Смотря что в имени тебе Его

Вновь возникают разговоры о необходимости более глубокой интеграции православия в социальную жизнь. Сразу возникает мысль: куда уж больше? В России консервативный курс выбран на государственном уровне и закреплен в понятии «традиционных российских духовно-нравственных ценностей». И реставрация идеи «третьего Рима» как основы российского государства имеет религиозный исток.

Правда, стоит подчеркнуть: консервативный «крен» — не специфичная черта российского общества, и он имеет не только политические причины. Масштабы мировых катастроф и технологические прорывы, в корне меняющие представления о социальных возможностях, многих толкают искать опору в «традиционных» ценностях. Да, не все могут принять перспективу вынашивания детей в искусственной матке и тому подобные инновации.

Но что может дать религия, конкретно православие, современному россиянину?

Евангельская история учит духовному героизму в экстремальных условиях: она рассказывает о пути Христа на Голгофу и его чудесном воскресении из мертвых. При этом она не учит обычной жизни в повседневности. Правила жизни для христианина были введены в обиход отцами церкви и закреплены в Средние века в период слияния светской и церковной власти. В спайке со светской властью церковь была на страже интересов государства и его элит. По сути, этой цели подчинялось регулирование жизни простого народа на всех уровнях, привилегированные классы жили не так, как простой народ. 

В этой связи вопрос, хорошо ли жить по правилам, придуманным в культурных, политических, экономических, медицинских условиях Средневековья, звучит бессмысленно. Конечно, институт церкви исчез бы, не будь он приведен хотя бы «на косметическом уровне» в соответствие с культурными реалиями современной жизни. В современном православии нет убедительных объяснений, к примеру, почему женщин не допускают к алтарю, тогда как реформа католицизма после Второго Ватиканского собора в 1994 году этот запрет отменила.

Гносеологическая основа вероучения — его важнейший фундамент. Уже на этапе патристики сформировалась катафатическая (положительная) и апофатическая (отрицательная) теология. Последняя восходит к идеям Плотина, привнесшего мистическую струю в античную философию, опиравшуюся на разум. Плотину принадлежит учение о невозможности познания Божества логическим разумом. Мы можем судить только о том, чем Бог не является, так как он просто не соотносим с логическими законами, но можно слиться с реальностью его бытия в экстазе. Такой подход, конечно, не характерен для ортодоксального христианства и церкви, «воспитывавшей» народ в Средние века в условиях отсутствия какого-либо доступа к информации.

К отрицательной традиции толкования Бога относится один из крупнейших европейских мистиков, оказавший большое влияние на русского религиозного философа Николая Бердяева. И Мейстер Экхарт, и Бердяев за свои идеи подверглись осуждению со стороны официальной церкви. Однако теснейшую связь их идей с каноническими евангелиями не отменить. В центре одной из проповедей Экхарта — евангельская притча о Марии и Марфе. Марфа воплощает служение другим, Мария — порыв из оков материального мира. И только в таком состоянии, по Мейстеру Экхарту, нам открывается Бог, мы открываем в своей душе искру Божью — обретаем духовную энергию для творчества и любви. Христос благоволит и к Марфе, но говорит, что духовный пыл Марии — именно то, что он ждет от верующего прежде всего. Говоря проще, постное лицо и жизнь по правилам не сделает из человека христианина. «Кто потеряет душу свою ради меня — тот ее обретет», — говорит Христос в Евангелии от Матфея.

Как учение этика долга разработана уже в стоицизме. Специфически христианское понятие «греха» предполагает не поступок вопреки социальной норме или общественному долгу: грех — это поступок вопреки воле Бога. Главная заповедь в христианстве — «возлюби Бога». И только потом: возлюби ближнего своего, как самого себя. Но прежде — себя в Боге. Если человек, сотворенный по образу и подобию Божию, любит Бога, он любит и образ Бога в себе. Отсюда возникает известное откровение Августина Блаженного «Возлюби и делай, что хочешь». Два главных атрибута Бога в христианском теизме — неисчерпаемая любовь и творческая сила. Первая ассоциирована с ипостасью Бога Сына, вторая — Бога Отца. Святой Дух — поле общения между ними. И только из этих двух посылок — любви и творчества — может исходить служение. Нет любви — и нравственная концепция служения рушится. Служение опустошает, а его несущий превращается в гордеца с тусклым взглядом и опущенными уголками рта.

Образы Марии и Марфы предпосылают и две разные картины мира. В одной тянут лямку или выслуживаются, в другой — делают то, к чему человека ведет Бог, человек способен уловить этот призыв, слушая свое сердце. На этом основана «Философия сердца» русского религиозного мыслителя П.М. Юркевича. И это очень важный нюанс для более «интуитивного», чем католицизм, православия. Мы можем получить общество начальников и подчиненных — и общество творцов. Мир, плодящийся из чувства долга, и мир, в котором не гаснет искра Божья, если входить в него сердцем. Это две разные социальные онтологии, и обе предпосылаются одним и тем же христианством.

Отец церкви Августин Блаженный, гуманист Эразм Роттердамский, русский экзистенциалист Николай Бердяев отточили эту идею. Альтруизм, главная из христианских этических ценностей, может быть итогом только личного выбора в условиях духовной свободы.

Общество не стоит на месте и периодически нуждается в обновлении своих устоев. Оно требует от нас не только героически принимать неизбежное, свою личную голгофу, оно требует от нас социального творчества. «Искра Божья» нужна нам, чтобы, гармонично развивая этические, ценностные, научные и прагматические знания, изобретать новые гуманные формы социальных связей, а не протаскивать под видом «традиции» в будущее пепел, который никогда уже не станет огнем.