Мастер свободного пространства

Ереван богат на памятники. На Каскаде — самом культовом месте армянской столицы — уютно расположилась «Курящая женщина» Фернандо Ботеро. Если пройти 200 метров от обаятельной толстушки, можно прийти к дому-музею не менее талантливого, чем известный колумбиец, армянского художника и скульптура Ерванда Кочара.

Кочара, правда, чаще всего сравнивают не с Ботеро, а с Пикассо. Даже люди, не особо разбирающиеся в искусстве, могут заметить некоторое их сходство.

Однако схожесть Пикассо и Кочара — иллюзия. Они разные: Пикассо кажется легким и очень уверенным в своей гениальности, Кочар же — отнюдь не легкий и очень глубокий. Кочар и сам считал, что они непохожи. «Мои работы многим напоминают картины Пикассо, но это как раз свидетельство того простого факта, что они не понимают ни моих картин, ни того, что хочет Пикассо, — писал Мастер в книге «Я и вы». — В моих картинах постоянно присутствует вопрос «почему?», а в картинах Пикассо — «как?». Меня интересует и занимает положение формы, а Пикассо — ее качественное состояние. Пикассо в данном случае идет от Ван Гога, а я — от Сезанна».

Так и хочется немного слукавить и написать: если бы Ерванд Кочар в 1936 году не вернулся в Советский Союз, а остался в свободной стране, то это еще вопрос, кого бы с кем сравнивали: Кочара с Пикассо или Пикассо с Кочаром.

«Нет, нет и тысячу раз нет! Ерванд Кочар не может быть причислен к обыкновенным художникам: общеизвестные характеристики и эпитеты в данном случае бессмысленны. Как можно его определить — мощный или гениальный. Вероятно, допустимо колебание в выборе между этими двумя оценками, хотя я склоняюсь ко второму определению», — уверен французский искусствовед Андре Паскаль-Леви. 

писал еще один специалист по искусству из Франции Валдемар Жорж.

Тифлис. Начало

Ерванд Кочар (Кочарян) родился 15 июня 1899 года в Тифлисе. Начальное образование получил в Нерсисянской школе — кузнице армянских талантов. В разные годы там учились Хачатур Абовян, Перч Прошян, Дереник Демирчян, Каро Алабян, Габриэль Сундукян, Оганес Туманян, Анастас Микоян. Семья Кочара потом не раз рассказывала, что именно однокашник Кочара Анастас Микоян вытащил Мастера из советской тюрьмы в 1943 году.

Окончив Нерсисянскую школу в возрасте 15 лет, Кочар продолжил обучение в Шмерлинговской школе изящных искусств и скульптуры в Тифлисе под руководством признанного художника Егише Тадевосяна. В 19 лет Кочар переехал в Москву, где в Свободных художественных студиях оттачивал мастерство под руководством Петра Кончаловского.

В Тифлис в 1921 году Кочар вернулся уже как серьезный художник, выставлялся в разных салонах и преподавал живопись в средних школах города. Через год, когда еще можно было уехать из страны победившего большевизма, молодой художник уехал за границу по стандартному эмигрантскому маршруту: сначала в Константинополь, затем в Венецию, Рим, Флоренцию и наконец в Париж. За 13 лет жизни в Париже он успел организовать пять выставок, причем первая из них случилась уже через два года после его переезда — невиданно быстро.

Париж. Успех. Богема.

В столице Франции, где Кочар жил с 1923 по 1936 год, он не просто влился в ряды известных европейских мастеров, но и основал новое направление — Peinture dans l’espace («Живопись в пространстве»), в котором начал использовать время как четвертое измерение. Наши современники сказали бы: «Ого! Это же 3D!» Европейские газеты того времени писали: «Кочар стал одним из тех, кто за несколько лет перевернул мир живописи и изменил представление о современном искусстве».

В Париже Кочар быстро стал своим в среде талантливых, свободных и бедных художников. Выставлялся вместе с ними, часами сидел в кафе, влюблялся, жил жизнью местной богемы, как в знаменитой песне La Boheme другого парижского армянина — Шарля Азнавура.

В кафе по соседству
Нас таких собиралось несколько человек,
Ожидающих славы,
Нищих, голодных,
Но продолжавших верить.

На персональной выставке, которая прошла в 1928 году в парижской галерее Ван Лера, Кочар представил работы в жанре пространственной живописи. Экспозиция вызвала восторженные отзывы у критиков — например, таких как Вальдемар Жорж. Новый взгляд на живопись заметили и крупные коллекционеры, в том числе знаменитый Леонс Розенберг. У талантливого художника появился богатый покровитель.

После успеха этой выставки имя Кочара все чаще упоминалось во французской прессе, его работы начали регулярно выставляться вместе с работами Леже, Пикабия, Пикассо. А в 1936 году он вместе с Дюшаном, Миро, Кандинским, Пикабиа и Делоне подписал «Манифест димансионизма», провозгласивший новые художественные принципы и предвосхитивший развитие авангардного искусства.

Любовь и смерть. Возвращение домой

Путь к успеху Кочара, как и полагается, был тернист. Однако сидя в камере советской тюрьмы, в которой ему довелось побывать, и думая о жизни в Париже, он, наверное, считал, что то было свободное время.

…И вряд ли счастливое. В 1928 году от туберкулеза скончались его молодая жена и маленькая дочка.

Судьба его второй жены, Мелине Оганян, на которой он женился в 1930 году, оказалась не менее страшной. Когда Кочар в 1936 году вернулся в СССР, Мелине осталась одна в Париже с его работами и упорно боролась за то, чтобы в Европе не забыли ставшего невыездным мужа. Благодаря ее настойчивости работы художника продолжали выставляться в Париже.

Мелине вместе с представителями парижской интеллигенции предприняла попытку организовать его возвращение, но она оказалась тщетной. Кочара не смогли вырвать из Союза, и лишь в 1955 году в Париже удалось организовать выставку оставленных Кочаром работ.

Мелине Оганян покончила жизнь самоубийством в 1968-м, так и не увидев оставшегося за «железным занавесом» мужа.

…В 1936 году, в разгар ежовских репрессий, Кочар приехал домой, в Советский Союз, в Тбилиси. Знал ли парижанин Кочар о репрессиях в СССР? Знал ли о масштабах этих репрессий? Вряд ли.

«Мы предполагаем, что он планировал посетить родителей. Его друг, Аветик Исаакян, тоже звал его в советскую Армению. Он больше 13 лет не видел своих родителей. В армянской традиции принято, что заботу о семье берут на себя сыновья. Ерванд был единственным сыном, а в Тбилиси остались его мать, отец и две сестры. Об уже не молодых родителях заботилась одна из сестер, которой, как известно из сохранившихся писем, Кочар все время обещал вернуться, — рассказывала Карине Кочар, внучка Мастера и директор дома-музея своего деда.

Не знаем точно, возможно, он потом хотел вернуться в Париж или отправиться куда-то еще. В Европе уже чувствовалась война. Может быть, он намеревался уехать позже в Америку. Но этого мы не знаем. Кочар приехал и больше не смог покинуть Советский Союз. В Грузии его не приняли в Союз художников. И думаю, это стало главной причиной его переезда из Тбилиси, где жила семья, в Ереван, где Кочар стал членом Союза художников Армении. Впрочем, это членство ему не очень помогло».

В Ереване Ерванд Кочар оказался в силу обстоятельств: парижскому армянину в Тбилиси порекомендовали искать счастья на родине предков. Если бы он остался в Париже, кто знает: может, в его работах тоже появилась бы легкость. Но судьба Кочара — армянская судьба — распорядилась по-другому. И один из самых свободных европейцев первой половины XX века прожил вторую половину своей жизни в несвободной стране. Может быть, именно поэтому в Ереване его живопись стала еще глубже, а скульптуры — монументальнее.

Читаешь хронику жизни Мастера и думаешь: как же ему не повезло с эпохой! Не повезло даже больше, чем нам. Хотя мы постоянно сетуем: мол, вот угораздило же нас жить в историческую эпоху. Но, будем честны, личности и таланты того исторического времени были масштабнее.

География жизни Ерванда Кочара — наглядное пособие судьбы армянского интеллигента XX века. Почему интеллигента, спросите вы? Сам Кочар в своей книге так определил положение художника в обществе: «Он не рабочий, потому что его работа не измеряется конкретными критериями, его творчество — дело главным образом умственное, он скорее интеллигент, но интеллигент не принадлежит к какому-то из классов, он может быть идеологическим приверженцем буржуазии, аристократии и рабочего класса».

Художники рождаются художниками

В своей книге «Я и вы» Мастер продолжает: художниками рождаются, талант нельзя «выучить», но художник обязан быть образованным. В молодости в Париже он дни проводил в Лувре, изучая выдающихся живописцев. Больше всех Кочар любил (в данном случае это правильный глагол) образованного и мудрого Леонардо да Винчи. Ценил он, конечно, и своих современников, со многими из которых был знаком, о которых потом, десятилетия спустя, увлеченно рассказывал молодым ереванским художникам. «Брак, Пикассо, Матисс, Генри Мур… Вот кому обязано всем сегодняшнее искусство», — писал Кочар.

Тюрьма

Про два с половиной года, проведенных Кочаром в советской тюрьме, сведений не очень много. В Советском Союзе о ней не вспоминали по понятным причинам. А в более позднее время семья не очень любила об этом рассказывать.

Арестовали Мастера 23 июня 1941 года. По доносу. Обвиняли в шпионаже.

Как и всех узников сталинских тюрем, Кочара тоже не пощадили. 

читаем в воспоминаниях его сына Айказа Кочара.

Потомки Кочара говорят, что его сестра поехала в Москву просить за брата. Встречалась с руководителем Союза архитекторов Каро Алабяном, который и организовал ее встречу с Анастасом Микояном, занимавшим в те годы должность первого заместителя главы правительства СССР.

Спустя какое-то время пришла телеграмма из Москвы. Мастера освободили. Его внучка, Карине Кочар, рассказывает: «Пришли в камеру, сказали: «Собирайся», посадили в грузовик и привезли домой».

Ерванд Кочар долго не выходил из грузовика — боялся; его просто вытолкнули. Для конвоиров он не был великим художником — для них он был никем, одним из многих тысяч людей, которых посадили по доносам.

Кто знает, может, сегодня потомки этих конвоиров водят своих детей к памятнику Давиду Сасунскому, чтобы сфотографировать их с символом Еревана, созданным рано постаревшим в тюрьме, непонятым интеллигентом Ервандом Кочаром.

Давид Сасунский

Ерванда Кочара в Советском Союзе обвиняли в формализме, как и Всеволода Мейерхольда, и Дмитрия Шостаковича. И вряд ли те, кто это делал, понимали, о чем речь. В те нехорошие времена любого талантливого творца можно было обвинить в формализме со всеми вытекающими печальными последствиями.

Интересно, почему «формалистов» особо не любили в тоталитарных странах? Наверное, потому что нужно понимать, что смотрит, читает и слушает народ, чтобы контролировать, направлять, обманывать…

И тем не менее именно «приверженцу формализма» выпала судьба создать символ сначала советского, а потом и независимого Еревана.

Памятник герою армянского эпоса решили построить в 1939 году. Объявили конкурс. Времени для создания памятника герою тысячелетнего армянского эпоса было отведено совсем мало. За 18 дней Мастер создал гипсовую статую Давида на деревянном постаменте. Ее установили на Привокзальной площади, где она простояла два года и после ареста Мастера в 1941 году была уничтожена. Как, почему и кем — неизвестно.

В эпоху хрущевской оттепели, в 1957 году, горсовет Еревана снова поручил Кочару создание статуи. Памятник открыли 3 декабря 1959 года.

«Кочар получил превосходное образование в Нерсисянской школе и прекрасно понимал, как происходит сохранение нации. Он знал, что малые народы уничтожают, когда они теряют связь со своей культурой и историей. Ерванд осознавал, что оказался в жестокой советской системе, из которой невозможно сбежать, и решил создавать такие ценности, которые всегда будут сопровождать армян, помогать им помнить свою историю, сохранять национальное самосознание. Он верил: в будущем эти ценности помогут возродить чувство национального достоинства», — говорила Карине Кочар, внучка Мастера.

Словно про наше время сказано. И очень практично. Если современники бессильны что-то изменить, то нужно хотя бы память сохранить для тех будущих поколений, которые, может быть, будут умнее. Или которым больше повезет.

Гений на родине

Сергей Довлатов очень точно написал о взаимоотношениях гения и простых смертных: «У гениев, конечно, есть соседи, как и у всех прочих, но готовы ли вы признать, что ваш сосед — гений?» Советское окружение Мастера его признавать не спешило. Его первая персональная выставка в Ереване состоялась в 1965 году, спустя почти 30 лет после его возвращения в СССР.

Да, конечно, современники и «соседи» Кочара «могли гордиться», что Мастеру, немного его помучив (всего два с лишним года), позволили работать на родине и создавать свои шедевры. Именно в Ереване Мастер создал полотна «Экстаз» (1960), «Ужасы войны» (1962), монументальные скульптуры «Орел Звартноца» (1955), «Меланхолия» (1959), «Муза кибернетики» (1972), «Вардан Мамиконян» (1975) и «Давид Сасунский» (1959). Но трудно представить, что бы создал Мастер, если бы судьба его была другой.

«После 1936 года он больше не выезжал за границу. Многие считают, что если бы он не вернулся, то был бы так же известен, как, например, Пикассо. Но, несмотря ни на что, он не сломался в Советском Союзе и создал шедевры для армян», — уверена Карине Кочар.

Некоторые искусствоведы считают, что в работах Ерванда Кочара в советский период четко прослеживается его гражданская позиция. В СССР Кочар оставался самым европейским, вернее, даже парижским художником, весьма далеким от советского китча. Армянам, конечно, очень повезло, что Ерванд Кочар родился в армянской семье. Впрочем, сам Мастер считал, что гений может родиться где угодно. «На куче навоза может вырасти фиалка, и среди шипов и колючек распускаются цветы розы и кактуса. И в каком-нибудь отсталом племени либо малокультурной среде может родиться гений. Никому не дано знать, куда забросит рука Небесного Сеятеля семя гения или преступника», — писал он.

Аза Бабаян