Все губит хаос

На входе в семейную винодельню «Аратти» в поселке Витязево стоит человек в камуфляжной форме. Можно подумать, что за воротами находится военный объект, а не центр спасения птиц, пострадавших от разлива мазута. В середине декабря пройти сюда можно было спокойно, а теперь, увидев камеру, к нам бегут сотрудник охотнадзора и координатор в жилетке «Добро.РФ» — требуют официального разрешения на съемку.

Рядом прогуливаются сотрудники «Кубань-СПАСа» — позже волонтеры расскажут, что спасатели развернули здесь базу, но в помощи птицам они не участвуют. «Сплошные начальники кругом, — говорит одна из волонтерок. — На Парковую вас точно не пустят, там госветы (государственная ветеринарная служба. — Ред.) сидят». На улице Парковой в Витязеве находится птичий морг. Отмытые пернатые стали массово гибнуть, поэтому в центрах спасения их контакты с посторонними людьми сокращают для «снижения рисков передачи инфекций».

В добровольческом штабе «Шлагбаум» у Бугазской косы нам тоже отказывают в комментариях, ссылаясь на приказ сверху. Руководитель штаба Станислав прямо говорит: «Вы же не «Россия 24». Надо вас проверить, согласовать, потерпите несколько дней». Такая же атмосфера стоит в штабе МЧС и «Кубань-СПАСа» в станице Благовещенской. «Мы бы многое хотели сказать, но не можем», — делится один из сотрудников МЧС.

Страх, недоверие, закрытость — во многих анапских штабах, в особенности там, где работают с птицами. Нам объясняют: некоторые центры столкнулись с негативом в СМИ и соцсетях. Очистка пляжей, лежащие на дне емкости с мазутом, безответственность судовладельцев и нерасторопность госслужб не волнуют людей так, как птицы — самые бурные дискуссии возникают именно вокруг их спасения.

Этот материал — о том, как изменилось волонтерское сообщество и движение по спасению птиц. Текучка специалистов на местах, отсутствие посмертного вскрытия и лабораторных исследований, неготовность признавать ошибки — об этих проблемах рассказывают координатор анапских штабов Елена Соколова, волонтер центра «Аристей» Таисия Каталини и добровольцы, пожелавшие остаться анонимными.

Страх и хаос

Елена Соколова, эколог по образованию, волонтерит в Анапе с 19 декабря. Мы познакомились с ней вскоре после крушения танкеров в первом птичьем штабе на улице Черноморской, который организовался на автомойке в Витязеве. Сегодня этот штаб закрыт, следов спасательной операции здесь почти не осталось — лишь полустертый список, который волонтеры вели маркером по белой плитке на стене: «Малая поганка — 2, черношейная поганка — 10, серощекая поганка — 2, баклан — 1».

Таисия — нейроархитектор. Она «сбежала в Анапу из Москвы» и живет здесь последние восемь лет. В самом начале катастрофы она хотела сосредоточиться на уборке пляжей и не думала работать с птицами. «Но оказалась в штабе на Черноморской, потом на Жемчужной — работала там на мойках. Потом увидела, что «Аристей» стал принимать птиц и им нужна помощь волонтеров. В итоге осталась там», — рассказывает она.

По ходу нашего разговора Таисия несколько раз подчеркивает: «Я не специалист, не ветеринар, не орнитолог. Я опытный мойщик, через руки которого прошло много разных птиц — от чомг и уток до гагар и лебедей. Я наблюдаю, спрашиваю у ветеринаров, переспрашиваю у других специалистов, анализирую, гуглю в конце концов, читаю зарубежные статьи. И, конечно, я могу быть не права».

Об «Аристее» обе говорят, что центр, несмотря на критику, — единственный, где работа с птицами велась полностью: от помывки до реабилитации. Другие штабы после крушения использовали поточную систему: в одном центре птиц мыли, затем передавали в другой, где их лечили, оттуда — в третий, на реабилитацию. У этой системы есть минус: никто до конца не понимал, как птиц перевозили и что с ними делали на предыдущих этапах. Именно поэтому штаб в «Аратти» перестал отправлять пернатых в другие места, открыв необходимые помещения на базе винодельни. Теперь здесь тоже проводят весь цикл работ: мойка — госпиталь для первичного лечения — реабилитация.

«Их сильно меньше, они уже не такие испачканные, но приходят в тяжелом состоянии, с острой интоксикацией», — говорят волонтеры. «Аристей» птиц пока не принимает вовсе — центр ушел в резерв для проведения санитарной обработки и подготовки к новым возможным проблемам.

«Экологи говорят, что в марте будет большая миграция птиц в нашем регионе. <…> Если сойдется несколько факторов — шторма и повторные выбросы мазута, мы можем увидеть в разы больше загрязненных птиц. Поэтому нам рекомендовали сейчас уйти в режим ожидания», — рассказала в соцсетях директор «Аристея» Татьяна Бугаева.

У большинства волонтеров, по словам Таисии Каталини, не было времени задуматься о правильности своих действий — они работали с тысячами птиц в полевых условиях, проводя недели без нормального питания и сна. В «Аристее» такого наплыва «пациентов», как в штабах на Черноморской или в «Аратти», не было, поэтому волонтеры здесь имели больше возможностей изучать птиц и наблюдать за ними.

— Сначала ты отключаешь своего внутреннего начальника и действуешь по протоколу, который кто-то за тебя написал. Но спустя время просыпается критическое мышление: то, что я делаю, вообще приносит пользу? Сомнения появлялись не у меня одной, но у многих, кто работал с птицами не пару дней, а неделями, кто анализировал свои действия и дальнейшую смертность, — говорит Таисия.

28 января оперштаб по Краснодарскому краю поделился свежей статистикой. Всего с 17 декабря по 27 января было найдено 7336 птиц, из них 83% — чомги (большие поганки). Часть птиц уже были погибшими или умерли на этапе первичной помощи. На реабилитацию поступило меньше половины — 3166 особей. 31 января оперштаб привел новые данные по центрам реабилитации. Из 1962 особей, доставленных в краснодарский зоопарк «Сафари-парк», в живых на реабилитации осталось 17, еще 245 были выпущены в природу. В центре «Пеликан» в Ставропольском крае выжило 99 птиц из 1068 поступивших. В штабе на Жемчужной («Аратти»), где реабилитацию запустили 16 января, из 95 птиц 60 продолжают лечение. В «Аристее» из 632 птиц 160 были выпущены, остальные — погибли.

Два пути

— Тысячи птиц погибли, сотни людей вложили силы в их спасение. Нам страшно смотреть этой неприятной правде в глаза, но нужно корректировать процессы, чтобы подготовиться ко второй волне, когда придет потепление, мазут начнет всплывать и появится новый поток испачканных птиц, — рассуждает Елена Соколова. — Сейчас необходимо сосредоточиться не на наборе новых волонтеров, а на создании условий для тех, кто уже приехал, работает и готов остаться. Чтобы ветврачи и мойщики, которые проводят здесь не первую неделю, могли нормально отдыхать. Их уже не нужно ничему учить. И именно этих людей стоит привлекать в будущем. Особенно это касается специалистов.

С самого начала во всех штабах работали и ветврачи, и орнитологи. Но все они имели опыт работы с другими видами и не владели специальными знаниями о чомгах и гагарах. Более того, в первое время они постоянно сменяли друг друга, приезжали на два-три дня и уезжали. Некоторые из них предлагали свои схемы лечения, отвергая предыдущие. Эта несогласованность породила хаос. Никто не оценивал результативность протоколов: для этого нужно было бы отслеживать конкретных птиц от помывки до реабилитации. А еще лучше — подбирать каждой птице индивидуальную схему лечения. Но регламент был одинаковым для всех, без учета вида и состояния.

— У нас этой системы нет. Атмосфера в штабах с января поменялась — стали появляться какие-то новые люди, которые, ни дня не проработав с птицами, рвались в управление и координацию. Если раньше мы действовали единым фронтом, у нас была четкая миссия — спасать птиц, то теперь все переругались друг с другом, у нас появились ценностные разногласия. На собраниях официального штаба «Спасаем море» обсуждается что угодно — еда, заселение, финансы, памятники волонтерам, граффити, заказ свитшотов с символикой, — но не тема, ради которой мы все здесь собрались. Это регулярно заминается. Руководители анапского волонтерского движения (Жанна Львова, Андрей Рудомаха, Евгений Витишко. — Ред.) работают говорящими головами в СМИ, решают вопросы с администрацией — это все важно. Но они не делают главного: не налаживают коммуникацию от Сочи до Крыма, чтобы специалисты и волонтеры хотя бы между собой открыто и оперативно делились опытом и реальной статистикой. Значимые данные обсуждаются в кулуарах, куда-то информация доходит, куда-то нет. В итоге появились автономные штабы, которые работают сами по себе — с другими координаторами, руководителями и источниками финансирования.

Руководители движения «Спасаем море»

• Жанна Львова — официальный руководитель общественного движения «Спасаем море» на Черноморском побережье 2024–2025. Присоединилась к ликвидации последствий аварии как волонтер и начинала с уборки пляжей, затем стала помогать в спасении птиц. В середине января на координационном совете волонтеров-спасателей птиц была выбрана руководителем кампании. Об этом заявил Андрей Рудомаха в закрытом сообществе волонтеров: «Контроль за нашей общественной кампанией по спасению птиц мы чиновникам не отдаем, она должна остаться истинно общественной. <…> Мы создали общественное движение «Спасаем море», руководителем которого была избрана Жанна Львова. <…> Если на точках наших подразделений чиновники будут говорить, что они главные, и пытаться взять контроль за их деятельностью, прошу в соответствии с решением вчерашнего общего собрания мне об этом сразу сообщать, а чиновников отправлять общаться по этому поводу ко мне».
  
• Андрей Рудомаха — эколог, общественный деятель, координатор некоммерческой организации «Эковахта по Северному Кавказу». В прошлом активно боролся и выступал против проектов, нарушающих экологическое законодательство и сохранность окружающей среды, например, Олимпиады в Сочи и «Голубого потока». За свою деятельность неоднократно подвергался преследованиям правоохранительных органов, в 2017 году был жестоко избит группой неизвестных.
• Евгений Витишко — общественный и политический деятель, в прошлом — лидер регионального отделения партии «Яблоко» и член «Эковахты по Северному Кавказу». Стал широко известен после «дела о порче забора» на даче экс-губернатора Краснодарского края Александра Ткачева, из-за которого в 2012-м Витишко осудили на три года условно, а в 2013-м приговор заменили реальным заключением в колонии. С 2022 года Витишко возглавляет рабочую группу по экологии Совета по правам человека при губернаторе Краснодарского края Вениамине Кондратьеве. В первые дни трагедии на анапском побережье публично возглавил общественное движение по спасению птиц — давал комментарии СМИ, в том числе «Кедру»*. В этот раз Витишко не ответил на запрос наших корреспондентов.

По мнению Елены Соколовой, страшны не ошибки, а отсутствие работы над ними. Эколог считает, что у волонтерского движения сейчас два пути:

— Либо мы садимся за стол, спокойно слушаем друг друга, берем опыт того же «Пеликана», раз у них птицы хорошо выживают, и распространяем его по всему побережью. Регулярно встречаемся, обмениваемся знаниями, делаем все прозрачно и открыто друг для друга. Либо идем по другому пути — снимаем с себя миссию Бога и сворачиваем всю деятельность по спасению птиц. Признаемся, что не можем достичь результата, и тогда не привлекаем сюда материальный и человеческий ресурс, чтобы люди перестали травиться на мойках.

3 января на закрытом заседании оперштаба исполняющий обязанности министра природных ресурсов Краснодарского края Сергей Еремин сказал, что работа волонтеров по спасению птиц выглядит бесполезной, потому что выживет лишь несколько процентов из них. Елена говорит, что в какой-то момент даже согласилась с этим.

— Потому что я видела, как отмытые птицы через несколько дней бьются в предсмертных конвульсиях. В эти моменты думаешь: чем мы вообще занимаемся? Не лучше ли им было после этой катастрофы умереть в природе среди сородичей, а не тут — со шприцами в глотке и постоянно меняющимися рекомендациями ветврачей?

Все споры по поводу крахмала, «Полисорба», Fairy и других средств — пустые, потому что за ними не стоит анализа, что вредно, а что полезно. Но если собрать опыт всех центров за эти полтора месяца и попытаться понять, как влияет на птиц конкретное средство и лекарство, это было бы ценно. Мы живем в техногенный век, такие аварии могут повториться, нужно быть готовыми.

Таисия подчеркивает, что работа ведется с плохо изученными видами, которые почти не живут в неволе. Во всех центрах большая часть птиц умирает на 7–10-й день.

Об этом же в начале января говорили специалисты Русского орнитологического общества: «Это сугубо водные узкоспециализированные виды, питающиеся мелкой рыбой и различными крупными беспозвоночными, со специфической биологией и морфологией, и поэтому очень уязвимые. По этой причине они не содержатся в зоопарках и подобных коллекциях в условиях неволи, которую практически не переносят сколько-нибудь значительное время».

Один из волонтеров, с которым нам удалось пообщаться, утверждает, что государственная ветеринарная служба делает вскрытия погибших пернатых, но результаты не публикует:

— Их анализы показали заражение птиц орнитозом, микоплазмозом и птичьим гриппом, но волонтерам об этом никто не сообщает, хотя эти инфекции передаются человеку. У одной из волонтерок появились симптомы птичьего гриппа — рвота, температура под 40, хрипы и судороги. Она обратилась в палатку медицины катастроф в Анапе, а там ее попросили написать отказ от госпитализации, хотя с такими симптомами должны были забрать в инфекционное отделение. Она добровольно от нее отказалась, потому что не видит смысла в лечении, где будут заниматься сокрытием этого случая, а не ее выздоровлением.

Держать или отпускать?

— В «Аристее» опытным путем мы узнали, что чомги очень социальные птицы, — рассказывает Таисия. — Находясь в разных вольерах, они стремятся друг к другу. Если птиц много, они сидят кучками. В каждой есть свой вожак, который оберегает свою кучку от других. Таких интересных наблюдений у нас масса. Раньше мы ничего не знали о социальности этих птиц, повадках и уж тем более об их здоровье.

Не сразу волонтеры «Аристеи» отказались и от погружения птиц в тазы с водой и крахмалом. Делалось это, пока один из орнитологов не объяснил, что у пернатых срабатывает нырятельный рефлекс — они начинают дергать лапами и пытаются уплыть от человека. Но пытаясь занырнуть в тазу, птицы могут получать черепно-мозговые травмы, повреждать себе лапы и копчиковую железу, которая нужна им для смазывания перьев жиром.

— Тогда мы стали ставить на тазики сетки, застилать их ветошью и сажать птичек поверх в физиологичных для них положениях, — говорит Таисия. — Потом у нас появились сомнения по поводу крахмала — нам самим, работающим в респираторах и очках, от него становилось плохо. А у птиц нет защиты. Мы заметили, что крупицы крахмала забиваются им в глаза и царапают роговицу. Тогда мы перечитали кучу статей и выяснили, что для оттирания мазута лучше использовать песок, каолиновую глину или растительное масло. Но с маслом нужно работать быстро и точечно, чтобы не повредить оперение. Смывать его можно не Fairy с агрессивными поверхностно-активными веществами, а более мягкими средствами, которые не оставляют следов. Мы заметили, что такие птицы быстрее восстанавливаются и практически не мокнут. После этих экспериментов я поняла, что

Русское орнитологическое общество рекомендовало содержать отловленных чомг и гагар не более пяти дней после очистки и выпускать «в спокойных чистых внутренних водоемах, богатых биоресурсами, и желательно на достаточном удалении от зоны загрязнения». Как ранее объяснял «Кедру» орнитолог, быстрый выпуск птиц на волю соответствует мировой практике, но по каждой конкретной особи ветврачи должны принимать отдельное решение в зависимости от ее состояния. Однако анапская практика показала: даже спустя неделю после мытья Fairy птицы не проходят тест на воде — их оперение пропускает влагу, не давая держаться на поверхности.

Эколог Питер ван дер Вольф, участвовавший в спасении птиц после аварии на танкере «Надежда», подтверждает, что растительное масло перед применением моющих средств помогает оперению быстрее восстанавливаться, а «мягкие» очистители не стирают жировой слой с птичьего пера так агрессивно, как Fairy и похожая на него «химия».

— Можно поэкспериментировать со средствами, которыми очищают пуховые изделия, — они лучше сохранят водоотталкивающие свойства пера. Также важны pH и жесткость воды — чем она мягче, тем лучше для птиц. Обращать внимание нужно не только на средство, но и на сам процесс мойки — он должен быть тщательный, пятен оставаться не должно, даже небольших. Надо сказать, что в Анапе ситуация изначально сложная, мазут — самый тяжелый загрязнитель из всех нефтепродуктов, выживаемость после него низкая. Проблема не только в очистке пера, но и во внутренней интоксикации, которую птицы получают сразу, как только заглатывают мазут: он сразу оказывает пагубное влияние на внутренние органы — желудок, печень, почки.

Ван дер Вольф по-прежнему считает, что выпуск через шесть дней после очистки невозможен, но и держать птиц в неволе полгода — тоже плохая идея.

— Нужен индивидуальный подход: если у птицы не было тяжелой интоксикации, если площадь загрязнения небольшая, то, возможно, спустя неделю ее и стоит выпустить. Но, скорее всего, в Анапе работают с более тяжелыми «пациентами». Стоит искать более бережные подходы, чтобы сократить срок их пребывания у человека, — считает эколог.

— Потом начались другие проблемы, — продолжает Таисия. — Мы предположили, что «Полисорб», который птицам дают, как только они поступают в штабы, может быть вреден. Дело в том, что они поступают обезвоженными, и в результате «Полисорб» выходит у них с пометом острыми комьями. В некоторых зарубежных статьях мы читали, что, прежде чем давать сорбенты, птиц нужно поить и кормить, тогда часть мазута может выйти естественным путем, а вместо «Полисорба» лучше использовать измельченный в крошку активированный уголь — но проверить это на практике не успели. Что касается водки, то этот метод применялся в Советском Союзе. Мы прибегли к нему от отчаяния для выхаживания тяжелых «пациентов», потому что штабные протоколы не помогали — птицы умирали массово. И здесь нужно понимать, что мы, как и другие волонтеры, ничего не делали самопроизвольно, наобум и «просто потому, что нам так показалось»: в каждом штабе дежурит государственное ветеринарное управление, представитель Росприроднадзора, рядом всегда находятся ветврач и орнитолог.

Елена Соколова согласна с идеей быстрого выпуска птиц в хорошем состоянии. Она считает, что реабилитационные центры нужны только тем, кто уже пережил обработку пера Fairy.

— Сегодня некоторые экологи ссылаются на то, что Fairy при подобных авариях применяют за рубежом, но, на мой взгляд, нам нужно искать более бережные подходы к отмыву птиц, чтобы отпускать их как можно скорее, а не держать в центрах по полгода и более. Практика показала — долго в неволе чомги и гагары не живут, им нужно мигрировать, мы просто не можем создать им необходимых условий. Это не котики, а дикие животные, они не должны жить у человека, — говорит Елена.

По мнению волонтеров, у поступающих в центры птиц необходимо брать кровь на анализы:

— На входе никто не понимает, больны они или здоровы. Поэтому отделить одних от других мы просто не можем. Получается, что здоровые, но ослабленные птицы заражаются от больных. А быстро выпустить их нельзя, потому что после Fairy перо не восстановило свои свойства, тесты на воде показывают, что они тонут. Так погибали здоровые птицы, которые, не будь они помыты Fairy, были бы готовы к выпуску, — говорит одна из волонтеров.

Орнитологи смотрят на идею брать анализы у птиц скептически. Они указывают, что при таких масштабах катастрофы позволить себе лабораторные исследования каждой особи могут лишь «очень немногие государства, имеющие финансы и специалистов».

— Птицы страдают от целого букета инфекционных заболеваний. Однако главной причиной гибели все-таки являются последствия отравления нефтепродуктами и моющими средствами, — рассказал один из экспертов.

— Научное мнение прозвучит, наверное, грубо. Но вообще 

Никакими инфекциями друг от друга они просто не успеют заразиться, поскольку погибнут раньше, — замечает другой. — Честно говоря, лучше бы волонтеры занимались гуманной эвтаназией или направили свою энергию на борьбу с системой, благодаря которой эта катастрофа случилась.

Позаботиться о людях

Отдельно Елена Соколова подчеркивает: если начнется вторая волна, необходимо тщательнее позаботиться о здоровье людей. Орнитоз и микоплазмоз, глисты с птичьих перьев, постоянные мазутные испарения, стресс, переработки — все это отражается на здоровье волонтеров.

— Мы не знаем, какими люди вернулись домой, какие последствия у них проявятся в кратко- и долгосрочной перспективе. Нужно разрабатывать отдельные регламенты для каждого участка работ — как долго человек может трудиться, какие средства защиты должен использовать, какие препараты нужно принимать для поддержки организма, какие обследования проходить, — говорит она. — Не хочу сдаться и смириться с тем, что птицы погибли. И вижу, что людей с большим сердцем много. Верю, что мы найдем этот короткий путь от мытья до выпуска, наладим коммуникацию не только между центрами, но и с разными государственными ведомствами — это будет большой победой и подготовкой к будущему.

1 февраля оперштаб Краснодарского края опубликовал «Методические рекомендации по работе с пострадавшей птицей от разлива нефтепродуктов». Среди ключевых моментов — обязательная регистрация на портале «Добро.РФ», подтверждающая статус волонтера, наличие прививок от гепатитов, столбняка и дифтерии у претендентов на допуск в птичьи центры и разделение добровольцев на мойщиков, спасателей и ветеринаров — все они не должны контактировать друг с другом, как и работающие с живой и мертвой птицей. Официальный канал анапского волонтерского движения «Спасаем море» заявил, что относится к выпущенной методичке как к рекомендациям, а не требованиям, поэтому у волонтеров, уже работающих на ликвидации последствий, просить подтверждения вакцинаций не будут.

— Многие рекомендации по помощи загрязненным нефтепродуктами птицам основываются на международном опыте, т.к. за рубежом опыт ликвидации подобных инцидентов гораздо больше. Согласно им, шансы на спасение имеют те рыбоядные птицы, степень загрязнения которых не превышает 10%. Остальных западные специалисты предлагают гуманно «усыплять», т.к. они обычно погибают как в первые дни, так и в течение реабилитационного периода. В основном — из-за дисфункции внутренних органов вследствие отравления, а также из-за истощения, переохлаждения, стресса, инфекционных заболеваний, развивающихся при относительно длительном содержании.

Зарубежный и наш опыт говорит о том, что при подобных разливах рано или поздно погибают не менее 90–95% загрязненных нефтепродуктами и «спасенных» птиц. У остальных в значительной степени нарушается репродуктивная функция.

Для нашей страны способ эвтаназии не подходит по морально-этическим причинам. Поэтому возникает ряд вопросов.

1. Нужно ли делать анализы и зачем? 

В некоторых центрах всех поступающих птиц проверяют на птичий грипп, чтобы исключить заражение человека.

Нефтепродукты ядовиты при контактном воздействии и попадании внутрь организма. Любая птица начинает чистить свое оперение и мазут, попадая в ротовую полость, заглатывается и скапливается в желудке и кишечнике. Так углеводороды, сера и тяжелые металлы проникают в кровь и отравляют организм уже изнутри. Что лечить, какими препаратами, в каких дозах, на что обратить внимание — ответы на эти вопросы можно получить на основании анализов (с помощью мазков из зоба, ануса, анализов крови и УЗИ), определяя степень поражения внутренних органов. Далее назначается либо лечение, либо поддерживающая терапия, как в хосписе. Также важен контроль за весом пернатых. Нужно понимать, что мы не сможем спасти большинство отравленных птиц, мы можем им лишь помочь.

2. Могут ли птицы после отравления погибать от привычных для себя инфекций, носителями которых являются?

Конечно, могут. Птицы, как правило, заражены гельминтами и другими паразитами; являются носителями и переносчиками целого букета инфекционных заболеваний; накапливают в организме тяжелые металлы, ядохимикаты; подвержены отрицательным факторам окружающей среды.

При голодании, переохлаждении, отравлении, отсутствии возможности нормально плавать и летать, в других стрессовых ситуациях могут обостряться хронические заболевания, на ослабленный организм может «сесть» любая внешняя инфекция: либо бактериальная, либо вирусная, либо грибковое поражение.

Поэтому в первые дни лечения редко используются антибиотики, а вот контроль в последующем требует индивидуального подхода. Судя по ряду примеров в нынешней ситуации, критический период — около недели, после чего у отмытых и на вид здоровых поганок начинаются массовые инфекции и падеж. При пораженных внутренних органах птица не может эффективно бороться с заболеванием. Следует учесть, что на организм накладывается сильнейший стресс при поимке, отмывании, проведении лечебных процедур. Стресс сам по себе ведет к снижению иммунитета.

По наблюдениям ряда последних лет на Черноморском побережье, ежегодно море выбрасывает на пляжи в общей сложности сотни и тысячи погибающих и мертвых птиц. Чаще всего — поганок и чаек. Они не испачканы нефтепродуктами, а гибнут, как показал ряд анализов, от вспышек птичьего гриппа, других болезней, истощения.

3. Нужно ли разделять птиц в центрах, чтобы они не заражались друг от друга?

— На первоначальном этапе необходимо разделять поступающих пернатых по степени поражения и наличию видимых признаков заболеваний — для удобства манипуляций, для очередности в оказании помощи, а также из-за недопущения распространения патогенной инфекции. При большом скоплении пернатых необходимо соблюдать все правила санитарного контроля. В дальнейшем, при групповом содержании, при переселении птиц в реабилитационные центры, в случае падежа, берут пробы на птичий грипп.

Она не бесполезна, даже если в центрах помощи выживет лишь 3–4% пострадавших птиц, — происходит наработка бесценного опыта организации спасательных работ, взаимодействия, наработка регламентов помощи в подобных трагических ситуациях, которые, несомненно, будут повторяться и в дальнейшем.

* Минюст РФ считает «иностранным агентом».