О чем бы вы ни говорили с армянином, предмет вашего разговора так или иначе будет связан с армянами. Да вот хоть пожалуетесь на ремонт и расскажете, как выбирали смеситель! Ну или упомянете в беседе чью-нибудь фамилию, казалось бы, никакого отношения к армянам не имеющую. Например, Зигмунда Фрейда. Обязательно каким-то совершенно неведомым образом это имя очутится рядом с армянским. Между прочим обнаружится, что отца психоанализа оперировал «в каком-то смысле тоже отец», но пластической хирургии, армянин по происхождению Вараздат Казанджян.
«Эти армяне везде найдут своего», — усмехнетесь вы наверняка, возводя к небу глаза. Анекдотично, да. Но самолюбования тут нет. Просто этот «ми бур азг», окруженный не очень доброжелательными соседями, так и выживает — помня своих лучших из лучших. Это все, что у него есть.
Кто-то точно подметил, что «история армянского народа — сплошной эксперимент. Эксперимент на выживание». И в этом эксперименте на выживание как-то умудряется гонимый и притесняемый народ обогащать мир своей литературой, музыкой, живописью, научными открытиями.
«Мы подарили миру Азнавура, а себе оставили Татула», — шутят про себя армяне. И в этой шутке горечи и гордости за своих ровно напополам. Так вышло, что созидать и творить вне родины, делать что-нибудь выдающееся не для своей страны, а для чужой — для армян почти правило.
А хочется его уже нарушить. Хочется делать и для своей родины, чтобы вытащить ее наконец из этого эксперимента на истребление. Но, может быть, для себя нельзя или не получается?
