Система против Любы, 14 лет

История с петардой

В ноябре 2023 года 14-летняя Люба (имя изменено. — Н. Ч.) купила петарду, разделила ее на три части и одну часть взорвала. Сняла видео, выложила в телеграм-канал, который был наполнен контентом о «Колумбайне»* и описывал случаи подросткового шутинга. Зачем она это сделала, она толком позже и сама объяснить не могла. Видимо, хотела вызвать интерес к себе. А для чего еще, собственно, совершают странные и нелогичные поступки подростки?

За некоторое время до этого она рассказала маме, что интересуется психологией, собирается учиться этой профессии. Особенно ей интересна подростковая психология. А в этом телеграм-канале общались ее сверстники на самые разные темы.

Самого взрыва (не сильного, все же треть петарды — не боевой заряд) она испугалась и остатки выбросила на помойку.

Через несколько дней за девочкой в школу пришли сотрудники полиции. Потом был обыск в квартире, вызов с мамой в СК и арест.

Девочку увезли в федеральную Исправительную колонию № 1 в Дмитровском районе: там находится следственный изолятор (СИЗО) для несовершеннолетних.

В постановлении о возбуждении уголовного дела написано, что Люба, 

Наказание по статье «Публичные призывы к осуществлению террористической деятельности, публичное оправдание терроризма или пропаганда терроризма» — до семи лет лишения свободы, максимальное наказание по статье «Организация террористического сообщества и участие в нем» — пожизненное лишение свободы. Ответственность начинается с 14 лет.

Несусветная Любина глупость была оценена органами правопорядка как полноценный, хорошо организованный акт терроризма.

Преступление Любы теперь надо было доказать. Время пошло…

В камере, где сидела девочка, ее соседками были еще три несовершеннолетних. С более очевидными, чем у Любы, проблемами с законом. Одна девочка снимала на камеру, как ее приятели (подростки) подожгли дом, в котором находилась пожилая беспомощная женщина. Вторая выносила и прятала вместе с отчимом труп бабушки, которую он убил. Третья заказала убийство родной матери. Об этом мне рассказала Ольга — мама Любы.

Люба в компанию не вписалась. Любу начали травить. Долго, изощренно и совершенно безнаказанно.

Но только спустя полгода, когда она оказалась в безопасном месте — психбольнице, девочка описала всё в заявлении в полицию:

В заявлении Люба описывает, как соседки заталкивают ее под койку, бьют головой о стену… Как одна из соседок спрашивает, нравится ли она Любе. 

Девочка пишет, что весь май она ежедневно подвергалась сексуализированному насилию. Ее принуждали к половым актам извращенного характера — насиловали предметами. Если отказывалась, угрожали избиением.

Люба пишет, что после того как ей продлили арест 16 мая, сокамерницы начали склонять ее к самоубийству. А когда она отказалась, стали угрожать, что сделают это с ней сами. И девочка совершила попытку суицида… Надо заметить, что о ее критическом психологическом состоянии предупреждала в своей отчетной записке педагог-психолог за три месяца до страшного события. Она отметила «ухудшение морально-психологического состояния ребенка до критического уровня. Навязчивые движения рук, тремор конечностей, характерные для невроза. Во время допроса захлебывалась слезами, на вопросы следователя ответить не смогла, допрос перенесен на неопределенную дату…»

Лишь в сентябре Любу направили в институт Сербского для проведения медико-психиатрической экспертизы. Институт дал заключение: девочка нуждается в лечении в психиатрическом стационаре. Но ее опять отправили в СИЗО. Еще на полтора месяца. И только в ноябре ее перевели в психиатрическую больницу.

Люба там уже четвертый месяц. И это лучшее время в ее несвободной жизни.

Мама

Мы встречаемся с Ольгой вечером в небольшом офисе на ее рабочем месте. Она выглядит очень уставшей. Черный свитер, черные брюки, ни грамма косметики. Она сбивчиво начинает рассказывать всю историю этого несчастья — в подробностях, как будто сама пытается найти для себя ответ: а все ли она сделала, чтобы помочь дочери. Перечисляет инстанции, заявления, разговоры с должностными лицами — их так много набралось за эти 15 месяцев.

Самое страшное свидание было в июле. Спустя два месяца после попытки суицида. Ольга берет паузу, выдыхает: «Ее всю трясло, мелко-мелко, всем телом. И рот кривился безостановочно. Я ее спрашиваю: «Люба, что? Как ты?..» А ее трясет… и слезы, слезы… Я ладонь к стеклу приложила, и она с обратной стороны тоже — и вот на этот миг только ее трясти перестало. Мы не смогли поговорить. И после этого я ее два месяца не видела. Следователь отказывал…

Я не могу вам рассказать, как я с этим всем выжила до следующей встречи с ней. Это ад — не знать, что с твоим ребенком.

Вчера первый раз за этот год на свидании в психбольнице у нее улыбку увидела. Ну как улыбку… подобие. Мы сейчас к ней ездим по очереди со старшей дочерью. Почти каждый день. Я на машине, а сестра Любы на транспорте — три часа в одну сторону, три обратно ради 20-минутного свидания в присутствии медработника. Она ничего не просит, кроме книг и учебников. Ей неловко даже мелочью нас напрягать, поэтому я не знаю, чего ей хочется. Я когда в первый раз домашнюю еду ей привезла, то дала и приборы, чтобы она сразу поесть смогла. А она эти ложку и вилку увидела: «Мама, это наши? Из дома?» — и в слезы. Прижала их к груди.

Она только-только стала приходить в себя. У нее хороший лечащий врач, внимательный. Единственно, с чем мы были не согласны, — с тем, что ее надо было помещать в стационар закрытого типа. Это очень специфическое место. Из своего у Любы там только трусы и носки, все остальное казенное. Диагноз, тот, который я знаю, звучит как «ситуативное стрессовое расстройство».

Люба долго приходила в себя. Ее когда в ноябре сюда привезли, врач сказал, что ей нужно несколько дней провести в адаптационной палате. Но она там провела в итоге больше месяца — она не была готова выходить в общее отделение. Очень боялась людей.

Все это время она пыталась учиться. В СИЗО обещали, что дадут учебники, но не дали. Я ей передала энциклопедию для школьников, она по ней к экзаменам готовилась. Сдала в итоге. Ей сейчас очень важно учиться, она сама мне об этом говорит. Это ее спасает от мыслей и от той реальности, в которой она сейчас живет. В больнице она начала рисовать. Пока просто открытки.

Это может странно прозвучит, но психбольница для нее оказалась самым безопасным и комфортным местом. Ей взрослые пациенты помогают уроки делать, разговаривают с ней. Я когда ухожу, она к окну подходит и мне машет, и бывает, что какая-нибудь бабушка подойдет, обнимет ее за плечо и тоже мне машет. Там люди есть…

Я спрашиваю Ольгу о ее собственной жизни. Какая она теперь. Она долго молчит, слезы льются, она вытирает их, прижимая ладони к лицу, будто пытаясь остановить.

«Я живу тем, что приеду к дочке и увижу ее. Своих планов в семье мы не строим. Единственный раз мы отлучились из дома, когда у мужа умирала бабушка.

Сначала мы пытались помочь следствию, а потом поняли, что нам все противостоят. 

Я стараюсь не разрешать себе плакать и болеть. Потому что некому будет за нее бороться.

Я не принимаю успокоительное. Я все время за рулем.

Следствие идет…

…15 месяцев. На прошлом суде было известно, что за этот срок допросили 9 человек. Провели несколько экспертиз: взрывопиротехническую, психологическую, амбулаторную и стационарную. Это все.

Никаких эпизодов, доказывающих, что Люба занималась «пропагандой террористической деятельности, принимала участие в обсуждениях ранее совершенных массовых убийств и планировала с помощью изготовленных взрывных устройств устроить убийства неустановленных лиц», следствие не обнаружило.

Сообщников Любы не обнаружило тоже. И публичных призывов, и оправдания терроризма не выявлено.

О темпах следствия важно сказать отдельно. Любу арестовали 16 ноября 23-го года. Взрывотехническую экспертизу следователь назначил спустя три месяца. Ее итог был предсказуем: петарда, которую взорвала Люба, «взрывным устройством не является, для производства взрыва непригодно по причине большой доли невзрывчатых веществ в его составе».

А два телеграм-канала, в которых она состояла, не были признаны террористическими, их заблокировали через несколько дней после ареста Любы.

Не найдя ни одного аргумента в пользу доказательств вины девочки, следователь уголовное дело не прекратил.

В марте следователь Дмитрий Тараканов получил частное постановление суда о том, что он нарушает требования статьи 6.1 Уголовно-процессуального кодекса РФ о разумном сроке уголовного производства. Следствие уже слишком затягивалось.

14 мая городская прокуратура еще раз направила руководителю следственного отдела города Балашихи требование о необходимости укладываться в разумные сроки.

И спустя еще полгода (!) — в декабре — результаты проверки прокуратуры установили, что по уголовному делу девочки «допущена волокита, не приняты исчерпывающие меры к установлению всех обстоятельств, подлежащих доказыванию, что влечет за собой нарушение разумных сроков уголовного судопроизводства».

И тем не менее 15 января, в день образования Следственного комитета, Тараканов был награжден ведомством как «Лучший следователь городского следственного отдела СК России по Московской области».

Почетная награда нашла нашего героя в тот момент, когда его несовершеннолетняя подследственная, пережив месяцы насилия и попытку суицида, уже лежала в психиатрической больнице. 

Руководитель колонии в беседе еще в мае сказал Ольге, что в курсе того, что Любу систематически избивают, но ей «надо учиться налаживать отношения с людьми», видео от 10 мая, на котором Люба, голая, с табличкой унизительного содержания на шее, стоит на столе в камере и плачет, трактовалось администрацией колонии как «хулиганские побуждения» самой девочки. Администрация объявила Любе выговор, в переводе в другую камеру было отказано.

Ольга обратилась с заявлением об избиении дочери к следователю. Сначала Тараканов отказал, сославшись на то, что заявление нужно писать во ФСИН. Что совсем не так (согласно межведомственным инструкциям), это он должен был написать рапорт. Следователь также отказал в проведении медицинского освидетельствования девочки, поэтому ни удаленные на ее голове волосы кремом для депиляции (это сделали сокамерницы), ни рану на руке подтвердить невозможно. Ольга говорит, что даже спустя восемь месяцев после случившегося насилия девочку не осматривал ни гинеколог, ни проктолог. А общий медосмотр, который провели только спустя четыре (!) месяца, следов телесных повреждений не выявил.

«Тогда, в июне, на свидании я видела, что она была вся в расчесах до крови и фурункулах. У нее на нервной почве начался нейродермит. Но передать ей мазь и лекарства мне не позволили, в СИЗО сказали, что у нее аллергия, ничего страшного…»

Еще в мае Ольга написала заявление в прокуратуру о бездействии СК. На запрос прокуратуры Тараканов ответил, что 21 мая направил результаты проверки по заявлению мамы об избиении дочери в УМВД России по Дмитровскому городскому округу Московской области. Но декабрьская проверка прокуратуры по заявлению Ольги полугодовой давности отрицает, что следователь присылал эти результаты. А заявление Ольги и вовсе не было зарегистрировано в СК.

И все же после проверки начальник отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности, противодействию экстремизму и терроризму прокуратуры Московской области М.В. Никитин ответил маме, что руководство колонии «фактически самоустранилось от возложенных на них обязанностей по профилактике правонарушений среди лиц, содержащихся под стражей», в связи с этим в адрес руководства главного управления ФСИН по Московской области внесено представление.

Ольга рассказала, что все видеосвидетельства унижений и драк в камере СИЗО уничтожили, и поэтому дальнейшее разбирательство сложно вести. «Они дали отписки, что хранят их только 30 дней, но я их же закон открыла и прочла, что хранить должны от 30 дней и больше, а при наличии происшествия — до окончания разбирательства».

И даже доведенной до края жизни девочке следователь Тараканов отказывает в домашнем аресте. Ольга говорит: «Я пыталась доказать ему, что она не может скрыться, что у нет ни денег своих, ни загранпаспорта. И что в нынешнем ее состоянии она на это даже физически не способна. Но он упорно настаивает, что есть риск, что она продолжит «заниматься террористической деятельностью».

Лучший следователь Московской области

В январском сюжете подмосковного телеканала «360» можно найти сюжет о награждении сотрудников следственных отделов области.

В кадре оператора — Дмитрий Тараканов как лучший следователь. Он похож на главного героя фильма «Последний богатырь» — хорош собой, светел лицом и говорит на камеру очень правильные вещи: 

В свои 25 лет Дмитрий Тараканов дослужился до звания старшего лейтенанта юстиции. А на своей странице во «ВКонтакте» следователь написал: «Милосердие — право сильных».

* Признано судом террористическим движением, запрещено в РФ.