Коридор

Отец Сергий

Отец Сергий написал мне после вторжения ВСУ в Курскую область. До того мы общались десять лет назад, когда я делал репортаж об экологических протестах в Воронежской области. Местные жители бунтовали против никелевых разработок, блокировали буровые, отец Сергий был среди недовольных. Поп в облачении придает протестному мероприятию солидность — поэтому и в России, и в Украине власти так стараются контролировать церковь.

Батюшка был крупный дядька с рыжей бородой и очень открытым лицом. Зайдя к нему домой, я увидел, что живут они очень скромно. Он рассказал, что работает в основном на строительстве и отделке.

— Хотя прошлым летом коз пас, местное стадо. Ужасно тупая работа, целый день с ними ходишь-ходишь. Хорошо, когда спокойно, шеренгой идут, а то испугаются чего-нибудь, побегут — собака вот только выручала…

Отец Сергий рассказал, что служит он по домам у прихожан. Раньше, в родной Судже, он служил официально, но потом его выгнали.

— За что?

— За нарушение церковной дисциплины. За несогласие со взглядами церковного начальства. За требы брал по официальному прейскуранту, считал для себя невозможным больше денег брать. Крестины, отпевание — тридцать рублей, а не триста, как у остальных батюшек. А потом они ко мне подошли, сказали: «Ты что нам цены сбиваешь? Проблемы будут у тебя».

— Прямо так и сказали?

— Да, конечно, прямо так. Первый раз слышите, что ли? Пожаловались благочинному. А я с ним не делился деньгами, которые прихожане на храм жертвовали. Себе не брал и с начальством не делился, покупал, что в храме было нужно. Ну и отстранили меня, вывели за штат. Но к этому моменту мне уже было очень противно самому находиться в этой компании. Потом я встретил катакомбного епископа, который подарил мне антиминс*, — и я стал служить.

— Знаете, угнетает только, что почти все время приходится работать, чтобы семью прокормить. Дети выросли, одежда нужна. Пока маленькие были, прихожане помогали, ношеное давали, а теперь нужно новое. Я мало служу, это меня расстраивает…

Образ у него был совершенно несовременный, скорее откуда-то из XIX века, из Лескова — сельский поп с трудной жизнью, бедностью, служением, уставшей семьей. Страдающий, что так мало служит, ждущий каждую литургию как праздника.

— Главная проблема же не в никеле, а в том, что никому ни до кого тут нет дела, никто ни с кем не считается. Об этом же всё. Только вся эта болтовня ужасно надоела — я-то, честно говоря, за решительные действия.

— Это за какие?

— Только молитва! Да, можно подраться с ними, сломать всё — но все равно же они окажутся сильнее. Надо действовать, где мы сильнее. Я совершенно уверен, что если бы все люди вышли туда и вместе помолились — то Господь бы нас от этого никеля избавил, нашел бы способ…

Господь, как ни странно, нашел — цены на никель упали, и проект заморозили.

Поездка в Суджу

Вероятно, я был единственным журналистом, которого он знал, поэтому через десять лет отец Сергий вдруг мне написал. Он рассказал, что его родители и сестра не хотели уезжать из Суджи. Когда началась стрельба, он лишь успел уговорить их купить продуктов на неделю и газовый баллон, а еще набрать полную ванну воды. Больше дозвониться ему не удалось.

Когда он починил машину и доехал, чтобы их вывезти, было уже поздно. В новостях еще говорили, что ситуация под контролем, в МЧС отвечали: мы не в курсе, ждите официальных новостей, мы ничего не можем, все будет хорошо.

Он попытался на свой страх и риск проехать в город — сперва по трассе, а затем кружным путем.

— На Льговском кольце, на дороге, лежали бетонные блоки, асфальт побит гусеницами. Ехали быстро, за поворотом на Любимовку стали попадаться сожженные машины на обочинах. Очень низко пролетел вертолет, напугал чуток. Перед поворотом на Большое Солдатское стояла брошенная пушка. Повернули в село, людей на улице не было, какая-то белая «Нива» ездила по селу — я подумал, что это из сельсовета объезжают дома. Справа, в стороне Поречного, были взрывы и дым. Я прочел, что дальше дорога кем-то уже заминирована. Поехали через Камышное, там сначала подумали, что опустился туман, вышли — дым с запахом пороха.

— У нас четверо детей, — сказала жена. — Не едь вперед.

Заглушив машину, отец Сергий понял, что вокруг ни звука. Дома были пустые, окна нигде не светились. Рядом с калитками молча стояли коровы, которых никто не встречал, гуси сидели стаями, кое-где пробегали собаки.

В Украине я тоже видел бабок и дедов, которые при приближении фронта просто запирали калитку. Они абсолютно не понимали, куда девать кур и скотину, и сидели в параличе, надеясь, что внутрь двора *** не зайдет.

Через месяц-другой такую бабку, но уже без руки, рискуя жизнями, вывозили волонтеры — оставляя позади разваленную снарядом хату и схороненного в огороде деда.

Роскомнадзор

В Курске отец Сергий застал полную неразбериху, госорганы, осаждаемые десятками тысяч беженцев, только отмахивались. Татьяна Мозговая, одна из родственниц оставшихся, пересказывала свой диалог с чиновницей.

— А откуда у вас информация, что там люди остались?

— Так на украинских сайтах полно видео с ними.

— Мы такие сайты не смотрим.

Люди, ищущие родных, не понимали, куда обращаться, пока не нашли место, где их не посылали, — «ЛизаАлерт». В их группе в «ВК» родственники начали оставлять заявки, и вскоре стало известно минимальное число оставшихся — 698 человек. Но через несколько дней лавочку прикрыли — Роскомнадзор заблокировал группу и запретил «ЛизаАлерт» публиковать сведения о пропавших. То, что эвакуацию не провели и в захваченном районе осталось минимум семьсот стариков, плоховато сочеталось с лозунгом «Своих не бросаем», поэтому власти постарались просто замять тему.

Отец Сергий спрашивал совета, как ему вывезти родных. Ситуация невеселая: в условиях современных городских боев выжить трудно, никакие подвалы больше не спасают. Я спросил друзей в Киеве, они сказали, что украинские волонтеры туда не поедут. Стало понятно, что помочь могут только эвакуация или гуманитарный коридор. Я спросил, есть ли какое-то объединение родственников, отец Сергий сказал, что нет, люди мечутся поодиночке. Я предположил, что вместе они могут потребовать от властей России и Украины открыть коридор. И что его сан позволяет ему заниматься такой инициативой. Отец Сергий ответил: «Уже обзваниваю знакомых. Тяжело народ собрать — все заняты выживанием. Пытаюсь».

Коридор

Я ошибочно полагал, что гуманитарные коридоры предусмотрены Женевской конвенцией. Но Глеб Богуш, спец по международному праву, развеял мои надежды: в 1949 году создателям Конвенции эта мысль в голову, к сожалению, не пришла, и открытие коридоров — добрая воля воюющих сторон. Правда, к счастью, в ней есть другие нормы: например, запрет на использование мирных жителей в качестве «живого щита». Украина не раз заявляла, что придерживается Конвенции — так что ее можно просить выпустить гражданских.

— Тут, правда, надо понимать логику оккупации. Совсем без людей — это не очень интересно, — скептически заметил Богуш.

Впрочем, 15 августа украинский вице-премьер Ирина Верещук заявила, что Украина готова открыть коридор и ждет официального запроса России. Также она сообщила о том, что открыта горячая линия для жителей Суджи по вопросам эвакуации. (Я попытался туда дозвониться, ничего не вышло. Да и не очень понятно, как суджане, у которых не осталось никакой связи, стали бы на нее звонить. Но звучало обнадеживающе.)

Идея требовать коридор вызвала быстрый отклик — у родственников появился хоть какой-то план. Суджанская активистка Татьяна Мозговая организовала группу родственников пропавших людей. За пару дней отец Сергий набрал сорок человек, для начала этого было достаточно. Отец Сергий отправил пять одинаковых писем — Путину, Зеленскому, в Международный Красный Крест и российскому и украинскому омбудсменам, Москальковой и Лубинцу. Кроме того, он послал в МЧС коллективное заявление о пропавших людях. Копии я хотел отправить коллегам-журналистам и всем политикам, контакты которых у меня были. Неожиданно для себя, сидя в Грузии, я оказался секретарем кампании по вызволению суджанских бабулек.

Вассерманы

Вдруг отец Сергий мне позвонил:

— Саш, у меня только такой вопрос. Как думаете, а все эти (…) нас не подставят?

— Кто?

— Ну Явлинские, Вассерманы. Им же люди не важны, они просто используют нас да выкинут.

Несколько секунд я размышлял, как быть, потом сказал, что не делю людей по национальностям и ему не советую. Отец Сергий притих, сообразив, что зря проявил полную искренность. На следующий день я спросил, кому отправлять письма — берем всех или нет?

— Берем. Надеюсь, мне не придется с ними лично общаться. Я не антисемит, я за Христа…

Шлосберг**, Явлинский, Ганнушкина** и отец Михнов-Вайтенко** сразу откликнулись на мою просьбу. Лев Шлосберг, которого я не успел обо всем предупредить, позвонил отцу Сергию, чтобы выяснить какие-то детали.

— Сегодня говорил со Львом, — написал тот вечером. — Такой душевный человек.

Я подумал, что хоть что-то хорошее из этой затеи вышло.

Поскольку фронт в Судже замер, интерес прессы к ней поугас. Мы поняли, что для озвучки проблемы нужен заметный спикер, и попросили Дмитрия Муратова**. Статус лауреата Нобелевской премии мира позволял ему выдвигать такие инициативы. Муратов быстро откликнулся, и новость разлетелась.

Отец Григорий Михнов-Вайтенко взялся помогать нам по каналам Двусторонней контактной группы. Неожиданно я оказался в плотной переписке с двумя попами, чего раньше за мной не водилось.

Песков

— Саша, мне звонят не переставая, — написал отец Сергий утром. — Уже около сотни человек. Мы дали людям надежду.

Я ответил, что очень не хочется потом их разочаровать. Впрочем, понятно, что самое тяжелое в такой ситуации — сидеть сложа руки. Число подписей быстро росло, вскоре там было уже пятьсот семей. 17 сентября журналисты спросили Дмитрия Пескова насчет письма суджан, и он ответил, что они ничего не получали и впервые о таком слышат. Хотелось, конечно, сказать, что сайт президента дает официальное уведомление о приеме письма, но это было не важно — главное, что замять тему не вышло. Об оставшихся в Судже стариках уже написали «Коммерсантъ», «Новая» и крупные мировые СМИ — Би-би-си, «Нью-Йорк таймс», «Шпигель», «Штерн» и т.д.

Отцу Сергию стали звонить журналисты. Я советовал ему сохранять максимальную нейтральность, чтобы не разозлить ни одну из сторон, а он сетовал, что опять говорил очень эмоционально и что себя ругает.

Ответ на заявление в МЧС о пропаже пятисот человек мы ждали почти неделю, наконец они ответили, что сделать ничего не могут. На самом деле это было правдой, мы просто хотели, чтобы они потом не говорили, как Песков, что вообще не в курсе вопроса.

Кстати, а от Путина ответ в конце концов пришел. Правда, из приемной президента письмо переправили в Минобороны, а оттуда спустили еще куда-то, так что в итоге на письмо отвечал замкомандира некоей войсковой части 45880 В. Калганов. Он сообщил отцу Сергию, что «действующих гуманитарных коридоров между Российской Федерацией и Украиной нет, руководство Украины на диалог по их открытию не идет». Так или иначе, но это был официальный ответ.

Вскоре пришел ответ и из Киева, из офиса омбудсмена Украины. Они писали то же самое: «В связи с тем, что российская сторона отказывается предоставлять гуманитарный коридор и не выходит на контакт с украинской стороной и международными организациями, эвакуация мирного населения не представляется возможной».

Ответа из аппарата Татьяны Москальковой суджане так и не получили. Хотя по неофициальным каналам я выяснил, что российский омбудсмен в курсе проблемы и хотела бы помочь. Многие правозащитники, объявленные в России «иноагентами», по-прежнему относятся к Москальковой с уважением, считая ее человеком неравнодушным. Но было понятно, что лезть на рожон она не может.

Отец Григорий Михнов-Вайтенко каким-то образом смог передать письмо в руки президенту Красного Креста Мирьяне Сполярич накануне ее беседы с Путиным и Лавровым. Но МККК — организация непубличная и не разглашает результаты переговоров. Когда украинские власти пригласили Красный Крест посетить Суджу, Песков заявил, что это провокация. На этом в общем-то все и застряло.

Валентина Фроловна

15 сентября нам прислала голосовое Катя, внучка Валентины Фроловны, старушки, которая осталась в селе Черкасское-Поречное, но затем смогла перейти через линию фронта. Старушка была в больнице, в очень слабом состоянии, говорить толком не могла, но Катя передала ее рассказ.

— Они сидели в подвале — те, кто остался с их улицы, пять человек. И есть, и пить нечего. Если выйти на огород — там помидоры, но не успеешь, потому что свиньи, скотина везде ходит, собаки, и они все поели. Первым убило их соседа — он пошел что-то собрать на огород, и его убило дроном. Спустя два дня жена вышла, хотела его перетащить, похоронить — и в нее прям влетел дрон в шею, и она присела на колени, у нее упала голова с плеч. Остались две бабки под восемьдесят и мужчина, дядя Леня Фоглев, лет шестидесяти. Он выходил, пытался добыть покушать. Его немножко помутузили: «Че ты, старый, не уехал?» — «А мне, — говорит, — ехать некуда». Они говорят: «Ну и зря». Он нашел где-то пачку печенья, бутылку воды и в день выдавал по печеньке и воду.

Бабушка говорит, что они по улице дом за домом бьют, не знаю кто, улица подчистую разбита. И бабушка с женщиной пошли посмотреть, а эти тела сгорели дотла, черепушка лежит чья-то.

А этот мужчина, он пропал. Собачка с ним была, его собака дворовая, за ним ходила — ни его, ни собаки нету. И сначала та женщина ушла, а бабушка осталась его ждать. И нету его, так и не знаем, живой или нет. Бабушка сидела еще три дня, поняла, что все равно помирать, она старая и диабетик, будь что будет. И она пошла в три часа дня, наткнулась на военных: «Хотите — стреляйте». Они сказали: «Та на хер ты нам нужна, иди куда хочешь». И она побрела, пряталась от дронов под деревьями и вышла в хутор Бердин. Там выжженная вся посадка, деревья — одни скелеты стоят. Была какая-то колея с сажей, она там ночь пролежала, а утром услышала голоса — двое солдатиков молодых, наши. Они ее попоили и сказали: «Бабушка, иди вдоль посадки по тропинке, на дорогу никуда не высовывайся».

До тех пор единственными свидетельствами были благостные видео, снятые украинскими военкорами.

Чечены

Время от времени отец Сергий приходил в отчаяние, и его начинало мотать в разные стороны. «На чечена-генерала бы выйти», — вздыхал он. Хотя и не мог объяснить, чем тот смог бы нам помочь, но, кажется, как и многие, верил в сверхъестественные способности чеченцев. Он предлагал писать Кадырову, Алаудинову и Лукашенко. Я объяснял, что участие Кадырова в этом процессе вряд ли найдет понимание у украинской стороны.

Как-то отец Сергий дозвонился до дежурной в аппарате Москальковой, и та посоветовала ему больше не писать коллективных писем, ничего не требовать, а написать омбудсмену от себя лично, «попросить ее чисто по-человечески». Отец Сергий написал заискивающее письмо. Я попытался объяснить ему, что это бессмысленно, а он отвечал, что надо вообще все бросить, все равно ничего не выйдет, куда мы лезем. Я видел, что он впадает в это состояние выученной беспомощности, в котором живет весь народ, а в нем остается только уповать на начальство.

— Да, я наивный. Но я никогда не хотел общаться с этими «политиками». Они для меня — мошенники. Сейчас просто вынужден. С нетерпением жду, когда смогу просто забыть об этом общении.

Время от времени он жаловался, что со всей этой перепиской совсем не успевает работать, возвращается со стройки ночью, денег нет.

— Саша, я, конечно, продолжу, но честно признаюсь, что уже не верю в положительный исход. Ждать чуда — грех.
А надеяться на чудо — единственный вариант. Слабо это выходит — озлобляюсь.

Я советовал ему всерьез относиться к угрозам, но только если будут звонить из органов.

— Ладно, прорвемся! — храбрился отец Сергий. — Главное, чтобы детей не тронули. Людям бы помочь.

Я видел, что ему страшно. Легко сохранять уравновешенное отношение, если не твои родители сидят под обстрелами и не тебя могут посадить.

Вся эта история была для него неожиданностью, и иногда он вдруг делился своими мыслями:

— Саш, вы понимаете, это же просто закономерность. Ведь ни в одном районе области такого не случилось. Почему? Честно сказать, потому что нет более грязного в моральном плане района у нас в области, чем Суджанский. То, чем занимались у нас в благочинии, ведь стыдно даже вслух говорить…

Группа

Иногда я залезал в группу суджан, посвященную поискам родственников, — и тут же вылезал. Украинцев там называли исключительно хохлами, это было какой-то очевидностью, они же враги. «И я так думаю, это ехать в чужую страну, откуда вся злость и опасность», — писала какая-то женщина по поводу идеи вывозить людей через Украину.

К счастью, отец Сергий старался гасить все разговоры не по делу и только постоянно призывал суджан молиться:

— Проклятия за всю историю человечества еще никому не помогали. А вот молитва, тем более общая, творит чудеса. Поверьте, нам сейчас только на помощь Божию надеяться можно. Потому что земная власть не на нашей стороне. В конечном же итоге все мы предстанем пред лице Божие, и каждый даст ответ за свои дела и получит по заслугам. Но не от нас, а от Творца.

В данной ситуации это было не худшим советом.

Но, кстати, заявления российских властей суджане оценивали адекватно. А когда Небензя заявил в ООН, что Украина устраивает на территории Суджи концлагеря для мирных жителей, ему никто не поверил, но все очень испугались, что это может стать предлогом для атаки на город.

МИД

В конце сентября я был в Кахетии, на сборе винограда, как вдруг позвонил отец Сергий и рассказал, что родственников суджан обзванивает некто Родион Мирошник из МИДа и выискивает факты давления и вывоза людей на территорию Украины. Очевидно, в МИДе решили перехватить инициативу, поднять шум о концлагерях или насильственной депортации жителей.

Я помню, меня это прям шибануло. Удивляло, конечно, не само вранье, а то, что люди льют эту жижу, вообще не думая о стариках в подвалах. Они спокойно делали что-то, что может сорвать переговоры об эвакуации, ради какого-то идиотского пиар-хода. До меня дошло, что эти люди вообще не думают про физическую реальность, не полагают, что она имеет к ним отношение, они внутри какой-то игры. Я ответил, что с этим мы сделать ничего не можем, надо просто продолжать шуметь.

— Да, согласен. Чтобы без сожаления смотреть своим родным в глаза… живым или мертвым.

Через месяц Татьяна Москалькова заявила журналистам, что у нее есть заявления от тысячи жителей Суджи, чьи родственники насильно вывезены на территорию Украины. Было стыдно слушать, как уважаемый человек несет это, но, вероятно, это было ее платой за возможность работать по ситуации. (Позже Москалькова обмолвилась, что у нее есть 11 таких заявлений, в эту цифру можно поверить.)

— У нас началась настоящая зима, с морозом и снегом. Шансов выжить в таких условиях больным людям — ноль. Время ушло.

Мы решали, что надо хоть что-то делать. Скорее всего, наши письма ни на что не влияют — но, по крайней мере, люди не будут думать, что сидели сложа руки, когда их родители замерзали в подвале.

Светлана Ляхова, кузина отца Сергия, съездила в Москву в приемную президента, Госдуму, Совет Федерации. В Курске суджане устроили митинг на главной площади. Вышедший к беженцам глава управления по взаимодействию с органами местного самоуправления сразу заявил, что их акция незаконна. Результатом был 20-тысячный штраф организатору и увольнение главы Суджанского района.

Запрос

Итак, мы имели официальные ответы обеих сторон о том, что другая сторона не идет на переговоры. Что нам с ними было делать? Украинские ответы выглядели лучше. Во-первых, из Киева отвечали быстро, во-вторых, логично: мы готовы открыть коридор, но ждем официального запроса России. Единственное, что нам тут оставалось, — убеждать российские власти послать такой запрос и рассказывать журналистам, как обстоят дела.

Кажется, чего проще: напиши одно предложение! Но понятно, что просить никто не станет. Это нам кажется, что надо просто спасти людей, а там — серьезные вопросы решаются. Мы понимали, что суджанам может просто повезти или не повезти. А все, что можем мы с отцом Сергием, — прогревать вопрос, надеясь что-то пропищать в подходящий момент.

Кроме того, мы догадывались, что официальные ответы имеют мало отношения к реальности. Если судить по ним, то все упиралось в этот дурацкий запрос. Но логика подсказывала, что решение о гуманитарном коридоре принимают те, у кого оперативный контроль. На деле оно скорее зависело от доброй воли украинских властей. Мы думали: возможно, они готовы провести эвакуацию, если что-то за это получат? Я спросил киевских друзей, что бы это могло быть.

—Может, обменять их на пленных гражданских? — предположил один друг. Я очень загорелся: украинские гражданские с подконтрольных России территорий в тюрьмах есть, они аккуратно подсчитаны правозащитниками. По словам курского губернатора, в Суджанском районе тоже осталось около двух тысяч человек. Как было бы здорово обменять всех на всех…

Но знакомые правозащитники объяснили, что дело не выгорит: Украина не станет участвовать в таком обмене, который напоминает торговлю людьми. Остается просто рассчитывать на ее добрую волю. Кто мог бы уговорить киевские власти принять такое решение? Мы с отцом Сергием сочинили письмо папе римскому, знакомые в курии пообещали отцу Григорию, что оно ляжет Франциску на стол. Недели две после этого я безрезультатно мониторил сайт Ватикана. Впрочем, мы уже начали понимать, что в таких делах публичные заявления — лишь верхушка айсберга.

Петр

С самого начала нашей задачей было разыскать родных отца Сергия. Но они жили на окраине Суджи, далеко от интерната, где собралось много гражданских, куда украинские военные привозили гуманитарку и где много снимали журналисты. Я спросил друзей, могут ли найтись волонтеры, которые поедут в Суджу. Мне ответили, что помогать русским никто не станет. В итоге одна знакомая журналистка сказала, что готова туда съездить, если мы оплатим ей бензин. Но отец Сергий забраковал идею:

— Родители живут на Станционной, это за 4 км от школы. Там летают дроны, это очень опасно. Не нужно, Саша, пусть не рискует.

Видео с дронов действительно можно было найти в Сети, и отец Сергий увидел на нем свой дом.

— Ладно, Саша, вы не переживайте, на все Божья воля. Иначе бы я этим всем не занялся.

Но в начале ноября отец Сергий повеселел — через земляков он связался с волонтером Петром, который все-таки ездит в Суджу. Мои друзья ошибались — такие волонтеры нашлись, причем в находящихся под обстрелом Сумах. Для меня именно это было самой волнующей новостью. Петр заехал к родным отца Сергия, они оказались живы и даже нашли где-то буржуйку. Отец ходил за дровами, сестра с матерью боялись, никуда не выходили.

— Он скуп на ответы, говорит, телефон проверяют при въезде-выезде. Вчера разговорился, но это был больше монолог. Говорит: «Ваших нужно срочно вывозить, они тепличные, не от мира сего. В Судже все разграблено, недавно вскрыли склады на мясокомбинате. Я спрашиваю у них: «Почему вы не пойдете, не наберете себе колбасы?» — «Нет, мы так не привыкли, мы так не можем». Они у вас там не выживут.

Говорит: «Быстро заезжаем в район, загоняем машину в какой-нибудь гараж, обходим там соседей, потом быстро в другой район…» Волонтеры стали связующим звеном между суджанами и их семьями — записывали на телефон видеосообщения, приезжали в Сумы и пересылали родственникам. А те точно так же слали видосы в ответ.

Родители отца Сергия попросили Петра привезти им лекарства. Он купил что-то за свои деньги, а часть попросил купить нас. Один киевский друг нашел лекарства, прислал в Сумы, и через несколько дней они приехали в Суджу, это было маленькое чудо.

Эвакуация

Публичный запрос Россия так и не направила. Но 2 ноября мне позвонил отец Григорий:

— Боюсь обнадеживать, но мне пришел ответ из Красного Креста. Там ничего нового не написано, мол, мы в курсе проблемы. Но я по опыту знаю, что они никогда не отвечают, если все плохо.

9 ноября Татьяна Москалькова неожиданно опубликовала видео, на котором она в Беларуси беседует с украинским омбудсменом Дмитрием Лубинцом, выгружая из машины Красного Креста какую-то украинскую старушку, решившую поехать к детям в Россию. Это был хороший знак: во-первых, можно было предположить, что бабулька носит тестовый характер. Во-вторых, если два крупных чиновника Украины и России беседуют, это значит, что в мире что-то меняется. 22 ноября Москалькова сообщила, что Красным Крестом так же, через Беларусь, вывезены 46 жителей Суджи — дети, инвалиды и др. Это была очень малая часть людей, но так ли сяк ли — эвакуация началась. На радостях я написал отцу Григорию:

— Похоже, Москалькова с Лубинцом все-таки договорились.

— Не они договорились.

— А кто, если не секрет?

— Основная роль Красного Креста.

Так или иначе, мы были страшно благодарны всем.

Кошачий корм

Через несколько дней мне позвонил отец Сергий, ужасно расстроенный.

— Саш, у нас такая проблема. Люди, которых вывезли, дали интервью «Комсомольской правде», что украинцы над ними там издевались. И Петр, и его друзья очень болезненно на это отреагировали, говорят: наверное, не будем больше никого возить.

Я полез читать статью. К счастью, сами люди не сказали ничего плохого. Но военкор Александр Коц, который их интервьюировал, написал от себя, «как мужиков десятками гонят в грузовики и увозят на Украину. Тут напрашивается аналогия с Великой Отечественной войной, тогда тоже курян угоняли — в Германию». Я снова подивился тому, что люди готовы заниматься пропагандой, которая непосредственно приводит к смерти людей, которые ей верят.

— А вторая проблема, — пожаловался отец Сергий, — люди массово отказываются ехать. Какой-то дурак зашел в интернат и то ли приклеил статью на стенд, то ли рассказал, что вот вас вывозят на Украину только для того, чтобы резать на органы. И это люди подхватили моментально.

Петр сказал, что ходит по дворам и уговаривает людей записываться на эвакуацию.

— Говорит: как мы их только не уговаривали, мы же понимаем, чем это кончится, мы живем в этом уже три года. Заходим к людям, показываем видео, во что города во время боев превращаются. «Это вы скачали из интернета, это все неправда». Говорит, есть люди, к которым приятно приходить, а есть те, к которым уже не хочется. Говорит: это бьет по самолюбию, но мы не перестаем. Петр моей сестре предлагал: «Давайте я отвезу вас в интернат записаться на эвакуацию и обратно привезу». Там тебе назначают: прийти такого-то числа к такому-то времени. «И потом приеду специально, заберу всех троих, отвезу и погружу в машину Красного Креста».

Даже по сообщениям в группе родственников я видел, что люди думают.

— Саш, и ведь мои родные так же! — сокрушался отец Сергий. — Немножко стало лучше, какая-то связь появилась, им помогли, и они расслабились. Боятся животных оставить, боятся, что дом разграбят. Они вообще не понимают, что к чему. Я был в шоке, когда они попросили меня переправить им кошачий корм. Я им очень эмоциональное сообщение записал, говорю: «Вы не понимаете, сколько людей за вас молится?! Десятки, может быть, даже сотни людей! Поэтому вы живы! Но это кончится!»

Шура Буртин, корреспондент журнала Reportagen, специально для ≪Новой газеты≫

* Антиминс — в православии четырехугольный плат из шелковой или льняной материи с вшитой в него частицей мощей какого-либо православного мученика. Является необходимой принадлежностью для совершения полной литургии и одновременно документом, разрешающим совершение литургии.

** Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».