Почему любят Сталина

Утро родины нашей — розово,
Позывные летят, попискивая.
Восвояси уходит бронзовый,
Но лежат, притаившись, гипсовые.
Пусть до времени покалечены,
Но и в прахе хранят обличие.
Им бы, гипсовым, человечины —
Они вновь обретут величие!

(Александр Галич «Ночной дозор», 1963)

Кстати, много памятников Сталину (если не большинство) сейчас так и появляется. Где-то сохранился бюст, может, в частном секторе у кого-то в сарае или на чердаке… Ждал своего часа. Люди и не знали, что у соседа в сарае Сталин. Но час пробил!

В головах большинства людей Сталин тоже занимал место на задворках. Знали, что такой был, но говорили о нем не так уж часто. А потом час пробил, и ситуация стала меняться.

И уже люди как будто рады воскресить фигуру великого вождя. Конечно, им подсказали, и средства массовой информации сыграли в этом важную роль. Не год и не два раз за разом настойчиво подсказывали. Сталина стали упоминать, причем все чаще — с одобрением. Люди не просто согласились, а, кажется, были рады согласиться.

Как же так вышло? А как так выходило при Сталине? В обществе, где большинство не говорит о государственном терроре (потому что говорить — что называется, себе дороже), но все чувствуют, что происходит что-то страшное, сами собой включаются мощные психологические защиты. При Сталине, конечно, так и было.

Защитные механизмы психики — это не осознаваемые человеком «уловки» мышления, которые позволяют избежать стресса, тяжелых или неприятных переживаний или сохранить самоуважение. Тоталитарное государство мало знало о психологии, но способствовало тому, чтобы эти механизмы запускались, потому что, нагнетая стресс, принуждало людей выкручиваться. Часто это общество само давало подсказку.

Вот, например, отрицание — механизм, при «работе» которого человек не замечает что-то неприятное или пугающее, игнорирует это. Можно долго не видеть в зеркале, что толстеешь; только одежда становится тесной. Возможно, и тут отрицание наготове: «Постирала платье — оно село». Отрицание — предмет многих шуток, веселых и грустных, но оно не всегда безобидно. Например, долго отрицать болезнь бывает по-настоящему опасно.

В социальных сетях много лет гуляет шутка про отрицание: «Меня беспокоит не мой возраст: с ним все в порядке. Меня беспокоит возраст моих ровесников: что же вы старые такие?» Это уже про сочетание отрицания и проекции.

Проекция проявляется, когда собственные качества, переживания или состояние приписываются другому человеку. Например, когда собеседник явно злится на вас и говорит: «Какой ты сегодня злой!» Или: «Почему ты опять на меня нападаешь?»

Представьте себе жителей сталинского Советского Союза, которые знают или даже сами видят запрещенную правду. В 1933 году в городе Минеральные Воды судили «контрреволюционную группировку» из железнодорожного депо. В этом депо работал инженером мой прадед. В то время главной темой их разговоров в перерывах на работе стал ужасный голод в селах и вспыхнувшая в голодающих селах эпидемия чумы. Все они знали, что это правда; многие работники депо были родом из этих сел. Смертоносного голода тридцать третьего года (результата политики коллективизации) официально — не было. Кто-то из сотрудников донес на остальных; одного за другим стали арестовывать, допрашивать. Вскоре из этого выросло дело о вредительстве: мол, ненавидели советскую власть, клеветали на нее, а потом от слов перешли к делу и занялись вредительством, чтобы поезда переставали ходить. «Вредители», один за другим, признавались…

Сумасшествие? Конечно. И таких сумасшедших процессов по стране становилось все больше.

Легче было тем, кто смог искренне поверить. Ведь очень некомфортно открыть для себя, что живешь при власти, которая может внезапно арестовать, судить, приговорить — ни за что ни про что. Очень страшно задуматься: что должно происходить, чтобы невиновные люди массово признавали свою вину? Страшно ненароком проговориться о том, что думаешь. Намного легче, если не думать. Так отрицание людям сначала навязывают, но постепенно народ массово начинает сам закрывать глаза на реальность.

Отрицание, как водится, идет рука об руку с проекцией. Советские люди всегда знали, кто враг. На врагов им показывали. Процессы шли постоянно: были громкие, с большой оглаской, и одновременно — огромное количество тихих процессов. Так вот кто хочет, чтобы люди жили плохо! И гнев успешно обращался на врагов народа: «Это не мы ненавидим свою власть, — правильно понимают люди, — это злоумышленники ее ненавидят. Правильно названные врагами народа. Чтобы народ понимал: его враги».

Другой широко распространенный защитный механизм — расщепление. Это представление о том, что человек может быть абсолютно хорошим или абсолютно плохим, вполне достойным или совсем ничтожным и так далее. Иногда это называют черно-белым мышлением.

Конечно, Сталин хороший (как считало большинство), любит детей, живет заботой о людях, но есть враги народа, которые ему (народу) вредят и всегда замышляют что-то коварное. При этом слежка за людьми, аресты (часто знакомых, в чью виновность трудно было поверить), расстрелы и лагеря, осиротевшие дети — все это внушало ужас. То, что внушает ужас, заставляет бояться ареста (все может быть: вот одного знакомого арестовали, другого…), любить проблематично. Но тут на помощь приходит то самое расщепление.

Почему люди плакали, когда Сталин умер? Моя тетя, которая тогда была школьницей, вспоминает: «Мама плакала, и я тоже плакала». 

Интроекция — это механизм, при котором взгляды и суждения авторитетного человека или власти принимаются без критики, искренне считаются собственными. Интроекция — норма для детей, у которых первоначально формируется мировоззрение, когда они свои первые суждения о жизни и о самих себе повторяют за значимыми взрослыми (прежде всего — за родителями). Потом ребенок растет, узнает о других взглядах, задумывается о том, с чем он согласен, с чем — нет.

А защитные механизмы позволяли людям худо-бедно (и, возможно, безопасно, пусть не всегда) справиться с возникающими сильными чувствами.

Смещение — это когда человек испытывает чувство, направленное на кого-то, по отношению к кому выразить это чувство невозможно или нежелательно. Тогда он начинает испытывать и выражать это чувство по отношению к кому-то другому. Смещение широко известно; люди часто говорят что-то вроде: «Тебе на работе начальник испортил настроение, а ты теперь срываешь злость на мне». Конечно, ответить начальнику резко — а стоит ли рисковать? К сожалению, запрещенная, «нелегитимная» злость может находить выход в домашней обстановке. Там, где много травмированных семей, растет уровень домашнего насилия. (В современном мире, конечно, есть примеры.) И Сталин, как водится, снова ни при чем.

Но он, конечно, всегда был рядом. А у людей все-таки есть выбор, как отреагировать легитимно. И вот великолепный защитный механизм — реактивное образование. Вот человек испытывает чувство по отношению к другому, но выразить это чувство — нежелательно или даже опасно. Тут в голове что-то счастливым образом «переключается», и человек начинает чувствовать прямо противоположное! Например, школьник говорит про учительницу, которую боится: «Я ее уважаю. Она строгая, но справедливая». При этом он может неосознанно выместить злость на учительнице с более мягким характером (то есть безопасной), начав ее доводить (смещение, конечно).

Часто при реактивном образовании выражение любви и восхищения выглядит преувеличенным: «Так люблю приятельницу, что задушила бы в объятиях». Потому что приятельница на самом деле — соперница.

Любовь к Сталину и восхищение им были безмерны вполне пропорционально причиненным им советскому народу безмерным страданиям. Апогеем стало безмерное горе на похоронах вождя, где люди гибли в давке. Количество трудно узнать: разные источники в интернете называют от нескольких сотен до нескольких тысяч жизней, которые славный вождь унес с собой напоследок.

Я на неправду чертом ринусь,
Не уступлю в бою со старым,
Но как тут быть, когда внутри нас
Не умер Сталин?

(Борис Чичибабин «Клянусь на знамени веселом», 1959)

В Советском Союзе говорили: «Ленин умер, но дело его живет!» Давно умерший идеализированный диктатор, предмет культа, чья статуя стояла на почетном месте в каждом городе. Добрый дедушка Ленин… Скучно, но большинству это казалось чем-то наивным, теплым и безобидным. В учебниках моего детства и студенческих лет не было написано, что он устроил в стране кровавый террор. Добрый дедушка на самом деле не был добрым. А потом времена переменились, и говорить о Ленине постепенно перестали.

Сначала был живой диктатор Ленин, потом — культ живого диктатора Сталина, потом посмертное разоблачение Сталина, и — культ мертвого диктатора Ленина. Такой, казалось, безобидный. Потом — с ума сойти — годы без культа диктатора! Оказалось, что так можно. Новый культ покойного Сталина? Казалось, разве что в страшном сне может присниться. В конце восьмидесятых и в девяностые было много материалов о ленинских и сталинских временах. Их раньше так не хватало! Простой «Огонек» стало интересно читать.

А если бы человек того времени, жадно глотавший статьи из «Огонька», попытался пофантазировать, что в стране снова будет жестко авторитарная власть? И культ главы государства будет даже как будто не совсем культ. Скромнее, чем у Сталина. Ему не будут ставить памятники при жизни. Конечно, появятся славящие его стихи и песни. Но о них даже не все узнают.

Но тем временем будет набирать силу… культ Сталина! И тоже как будто не совсем культ. Но все чаще кто-то будет застенчиво говорить: «Я не сталинист, но уважаю». Все больше людей будет открывать для себя, что Сталин был не так уж плох. И вот уже внимание народа частично отвлечено на Сталина. Кто напомнил людям о Сталине? Кто подсказал, что он на самом деле был хорошим?

Надо ли было народу подсказывать? А может, он сам? Конечно, подсказывали, но и сам народ оказался не прочь снова восхититься Сталиным. Посмотрите, как это работает! Замечательный вождь, победитель в Великой Отечественной войне. Тот самый, который поднял страну из разрухи, который якобы, по словам Черчилля, принял страну с сохой и оставил с атомной бомбой.

И люди приходят к выводу, который напрашивается сам собой: наконец-то, кажется, появился глава государства, который похож на Сталина. Ведь он поднял страну из хаоса «лихих девяностых» (возвращением которых все чаще пугают) и укрепил ее военную мощь (атомная бомба нас не пугает уже давно). Да, мы справимся. Ведь при Сталине справились.

То есть с такой властью мы, конечно, будем заодно. Для авторитарного правителя важно, чтобы народ знал: «сильная рука» — именно то, что ему (народу) нужно. Потому что «в России всегда был царь». (На самом деле — не всегда. А при Сталине, наверное, арестовали бы того, кто назовет его царем.) Но культ Сталина все прочнее, потому что связан с другим культом.

Хотя на первый взгляд культивирование прекрасного образа Сталина кажется абсурдным. Наше общество тяжело травмировано сталинским временем. Травмирована (что бы там ни говорили) каждая семья. Или нет? Многие люди скажут, что у них в роду репрессированных не было.

• Но, во-первых, не все знают. Я, кстати, сама про своих репрессированных деда и прадеда долго не знала.
• Во-вторых, я готова поверить, что у человека по прямой линии репрессированных предков в роду нет. А если не по прямой? Однажды мне назвали имена бабушкиных двоюродных братьев. Я уже знала, что эта семья сильно пострадала от репрессий; стала искать их в «Открытом списке» репрессированных — и находила одного за другим! У троих приговоры — сроки, у одного — расстрел, и еще два трудармейца. О чем я? Мне эти люди — троюродные деды. Все ли мы знаем своих двоюродных-троюродных дедов-прадедов, бабушек-прабабушек?
• В-третьих, люди могут не знать все, что относится к репрессиям. Не все потомки раскулаченных крестьян знают, что раскулачивание — это репрессия. И что раскулачивание — это тоже Сталин. Не все сейчас знают о депортациях, но рядом с нами живут потомки депортированных при Сталине народов.
• В-четвертых, семьи тех, кто осуществлял репрессии, тоже травмированы. Потомки сотрудников НКВД тоже не всегда знают, кем был предок. А знающие о предке, вполне возможно, молчат. Ведь думать о том, что этот человек делал на работе, страшно. Рассказать об этом, может быть, стыдно. Но ведь их потомков тоже много; профессия была достаточно массовой. Сотрудников НКВД я в своем роду не нахожу, но один их моих прадедов, колхозный бухгалтер, в своей украинской деревне занимался раскулачиванием. То есть внес вклад в наступление Голодомора. Так что исполнитель репрессий в моем роду тоже был.
• В-пятых, представим, что в семье никто не был репрессирован и никто не осуществлял репрессии сам. Но было общество, которое жило в постоянном страхе. В атмосфере страха жили семьи, росли дети. Арестовали сотрудника. За что? Исчез сосед. Где он? Говорят, у одноклассника брат — «контра». Про ужасных врагов народа слышали все. Так, значит, «враг народа» — это он, старший брат одноклассника? Люди, живущие в атмосфере репрессий, травмированы уже потому, что это происходит вокруг. Это называется «травма свидетеля». Как минимум травму свидетеля в сталинское время получили все. Так что все мы — потомки травмированных людей.

Понятно, почему эту тему долго старались не поднимать. Я сама ловлю себя на том, что, когда пишу о кошмаре сталинского времени, чувствую неловкость оттого, что заставляю людей это читать. Все, кто заводил со своими знакомыми разговор о сталинских репрессиях, замечали, что собеседники начинают избегать таких тем, спешат завести разговор о чем-то другом.

А сейчас большинство возразит! Ну не все же так однозначно. Вот отклик интеллигентного человека в интернете:

«Острая и важная тема. Сам я к Сталину отношусь сугубо положительно. Интересно, как вам кажется: продуктивно ли в психологическом плане возлагать ответственность за все трагические перипетии эпохи на личность одного человека? И разве та эпоха была исключительно трагической?»

Боже. Ну конечно, Сталин действовал не один. Сталин не знал имя каждой жертвы. Столько имен знать невозможно. Но автором и главой режима был он.

Так что же «помогло» современным людям полюбить Сталина? Во многом добрые старые психологические защиты.

То, что повторятся многократно, становится для людей чем-то само собой разумеющимся. Срабатывает интроекция, и вот уже люди говорят, что они сами так думают:

«Когда человек не хочет думать сам, он думает стереотипами. Вот, например, говорят, что Сталин — это террор, репрессии. Повторяют с чужих слов, а это очень поверхностно. И не хотят посмотреть глубже. Разве мог один человек столько народу убить?

• Он ничего не знал, а тем временем Ежов всю власть прибрал к рукам. Отсюда и пошло выражение «ежовые рукавицы». И теперь вы говорите: «Сталин — диктатор». А это Троцкий был диктатор. Потом Ежов».
• «— Сталин был такой слабый? Почему он все это допустил?
  — Ну почему слабый? Не все ведь было в его руках. Он был не диктатор. Он и не знал. Это система такая была преступная. Советская власть. Сталин был в системе. А мы теперь говорим…»

Понятно, что в свое время еще сталинская власть прибегала к проекции, и поэтому всегда оказывался виноват и наказан кто-то другой. Вот мой собеседник с ходу вспомнил двух.

И отрицание, конечно, — «наше все». И, как водится, не все так однозначно. Вам напомнят, что умные люди способны сомневаться.

Коллега в институте спрашивает, откуда я знаю, «что при Сталине все это было на самом деле?». Потому что у меня в роду репрессированные. Говорит, что у нее тоже. «А откуда вы знаете, что там было на самом деле?» — «Потому что я читала дела». — «А откуда вы знаете, что там написана вся правда?»

Да, конечно, в делах написана не вся правда. Например, в них не написано о пытках. Написано, что допрос прерван. В тот же день допрос продолжен. Нужно много читать о сталинских процессах, чтобы однажды узнать, что прерывание допроса означало пытки. И тогда у вас в голове «складывается пазл»: становится понятно, почему люди начинают один за другим признавать вину.

Ну и расщепление, конечно, начинает работать. Хороший Сталин — плохие люди. Все хорошее — от Сталина, все плохое — от народа.

Социальная сеть «Одноклассники», мнение правнука репрессированного, без изменения орфографии и пунктуации: «Ты знаешь как о Сталине сказал Уинстон Черчель?.. это был великий человек который принял страну от сохи, а оставил её своим последователям с атомной бомбой и за три пятилетки он в стране построил 9000 предприятий… а то что растреляют, так доказано уже давно и опять таки историками с большим именем, что почти 70% арестованных это стукачество др. на друга, так что ни стоит всё валить на Сталина надо и на себя посмотреть и начинать с себя… у меня прадед просидел 10 лет в лагерях и он вышел оттуда и всю жизнь относился к Сталину с уважением и рассказывал как там было и сколько там сидело стукачей которые чтобы занять чьёто место(на гражданке) закладывали и оговаривали людей и потом такую же штуку сотворяли с ними…»

Короче, разные люди, грамотные и не очень, рассуждают примерно одинаково. Правнук репрессированного, кстати, писал, что нам нужен новый Сталин. Короче, Сталин у нас был в полном порядке, но только народ негодный. Одно заставило тревожиться: а можно ли такому народу доверить еще одного Сталина? Опять ведь он все испортит. Как пить дать, уверяю вас. И тогда Сталин разойдется — не остановить.

Смещение, конечно, тоже играет очень важную роль. Пока в обществе нарастает стресс, мы все чаще будем говорить не о [великой причине своего стресса], а о великом Сталине.

Не забудем и про реактивное образование. Сталину, в прошлом принесшему всем нашим семьям столько бед, снова поклоняются. Народ снова открыл его для себя, вкусив любви и восхищения, которые, вспыхнув, скрывают опасную злость и ненависть. Для нас снова актуально, вот Сталин и пришел на помощь.

И все же, если общие идеи охватывают большинство, стоит задуматься: что с нами происходит? Чем абсурднее происходящее, тем важнее задуматься. Вот еще где-то в огороде откопали бюст Сталина, поставили в центре села у совхозной конторы, понесли цветы… Чем сильнее эмоционально нагружено абсурдное поведение, тем важнее задуматься: от чего мы бежим в новый культ Сталина?

Чаще всего люди интуитивно склоняются к тому, что большинство, наверное, право. Но иногда большинство просто трагически не право. В сталинском Советском Союзе большинство людей были воодушевлены и верили, что народ движется к своему все большему расцвету и все большей славе. Чем сильнее они были запуганы, тем больше были воодушевлены.

«Это мое мнение». Но иногда мнение бывает интроектом. Даже умные люди повторяют чужие слова. Ни один из нас не станет трудиться, формируя свое мнение по всем возможным вопросам. Это просто невозможно. Так что многие из наших мнений нами позаимствованы.

Новый культ Сталина стоит дорого, потому что в комплект входит штат НКВД, допросы, пытки, лагеря, расстрельные полигоны…

Татьяна Литвинова, психолог