и я постоянно сползал с этого велика, было очень неудобно. На нем еще не работали тормоза, но я тормозить и не собирался. Я узнал, что в Финляндии нужны шлемы на голову, а в «Спортмастере» оказался всего один шлем — камуфляжной расцветки с большой красной звездой на боку. И я ехал в этом шлеме в Финляндию. Через день мне пришла повестка, а еще через день Финляндия закрыла границу с Россией, так что двери захлопнулись очень вовремя. 

Ника. Когда стало понятно, что Эд будет уезжать, у нас начались разговоры про то, еду я с ним или нет, мы обсуждали разные сценарии, и то, что нам, если я поеду, нужно будет пожениться, как бы по расчету, но не совсем. Мы просто тогда еще совсем недолго были вместе. Постоянно появлялись новости о том, что закрываются границы, мобилизуют людей. Решение уехать было принято за три дня: придумали план, как это сделать, чтобы не встрять в очередь на границе, быстро написали подруге, договорились, что она его приютит. А потом мы прощались, это было очень тяжело. 

Эдуард. Да уж, на самом деле все было не так весело, как я рассказал.

Ника. Когда Эд уехал, у нас начался очень необычный и довольно романтичный период в отношениях — мы постоянно встречались в разных странах. На мой день рождения мы решили поехать вместе Италию, и это оказалось настоящим приключением. Путь был невероятно сложный: я летела из Питера до Минеральных Вод, оттуда до Стамбула. Из Стамбула я ехала в другой аэропорт, пересаживалась и летела в Албанию. Там переночевала в аэропорту. Из Албании долетела уже до Милана. Через 12 часов прилетел Эд. Мы потусовались, и я убедилась, что Сербия — это деревня. Приехав в Питер, мой начальник предложил мне уехать в командировку в Эмираты, и я согласилась. За две недели решилась и уехала, и восьмого марта я уже была в Эмиратах, но для меня это не ощущалось как то, что я уезжаю из России навсегда. 

Эдуард. Мне повезло с работой в Сербии, потому что я остался работать в той же компании, что и в России. Первые люди из нашей компании релоцировались уже 8 марта 2022 года. Это был экстренный запас людей, но меня там не было, там были люди, которые должны были обеспечить работоспособность компании в случае, если в России отключат интернет: мы и такой вариант ожидали. 

Была какая-то отрешенность от нормального мира, но сейчас Сербия стала для меня прекрасным местом. Я уже три-четыре месяца учу сербский, но оказалось, что сербы хорошо знают английский, потому что для них это способ посмотреть фильмы, например. Мы регулярно ходим в кино, и это помогло подтянуть уровень английского, в том числе. 

Ника. В Эмиратах, кстати, тоже все кино только на английском. Ну кроме мультиков. Я стараюсь какие-то такие фразы говорить на сербском, если есть возможность, мне некомфортно, что я не знаю местный язык. Сербы говорят, что русские обнаглели: когда местные заходят в заведения, которые русские открыли, с ними здороваются по-русски, их это раздражает. 

Я чувствую себя неловко, потому что мне кажется, что мы им здесь надоели. По разным оценкам, сейчас от 100 до 300 тысяч русских живут в Сербии.

Здорово, что Сербия расцветает, и мне кажется, я уже сейчас не испытываю какой-то тоски по России, я только скучаю по какому-то образу Питера у себя в голове. 

Ника. Когда я только уехала в Эмираты и прожила там всего месяц, я почувствовала, что сепарировалась от России, от Питера, в котором, я думала, буду всю жизнь жить. И это дает такую необычную свободу внутри, когда ты понимаешь, что теперь весь мир может стать твоим домом. Ты не привязан больше к тому месту, где ты вырос. Это раздвигает горизонт возможностей.

Эдуард. Здесь каждую неделю проходят квизы от русских ребят, караоке с русскими песнями. Но здесь очень сложно найти какой-то именно сербский досуг, потому что местный интернет застрял в нулевых — и весь на сербском, естественно. То есть только особые энтузиасты могли покопаться и среди ужасных интерфейсов обнаружить что-то реально хорошее. С притоком русских мигрантов здесь открылись сотни, если не больше, разных хороших заведений: бары, рестораны, кафешки, антикафешки, частные кинотеатры. За два года Белград расцвел. Русских артистов в Сербию приезжает очень много: стендаперы, музыканты, художники, театралы. И не только русские музыканты собирают залы русских. Мы были на нашумевшем концерте Джареда Лето, видео с которого облетело весь русскоязычный интернет. Условно говоря, на одного серба там было четыре русских.

Ника. Нам здесь очень не хватает сырников. Поэтому в Сербии практически во всех кофейнях, которые открыли русские эмигранты, обязательно есть эти сырники. В России сырники были как блюдо на праздник, на выходные, мы их редко делали дома, но всегда очень ценили. А здесь из-за того, что мне их не хватает, я делаю сырники чаще, и они мне уже даже начали приедаться. Я сама делаю творог, потому что здесь он практически не продается — здесь он скорее, как молодой рассыпчатый сыр. Настоящий творог в Сербии не купить, поэтому я покупаю продукт, который на сербском называется «густье» (у этого нет однозначного перевода), и сама варю из него творог. 

Эдуард. Я очень сильно скучаю по «Озону» и вообще по нормальной доставке и русской дисциплинированности. Если ты в Сербии заказываешь что-то с доставкой, доставка может прийти в любое рабочее время, и ты не узнаешь, когда. 

Вообще, я начинаю скучать по чему-то в своей голове, что называется родиной. Но до тех пор, пока в России что-то политически не поменяется, я не хочу там жить. Пока меня не перестанут пытаться забрать на фронт или просто в армию, я туда не вернусь.

***

Алиса Марголина чуть меньше года назад переехала в Израиль. Она журналистка: работала в «Черте», писала для «Реального репортера», делала интервью для журнала «Амбиверт». Ее главной темой была социальная журналистика: Алиса работала с темой насилия, делала интервью с эксгибиционистами, написала большой материал про педофилию. После начала СВО эти темы ей пришлось оставить. Сейчас она живет в Израиле и работает там в русскоязычном издании новостником — пишет для раздела экономики, науки, культуры — все не про политику и не про террор, что в Израиле, к сожалению, является частым явлением. 

Я еврейка и хотела уехать много лет, но постоянно откладывала этот момент: сначала из-за учебы в университете, потом из-за коронавируса, потом я вышла замуж, и мы должны были год прожить вместе, потому что у мужа нет еврейских корней. Но до СВО все это не было так остро. 

Но страсти накалялись, и я больше не могла жить в этом стрессе. В конце концов мы с мужем приняли решение уехать.

Мой отъезд был в значительной степени связан с моей профессией, потому что я поняла, что я хочу делать то, что я хочу. В России это делать невозможно, хотя я долго договаривалась с собой: работала на каких-то проектах, писала о том, куда сходить и где покушать. Потом я полгода работала в благотворительном фонде. Я думала: да, я не иду работать на Первый канал и хотя бы этим тоже что-то делаю. Но потом я все-таки не выдержала.

В России я писала в основном на социальные темы, но в эмиграции я не могу себе этого позволить. Я, конечно, не из тех людей, которые считают, что если я не живу в стране, я не должна про нее писать, но действительно тяжелее писать о насилии в России, если ты там не находишься. Например, у меня был материал про женщину, которая рожала в российской тюрьме, вся эта история — олицетворение насилия, но в эмиграции я не смогу сделать похожее. Это первая причина. Вторая причина — деньги. Я не могу потратить много времени на классный материал, потому что мне здесь просто надо будет выживать, а это несопоставимая оплата.

И самая главная причина — это то, что я периодически приезжаю в Москву. Мне нужно это делать, потому что у меня там семья, у меня там невыездные бабушка и дедушка, кот, друзья… И если я начну работать на любое независимое медиа, которое тоже уехало из России, и даже за приемлемые деньги, это значит, что мой въезд в Россию закрывается на долгие годы. При этом я не могу писать про насилие и не упоминать то, что происходит в стране, на чьем языке я пишу.

Я учу иврит, и моего уровня уже достаточно, чтобы поговорить с кем-то на легкие темы, а с близкими и с семьей я говорю на русском. Некоторые стараются вообще отказаться от русскоязычного окружения, хотят погрузиться в среду — такой максимализм нового репатрианта. Но в реальности это так не работает. Я по себе замечаю, что мы стремимся к тем, с кем мы шутим на одном языке, с кем у нас есть общая культурная база: книги, фильмы, мультики, песни и прочее. Но если ты хочешь хорошую работу, нужно знать иврит. Это просто вопрос качества жизни. В Израиле можно легко жить только с русским языком и не париться — но это очень сильно ограничивает твой круг возможностей.

Да, в России по-прежнему моя семья, мой дом, там все это осталось и вроде бы глобально ничего не поменялось, я всегда могу вернуться. Но я уезжала навсегда. Как только я думаю о возвращении в Москву, я понимаю, что связь с местом потеряна, и, возможно, от этого я еще больше начинаю любить место, откуда уехала. Но теперь я буду приезжать в Россию только как гость. И это во многом даже не по политическим причинам, хотя и по ним, в том числе, — мне просто кажется, что мы столько сделали здесь, столько преодолели, столько всего пережили — и если мы просто вернемся в Россию, то зачем мы учили иврит, зачем мы подтверждали здесь все дипломы, зачем мы проходили все эти бюрократические ужасы и вообще для чего все это было?

Когда ты встречаешься с людьми, с которыми ты разделяешь судьбу, переезд, особенно если вы случайно из одного города, на тебя накатывает волна ностальгии. Я даже еще ни разу не ходила на концерты российских эмигрантов или другие похожие встречи — хотя скоро в Израиль приезжает Катя Гордеева*, и я очень хочу сходить, но боюсь, что для меня это будет больно, я начну скучать по России. Но я думаю, что такие мероприятия очень важны для эмигрантов, потому что эмиграция — это обнуление твоего опыта, куда бы ты ни приехал. Я уверена, что ребятам, которые уезжают в Америку или Европу, приходится сложнее, потому что государство не очень помогает таким репатриантам. В Израиле всем приезжим евреям положены бесплатные языковые курсы, первые полгода государство платит деньги, чтобы ты встал на ноги. Тем не менее твой опыт, образование и навыки обнуляются. Ты как будто проиграл в игре — все потерял, и тебе надо жить заново.

Это ударяет по всему: и по самооценке, и по осознанию себя. Это какая-то коллективная боль, которую можно вместе прожить, обсудить и осознать.

Я постоянно стараюсь напоминать самой себе, откуда я, в какой культуре, в каких традициях я выросла. В каждой стране есть какие-то свои особенности. Если зайти в нашу квартиру в Израиле, сразу будет понятно, что здесь живет кто-то из России или стран СНГ. В Израиле нет ковров, батарей, подоконников, штор, а мы все это восстанавливаем, это напоминает нам о доме. Есть люди, которые переезжают и говорят, что не хотят иметь связи с Россией: я переехал в новую страну, теперь я израильтянин. Мне кажется, это немного странный путь. Мы сохраняем российскую культуру сами в себе. Для меня все еще важно праздновать Новый год так, как в России, несмотря на то, что у нас +15 и пальмы за окном. Для меня стало важно читать книги на русском языке, я очень скучаю по театрам и в целом по культурной составляющей, которая была в Москве. Я была в России в декабре и привезла с собой Куприна, Шаламова, Бродского, Довлатова — просто потому, что мне очень важно читать на русском языке. Уехав из России, я поняла, насколько сильно я люблю эту страну, насколько сильно я ценю, что именно там я выросла, именно там я получила образование, именно в той культуре я воспитывалась. В Москве я этого не ценила. 

***

Максим Поляков родился в Израиле и прожил там три года. По профессии он археолог. Максим достаточно долго чувствовал себя в России чужим — он считает себя израильтянином и всегда мечтал переехать. В этом смысле СВО стала для него не столько триггером, сколько катализатором. Сначала он приехал в Болгарию, потом приехал в Израиль, а сейчас временно работает в Германии.

— Мышление у меня преимущественно на русском, потому что большую часть жизни я прожил в России, и без постоянного общения на русском, конечно, тяжеловато. В Израиле с этим проще — у меня была смешная история: я говорил с другом по телефону и покупал продукты, а на кассе стояла эфиопская еврейка, с которой мы всегда очень мило общались на иврите. Она услышала, что я разговариваю на русском по телефону, и начала после этого со мной разговаривать на русском. 

Я всегда чувствовал себя в России аутсайдером, но с приездом в Израиль мой культурный разрыв с Россией даже уменьшился. Например, я стал поздравлять своих православных друзей с Рождеством, чего я не делал никогда до этого. Я стал по-русски отмечать Новый год и Масленицу. Я начал интересоваться русской кухней, которую не любил раньше, потому что помнил, как готовят в детском саду и школе. А в эмиграции я понял, что это, оказывается, можно готовить вкусно. 

Здесь есть много того, что всегда было в моей российской жизни, а теперь вдруг исчезло — хмурые лица, например. В Израиле не русскоязычные люди очень любят пытаться с тобой поговорить, пока ты чем-то занят или слушаешь аудиокнигу в наушниках. Ты не хочешь с ними разговаривать, а они совершенно этого не понимают, — а вот в России вот неулыбчивая хмурость была своего рода сигналом. 

***

Марина (имя изменено) с мужем уехала из России через несколько дней после начала спецоперации. Они год жили в Грузии, потом год в Аргентине, потом на несколько месяцев остановились в Белграде, потом вернулись в Грузию и пожили там еще примерно полгода. А сейчас остановились в Испании. 

— Мы с мужем уехали сразу, как началась СВО. Сначала мы поехали туда, куда проще было уехать. Если у тебя нет шенгенской визы, ты особо не думаешь, — ты просто на стрессе собираешь два чемодана вещей и уезжаешь, а потом пытаешься адаптироваться к новой реальности. В Аргентину мы поехали, потому что подумали, что это прикольная страна, а еще через два года жизни там уже можно подаваться на гражданство. Мы решили, что поедем туда примерно на год и будем смотреть, нравится нам или нет. В любом случае, выигрышная ситуация, потому что мы получим новый опыт. Сейчас мы в Испании, и нам очень здесь нравится. 

Потому что, слава тебе, Господи, у нас есть интернет, и у меня всегда есть доступ к литературе, музыке — ко всему, что я люблю. В этом смысле всем предыдущим поколениям эмигрантов было намного сложнее. И вообще, я поняла, что Россия — во многом искалеченная страна, и я больше люблю именно культуру эмиграции. Я люблю читать произведения писателей, которые эмигрировали, которых выгнали из страны, преследовали по политическим причинам. 

Как же иногда в эмиграции хочется покупать и читать бумажные книжки! Есть люди, которые в одну точку приехали и остановились, а мы еще и переезжаем постоянно, поэтому, когда я покупала книжки, я думала: вот я сейчас куплю, а как я их потом с собой повезу, что я с ними буду делать. Но я выработала себе схему: если я хочу бумажную книгу, то я ее покупаю без зазрения совести, потому что, в крайнем случае, я просто ее оставлю в этой квартире, и если новый жилец тоже будет русскоязычный, то ему будет приятно.

Сейчас мы ходим на мероприятия, где собираются российские эмигранты. В Аргентине моя подруга и по совместительству мой репетитор по английскому организовывала домашние конференции, куда приглашала людей, которые выступали с небольшими докладами. Кто-то рассказывал, как он стал популярным гидом, кто-то про свою работу, кто-то про свое хобби — и вот так люди подтягивались друг к другу. Похожее мы делали в нашей компании в Грузии: мы устраивали PowerPoint-пати, но просто в Аргентине это стало точкой знакомства с более широким кругом людей — туда сложнее доехать, поэтому по сравнению с остальными странами там в целом не очень много эмигрантов, и ты плюс-минус всех знаешь. А если ты их не знаешь лично, то ты наверняка кого-то видел в социальных сетях у своих знакомых, знакомых знакомых и так далее. И, кстати, концерты эмигрантов — это не проблема во всех странах, где мы жили, кроме Аргентины, потому что до Аргентины почти никто не доезжает. Помню, что туда приехал один раз Оксимирон*, и еще туда приезжала группа «Ногу свело». Вообще, в Аргентине концерты российских артистов-эмигрантов казались чем-то невероятным.

В Аргентине у эмигрантского сообщества есть традиция: праздновать Новый год наоборот. В Аргентине сезоны перевернуты, и зимой там лето, а летом зима, и в итоге настоящий Новый год попадает на летнюю аргентинскую жару, а праздновать Новый год хочется, когда холодно. Поэтому ребята придумали собираться и праздновать Новый год 30 июня. Люди собираются у кого-то дома, вешают гирлянды, ставят фоном какую-нибудь «Иронию судьбы», готовят оливье, играют в Тайного Санту — в общем, все атрибуты российского Нового года.

Я решила, что даже если что-то изменится прямо сейчас, то уйдет еще минимум десятилетие или больше на то, чтобы в России можно было жить. Поэтому я просто смирилась, что у нас такая судьба — и нет, в Россию мы не возвращаемся.

К. Арарат

* Признан Минюстом РФ иностранным агентом.