Сюжеты · Общество

«Мы мирно стояли пред Зимним дворцом…»

Тайные пружины Кровавого воскресенья 9 (22) января 1905 года. Гапон, Зубатов, Николай Второй

Арсентий Тропаревский, Евгений Берман

9 января 1905 года. Расстрел рабочей демонстрации в Санкт-Петербурге. Фото: репродукция ТАСС

Сергей Зубатов — революционер и жандарм

Мы мирно стояли пред Зимним дворцом,
Царя с нетерпеньем мы ждали:
Как дети, любимые нежным отцом,
Несли ему наши печали.

Привел нас священник с иконой святой,
Он послан был нам в утешенье:
Как часто сердечною речью простой
Смирял в нас страстей он боренье.

«Священник с иконой святой» — так народная песня назвала Георгия Гапона, вдохновенного проповедника, основателя и лидера «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», одной из первых массовых легальных рабочих организаций в России. Именно Георгий Гапон был человеком, который вывел петербургских рабочих на улицы в воскресный день 9 января 1905 года. Но едва ли это событие могло состояться, если бы не знакомство Гапона с другим странным, и даже загадочным человеком — Сергеем Зубатовым, полицейским деятелем, который задумал, ни много ни мало, «уловить саму революцию» — а вместо этого под полицейским крылом вырастил хорошо организованных рабочих, выступление которых до основания потрясло здание империи.

Сергей Зубатов. Фото: Википедия

Сергей Зубатов родился в 1864 году, учился в гимназии, где заразился революционными идеями. Читал радикальных теоретиков народнического и демократического движения, распространял. Работал в книжном магазине в центре Москвы. Однако доучиться в гимназии он не сумел, и был отчислен. Историк Б.П. Козьмин отметил, что из-за того, что Зубатов так и не смог доучиться (не говоря уже о поступлении в университет), он не отличался блестящим образованием, а его кругозор был достаточно узок. Тем не менее он был очень одаренным человеком, что и доказал на службе в полиции.

В юном возрасте Зубатов напоминал максималиста, желавшего изменить мир через активное участие в революционной борьбе. Но потом что-то случилось.


Вот как описывает этот момент сам Зубатов:

«Летом 1886 года я был вызван в Московское охранное отделение, где начальником последнего было предложено мне поступить в сотрудники отделения. <…> у нас было с ним подробнейшее объяснение, как относительно моих, так и его действий, которое в общих чертах заключалось в следующем: охранному отделению было известно, что в нашу библиотеку ходила масса лиц, из которых многие считались за выдающихся революционеров, и кроме того, наблюдением было замечаемо, что библиотека была посещаема и лицами нелегальными, бывшими в Москве. Начальник отделения был крайне удивлен, что я целям революционеров никогда не сочувствовал и не сочувствую, с большинством посещавших библиотеку лиц не знаком и не имел понятия о том, что библиотека могла служить местом для свиданий, а мне приписывалось участие в революционной партии и что меня это обстоятельство крайне возмутило.

Но начальник отделения моим словам мог не поверить, а потому я был очень рад доказать фактически, что я всегда стоял на стороне существующего порядка и никогда не был противоправительственным человеком, почему и согласился быть сотрудником отделения».

Зубатов стал важным информатором Охранного отделения. После того как его открыто стали обвинять в работе на власти, он стал официальным сотрудником тайной полиции. С 1889 года она служил чиновником для поручений при Московском охранном отделении, а уже в 1896-м он стал начальником Московской охранки. В императорской России, где были сильны сословные перегородки, карьерный взлет Зубатова можно назвать ошеломительным.

На службе в тайной полиции Сергей Зубатов стал живой легендой. Последний начальник Московской охранки П.П. Заварзин отмечал, что Зубатов попал в ряды агентуры как участник революционного движения и хорошо знал его изнутри. Поэтому он сумел выстроить невероятно эффективную систему политического сыска, которая до него фактически не существовала. 

Зубатов первым поставил розыск в Империи по западноевропейскому образцу, введя систематическую регистрацию, фотографирование, конспирирование внутренней агентуры и т.д.

Однако он стал знаменит не только благодаря крайне эффективной контрреволюционной деятельности. Осознав, какую угрозу несет пропаганда социал-демократов среди рабочих, Зубатов решил вырвать из их рук инициативу. Революционеры стояли во главе стачечного движения: их усилиями в 1895 году число забастовок на одном предприятии достигло 264, а в 1899-м — уже 553.

В 1896 году Московское охранное отделение под руководством Сергея Зубатова ликвидировало одну из первых социал-демократических организаций — «Московский рабочий союз». При допросе рабочих Зубатов увидел, что те не могли понять, в чем, собственно, заключается их вина. В отличие от революционеров-интеллигентов, которые стояли во главе подобных организаций.

И тогда начальнику Московской охранки пришла гениальная идея: а что, если направить гнев рабочих не на царя, а на эксплуататора-фабриканта? Он объяснял пролетариям, что их проблемы можно решить в рамках существующего строя. Император им не враг. Настоящий злодей — фабрикант. В этом была доля правды: на тот момент в России действовали лишь зачаточные формы социального обеспечения, которые значительно уступали по масштабу и охвату немецкой системе государственного социального страхования, введенной Бисмарком в Германии. Поэтому бедственное положение рабочих можно было списать на алчность капиталистов.

Стоит еще помнить о том, что рабочие в своей массе еще верили в царя-батюшку и хранили верность монархии. Поэтому Зубатов решил перехватить инициативу у социал-демократов и поставить рабочее движение под контроль Охранки. И у него это получилось.

Его главная идея была следующая: рабочие должны найти поддержку и заступничество у царя. Он выступит в качестве защитника социальных низов от безжалостной капиталистической эксплуатации. Вместо бояр плохими стали фабриканты.

Зубатов добился поддержки от ряда высокопоставленных лиц, включая московского градоначальника великого князя Сергея Александровича, а затем понес эту идею в рабочие массы. В 1901 году рабочие подали заявку московскому обер-полицмейстеру Дмитрию Трепову о создании первого «зубатовского» общества — «Общество взаимопомощи рабочих механического производства». Вскоре были созданы и другие аналогичные организации по всей территории империи.

Зубатов на этом не остановился: он считал важной задачей не только практику самоорганизации, но и образование рабочих. Поэтому под его покровительством были организованы публичные лекции. По воскресеньям в здании Исторического музея лекции проводили известные экономисты, такие как профессора И.Х. Озеров, В.Э. Ден, А.Э. Вормс, А.А. Мануйлов, В.И. Анофриев. При этом Озеров разработал проект устава общества для рабочих.

Иван Христофорович Озеров. Фото: Википедия

Дальше Зубатов совместно с известным интеллектуалом-монархистом Львом Тихомировым, бывшим руководителем «Народной воли», порвавшим с революционным движением, в 1902 году организовал новый цикл публичных лекций. Однако в этот раз в них усилили религиозный компонент, а лекции читали иерархи Православной церкви. Православное воспитание было органичной частью зубатовского «социализма».

Тогда же, осенью 1902 года состоялось и знакомство Зубатова с популярным в рабочей среде Петербурга священником Гапоном. В столице империи Гапон и Зубатов создали «Общество взаимного вспомоществования рабочих механического производства». И практически сразу же Гапон обратил внимание и Зубатова и высших полицейских чинов на слабое место «зубатовских обществ» — слишком тесная связь с полицией компрометировала их в глазах рабочих и парализовывала рабочую самодеятельность. Гапон предлагал действовать иначе — поощрять рабочих к созданию независимых профсоюзов «по английскому образцу». Но к нему не прислушались — слишком были очевидны успехи Зубатова, ведь активность и популярность социал-демократов среди рабочих действительно начали снижаться.

Однако на фоне этих достижений Зубатов начал терять доверие высокопоставленных сановников империи. Его пропаганда «народного монархизма» сильно досаждала Министерству финансов и его руководителю Сергею Юльевичу Витте. Кроме этого, в 1903 году одна из демонстраций рабочих в Одессе, организованная зубатовцами, переросла в гигантскую стачку, которая охватила многие южные города империи.

Затем Зубатов начал интриговать против своего начальника — министра Плеве. Это послужило причиной внезапной отставки Зубатова с поста руководителя главы Особого отдела департамента полиции в 1903 году.

«Народный священник» Георгий Гапон

Однако дело Зубатова не пропало — его продолжил Георгий Гапон, показавший себя выдающимся организатором. В августе 1903 года, после отставки Зубатова, именно Гапон стал фактическим руководителем «Общества взаимного вспомоществования рабочих механического производства». И взялся за дело.

Но «дело» Гапона сильно отличалось от «слова» Зубатова. Выходец «из простых людей», живший в рабочей среде и глубоко ее знавший, Гапон понимал то, чего не мог понять офицерский сын и недоучившийся гимназист Зубатов — рабочим в «первом поколении», столкнувшимся с жестокими дисциплинарными практиками на заводах того времени, уже недостаточно было доброжелательных рассуждений о царской заботе и злых фабрикантах — рабочие ждали дела — реального решения их проблем в отношениях с фабрикантами.

Георгий Гапон. Фото: Википедия

Проблемы же эти были вот какого рода — первая русская индустриализация, развернувшаяся на рубеже ХХ века, проходила «на иностранные деньги» — все эти лесснеры, нобели, сименсы, михельсоны, привлеченные щедрыми обещаниями русского правительства и дешевизной российского труда, привезли в Россию свои капиталы, станки, производственные линии, и — методы организации производства, вчерашним крестьянам едва знакомые. Отсюда и конфликты — европейские предприниматели привыкли иметь дело с дисциплинированными рабочими своих городов, вышколенных столетием индустриального развития — в то время как в России позавчерашние крепостные едва понимали, почему за отлучку от станка, курение на работе, ошибку в технологии их, без всяких объяснений, «наказывают рублем», вычитая штрафы из заработка. Не говоря уже о тяжких условиях труда и отсутствии всяких механизмов урегулирования конфликтов.


Георгий Гапон в книге «Моя жизнь»:

«Эти пасынки нашего общества в С.-Петербурге уже хорошо понимают несправедливость своего положения и нехристианские отношения между капиталом и трудом. И как могло быть иначе? Они видели, как каждое утро молодых девушек, наравне с мужчинами, раздевали и обыскивали перед началом работы. Трудность получения работы увеличивалась отсутствием трудовой регистрации. Часто ко мне обращались рабочие со словами: «Я работал 20 лет на одном месте, и теперь мне отказали. У меня нет дома в деревне, и я знаю, я чувствую, что и я и моя семья погибли».

Как мало нужно, чтобы утешить этих страдальцев. <…> Вот где обширное поле деятельности для служителей церкви. Кроме проповеди трезвости и смирения, они ничего не делают. Полное отсутствие прав, как личных, так и общественных, еще сильнее увеличивает ожесточение рабочих. Каждый представитель владельца, от директора до последнего мастера, может уволить рабочего. Каждый, стоящий на более высокой ступени, имеет право неограниченного угнетения своих подчиненных. Этим беззаконием и можно объяснить сильное развитие хулиганства в русских городах».

Собрав группу инициативных рабочих, Гапон выступил с предложением «окончательно бросить форму Московской организации, освободиться от опеки административных нянек и, что особенно важно, создать материальную независимость». Предложение встретило единодушную поддержку.

Тогда же было подобрано новое помещение для собраний и выработан новый проект устава, который был подан на утверждение в Министерство внутренних дел.

15 (28) февраля 1904 года министр В.К. Плеве утвердил устав организации, получившей новое название — «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга».

Формально все осталось «как при Зубатове», однако надо отдать должное властям — там быстро почуяли, что Гапон гнет совсем не в ту сторону, что Зубатов.

Из полицейского доклада министру юстиции Николаю Муравьеву

«Названный священник [Гапон] приобрел чрезвычайное значение в глазах народа. Большинство считает его пророком, явившимся от Бога для защиты рабочего люда. К этому уже прибавляются легенды о его неуязвимости, неуловимости и тому подобном. Женщины говорят о нем со слезами на глазах». 

Но формально начальству сказать было нечего — Устав «Собрания» утвердил министр МВД, на первом заседании «Собрания» присутствовал петербургский градоначальник генерал Иван Фуллон. По мере роста численности Собрания в разных районах Петербурга стали открываться его новые отделы. Всего к концу 1904 года открылось 11 отделов.

Гапон и Иван Фуллон на открытии Коломенского отдела «Собрания Русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Осень 1904 года. Фото: Википедия

Однако в пику гапоновскому «Собранию» при поддержке властей продолжало действовать и зубатовское «Общество взаимопомощи рабочих механического производства». Конфликт между ними был вопросом времени.

И этот конфликт произошел — в конце декабря 1904 года на Путиловском заводе активист зубатовского «Общества» мастер Тетявкин уволил четырех рабочих, принадлежавших к гапоновскому «Собранию».

Несомненно, Союз поддержит вас…

О том, что последовало дальше, рассказывал сам Гапон:

«Если мы оставим уволенных на произвол судьбы, доверие к нашему Союзу неизбежно и навсегда поколеблется, не говоря уже о том, что это поощрило бы произвол. Если же нам удастся отстоять их, престиж нашего Союза неимоверно поднялся бы в глазах рабочих.

Первым делом я направил рассчитанных рабочих к директору завода Смирнову и к фабричному инспектору, но там их постигла неудача…»

Переговоры с администрацией результата не дали. Вернуть троих рабочих директор Смирнов согласился, а вот наказывать мастера отказался наотрез. Гапон обратился к градоначальнику Фуллону, но тот отказался вмешиваться в ситуацию. И тогда «Собрание» решило пойти на крайнюю меру — 2 января на собрании в Нарвском отделе было принято решение о начале забастовки, и 3 января Путиловский завод прекратил работу. Одновременно гапоновские рабочие начали печатать и распространять по заводам Петербурга списки широких экономических требований к администрации.

Содержание [требований] было следующее:

  1. цена на контрактные работы (срочные) должна быть устанавливаема не произвольным решением мастеров, а по взаимному соглашению между начальством и делегатами от рабочих;
  2. учреждение при заводе постоянной комиссии из представителей администрации и рабочих для разбора всех жалоб, причем без согласия комиссии никто не мог быть уволен;
  3. восьмичасовой рабочий день; (по воспоминаниям Гапона, на этом пункте не настаивали, откладывая его до выработки соответственного законодательства);
  4. увеличение поденной платы женщинам до 70 коп. в день;
  5. отмена сверхурочных работ, за исключением добровольного соглашения, и тогда — двойная плата;
  6. улучшение вентиляции в кузнечных мастерских;
  7. увеличение платы чернорабочим до одного рубля в день;
  8. никто из забастовавших не должен пострадать;
  9. за время забастовки должно быть заплачено.

Бастующие рабочие у ворот Путиловского завода. Фото: Википедия

3 января у министра финансов Владимира Коковцова состоялось совещание заводчиков и фабрикантов, на котором обсуждались меры по прекращению рабочей забастовки. По итогам этого совещания Коковцов написал доклад на имя императора Николая Второго, который был подан 5 января. В докладе Коковцов утверждал, что требования рабочих незаконны и невыполнимы для промышленников, а исполнение некоторых из них могло бы нанести урон российской промышленности.

Правительство и забастовщики, что называется, «вошли в клинч» — рабочие настаивали на своем праве предъявить требования к заводской администрации — правительство не имело никакого желания содействовать в этом рабочим.

Главный аргумент Георгия Гапона

Когда ж, обезумев от лютой нужды,
От тяжких трудов через меру,
В груди разжигали мы пламя вражды,
В нее сохраняя лишь веру,

Он вновь обратился к нам с словом любви,
Смягчивши отчаянья муки,
И так говорил: «Не омоем в крови
Трудом освященные руки.

Тяжка ваша доля, тяжка, как в аду,
Всю жизнь вас терзают безбожно,
Но вспомним: избыть чтоб лихую беду,
Все ль сделали мы, что возможно?

Нет, нами забыт, кто зовется отцом,
Защитой, надеждой народа…
Пойдем же, предстанем пред царским лицом,
И минет лихая невзгода.

Гапон, что называется, выложил на стол козырного туза — «Петицию», с которой рабочие должны были обратиться непосредственно к царю — пусть он рассудит этот конфликт!

Петиция

Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга, разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпели, но нас толкают все дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немногого просили, мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука.

Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но в этом нам отказали. Нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными также оказались наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до 8-ми в день; устанавливать цену на нашу работу вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией заводов; увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы; лечить нас внимательно и без оскорблений; устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега.

Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противузаконно, всякая наша просьба — преступление, а наше желание улучшить наше положение — дерзость, оскорбительная для них.

Государь, нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности, в действительности же за нами, равно как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать нужды, принимать меры к улучшению нашего положения.

Нас поработили и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление.

Весь народ рабочий и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не только не заботящегося об интересах народа, но попирающих эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы, рабочие и народ, не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят. Народ лишен возможности выражать свои желания, требования, участвовать в установлении налогов и расходовании их. Рабочие лишены возможности организоваться в союзы для защиты своих интересов.

Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты-эксплоататоры рабочего класса и чиновники-казнокрады и грабители русского народа.

Вот что стоит перед нами, государь, и это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение…

Петиция рабочих и жителей Санкт-Петербурга. Фото: архив

Казалось бы, «Петиция» носила более чем верноподданнический характер, но ее следующий абзац содержал уже серьезное политические заявление:

Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь. Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо [народное] представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собою. Ведь ему только и известны истинные его нужды. Не отталкивай же его помощь, прими ее, повели немедленно, сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель — пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов…

На это-то обстоятельство и обратил внимание министр юстиции Николай Муравьев, встретившийся с Гапоном 7 января 1905 года: «Но ведь вы хотите ограничить самодержавие!» — воскликнул он.

— Да, — ответил Гапон, — но это ограничение было бы на благо как для самого царя, так и его народа. Если не будет реформ свыше, то в России вспыхнет революция, борьба будет длиться годами и вызовет страшное кровопролитие. 

Мы не просим, чтобы все наши желания были немедленно удовлетворены, мы удовольствуемся удовлетворением наиболее существенных. Пусть простят всех политических и немедля созовут народных представителей, тогда весь народ станет обожать царя…

Из воспоминаний Гапона:

«…Муравьев изменился в лице, слушая меня, но затем внезапно встал, простер руку и, отпуская меня, сказал: «Я исполню свой долг». Когда я спускался по лестнице, меня поразила мысль, что эти загадочные слова могли иметь только тот смысл, что он поедет к царю посоветовать стрелять без колебания.

Георгий Гапон читает петицию в собрании рабочих накануне 9 января. Рисунок неизвестного художника. Источник: Википедия

Нет, министр юстиции не посоветовал царю стрелять. Но вечером 8 января у министра внутренних дел состоялось совещание, на котором присутствовали: министр внутренних дел П.Д. Святополк-Мирский, министр юстиции Н.В. Муравьев, министр финансов В.Н. Коковцов, товарищ министра внутренних дел К.Н. Рыдзевский, товарищ министра внутренних дел П.Н. Дурново, товарищ министра финансов В.И. Тимирязев, директор департамента полиции А.А. Лопухин, градоначальник Санкт-Петербурга И.А. Фуллон и начальник войск гвардии и Санкт-Петербургского военного округа Н.Ф. Мешетич. Муравьев рассказал собравшимся о своей встрече с Гапоном и о произведенном им впечатлении.

Министр характеризовал Гапона как «ярого революционера» и «убежденного до фанатизма социалиста». Муравьев предложил арестовать Гапона и тем обезглавить возникшее движение; его поддержал Коковцов. Фуллон высказался против ареста Гапона, но заявил, что допускать рабочих на площадь нельзя, так как это может повлечь непредсказуемые последствия. По итогам заседания было решено: расставить на окраинах заставы из воинских подразделений и не допускать рабочих в центр города, а в случае неповиновения действовать силой. Было решено также разместить войска на Дворцовой площади. И генералы начали выводить войска на улицы. По подсчетам советского историка В.Д. Бонч-Бруевича, в войсках Петербургского гарнизона, находилось около 22 278 человек, а в войсках, прибывших на подкрепление, — около 8550 человек, итого около 30 828 человек пехоты и кавалерии. Если же прибавить к этому 10 000 внутренней полиции и прочей охраны, то всего на подавление беспорядков было брошено около 40 000 человек.

А вот решение об аресте Гапона осталось невыполненным — полицейские просто не рискнули идти в рабочие кварталы, где находился Гапон.

«Зрелище ужасающее…»

Утром 9 января 1905 года рабочие колонны начали свое шествие к Зимнему дворцу из всех районов города. Местами сбора рабочих были отделы «Собрания» — Выборгский, Нарвский, Василеостровский, Коломенский, Рождественский, Петербургский, Невский, Московский, Гаваньский, Колпинский и на Обводном канале. В каждом районе шествие возглавлял председатель отдела со свитком «Петиции». Гапон, отслужив молебен, шел впереди колонны рабочих Путиловского завода. По плану Гапона, колонны должны были преодолеть заставы на окраинах города и к 14 часам соединиться на Дворцовой площади.

Утро 9 января у Нарвских ворот. Источник: Википедия

Около 11.30 утра процессия приблизилась к Нарвским триумфальным воротам, возле которых ее ожидали войска — эскадрон конно-гренадер и две роты 93-го пехотного Иркутского полка.

И рота за ротой, все супротив нас,
Вмиг фронтом развернуты были,
Направили дула нам в лица как раз
И в грозном молчаньи застыли…

Так тихо, так жутко. Вдруг слышится «пли!»,
Опомниться мы не успели,
Свалились уж многие на снег в крови,
За залпом же залпы гремели.

И ужас объял нас. Безумно крича,
Мы с страшного места бежали,
Израненных, мертвых с собой волоча,
А в тыл нам стрелять продолжали.

Войска расстреливали рабочих по всему городу, убегавших кавалеристы рубили шашками. По самым консервативным оценкам, 9 января 1905-го в Петербурге погибли 129 мужчин и женщин разного возраста (от 14 до 56 лет), и еще около 800 были ранены.

Из письма художника Валентина Серова Илье Репину:

«То, что пришлось видеть мне из окон Академии художеств 9 января, не забуду никогда — сдержанная, величественная, безоружная толпа, идущая навстречу кавалерийским атакам и ружейному прицелу — зрелище ужасающее <…> Ужели же, если государь не пожелал выйти к рабочим и принять от них просьбу — то это означало их избиение? Кем же предрешено это избиение? Никому и никогда не стереть этого пятна…» 

Вечером 9 января у министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского министры собрались вновь, чтобы выяснить — кто же все-таки дал приказ открыть огонь и кто должен понести ответственность за происшедшее. И вот тут выяснилось, что ответственного не найти — каждый ссылался на недостаток полномочий. И точку в дискуссии цинично поставил начальник штаба войск гвардии Николай Мешетич: «Зачем войска стреляли? А их вызывали не на парад!»

Гапон наш шел мрачный, молчанье храня;
Он нес бездыханное тело,
Прах той, что погибла, его заслоня,
От меткости зверской прицела.

Но вдруг, обернувшись навстречу стрельбе,
Он крикнул, рукой потрясая:
«Палач и убийца! Проклятье тебе
Проклятье родимого края!

Пред Зимним дворцом мы появимся вновь,
Час близок кровавой расплаты
За кровь трудовую, невинную кровь,
Что брызнула в эти палаты».

И грозно толпа заревела кругом;
Рабочие, вскинувши руки,
Клялися побиться с венчанным врагом,
Отмстить за страданье и муки.

Тот клич по стране прокатился волной,
Набатом звучал он в народе:
В столицах, в глуши деревеньки родной
Раба пробудил он к свободе.

И красное знамя взвилось, как маяк.
Звучат «Марсельезы» напевы.
Студент бросил книгу, рабочий — верстак,
И пахарь забросил посевы.

И ширится грозное войско, растет,
Зловеще рокочет, как море,
Могучим прибоем на приступ идет —
И горе вам, изверги, горе!

Рыдай, трепещи, венценосный палач,
Проклятьем страны заклейменный!
Заране конец свой ужасный оплачь:
Уж мститель идет разъяренный.

Оставьте ж работу, ученье, семью,
Под красное знамя идите
И кровью своею в отважном бою
Народу свободу купите…

Проклятье и смерть венценосным «отцам»!
Свобода родному народу!..
И вечная слава героям-борцам,
Погибшим за нашу свободу…

«Это стихотворение до такой степени отвечало тогдашнему настроению самых широких, еще не затронутых народных масс, что его знали наизусть тысячи. <…> Стихотворение это, далеко не высокое по своим художественным достоинствам, однако у всех недавно переживших величайшую драму вызывало, очевидно, яркие и живые образы и захватывало так глубоко, что люди, слушая его, плакали, рыдали, проклинали и рвались к бою, к мщению…» — писал историк В.Д. Бонч-Бруевич (Нелегальная поездка в Россию. М.-Л., 1930).

Иван Владимиров. «Расстрел рабочих у Зимнего Дворца в Петербурге» 

Из дневника Николая Второго:

«Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!» 

Действительно, никакими рациональными соображениями объяснить решение о расстреле рабочей демонстрации было невозможно. Но правительство самодержавного императора рациональными соображениями не руководствовалось.

  • Георгий Гапон был убит боевиками-эсерами 28 марта 1906 года.
  • Сергей Зубатов покончил с собой 3 марта 1917 года.
  • Николай Второй был расстрелян 17 июля 1918 года.

Материал подготовлен при участии Дмитрия Прокофьева