Переговорчики в строю

Послесталинский СССР гордился «Спутником». Путинская Россия гордится «Орешником».

Применив жесткую силу, Путин потерял мягкую. Пытаясь восстановить «сферу интересов», он добивается обратного — утрачивает определяющее влияние на бывшую территорию империи. Пытаясь добиться одних целей — например, увеличения дистанции между границами России и НАТО, — РФ достигала диаметрально противоположного результата: Североатлантический альянс, как это принято говорить на языке пропаганды, уже «у ворот». Объявив своим приоритетом «безопасность» (прежде всего — для себя), Кремль превращал повседневную жизнь многих россиян в небезопасную: она теперь для многих состоит в ожидании или «работы средств ПВО», или решительного звонка в дверь, или риска вылететь с работы за неосторожное высказывание или в связи с доносом «неравнодушных граждан».

Остывшая лава и космос

Останавливаться эта машина «укрепления суверенитета» не может, в разные периоды варьируется лишь скорость движения от авторитарного к неототалитарному режиму, где в идеале все ходят строем и думают хором в рамках выдуманных традиционных ценностей. Мощная объединяющая и унифицирующая сила — экзистенциальная битва с Западом, не имеющая ясной цели, зато оправдывающая и списывающая все, включая губительный для человеческого капитала структурный перекос экономики в пользу военных индустрий и рост цен, следующий железному правилу economics: чем больше тратится денег налогоплательщиков из госбюджета на непроизводительные расходы, тем выше, неизбежнее и продолжительнее инфляция. Дополненная стагнацией секторов гражданской экономики, она обретает свойства стагфляции.

Мобилизующий и списывающий всё эффект спецоперации тем более важен для сегодняшних властей, а значит, особого смысла прекращать то, что описывается аббревиатурой СВО, нет. Однако и небезопасно продолжать: ресурсы — от финансовых и материально-вещественных (хотя бы в виде запчастей для поездов и самолетов) до эмоциональных и психологических (в том числе усталость от военно-полевого фона повседневного существования) — не бесконечны.

Логический выход — затяжные мирные переговоры с показными и самыми настоящими истериками и хлопаньем дверями с постепенным переходом от горячей фазы *** к холодной. В результате этого долгого процесса российские власти приносят мир народам с уступками в виде жеста доброй воли; вождь побеждает в битве за новую идентичность нации, утешающейся возвращенным устрашающим величием, и обретает отдельные фрагменты «сферы интересов», они же исконно-посконные имперские земли, «Русский мир» и «каноническая территория РПЦ».

Это станет называться «миром» и «победой», но демобилизация масс окажется не полной, ибо холодный мир и идеологическая битва с Западом будет продолжена. То есть полувоенное состояние нации никто не отменяет, и ее надо продолжать защищать, продолжать крепить оборону, множить «орешниковый» лес, а также бить вплоть до посыпания дустом внутреннего врага, усугубляя рестрикции в отношении и деполитизированных граждан в интересах их же «безопасности».

Так режим, пожалуй, может продолжать существовать. Только «супербольшинство» окажется не монолитом, а слегка застывшей лавой. Страна превращена в немую сцену «Ревизора». Но когда-нибудь всем этим людям кто-нибудь скажет «отомри!» А может быть, и не скажет. Вариант: они могут сказать это самим себе. Однако пока предпосылок к этому нет. Поэтому кремлевское руководство источает безудержный оптимизм. Хотите переговоры — предлагайте, а мы рассмотрим. Не хотите — мы будем продолжать, у нас есть супероружие, граждане-патриоты, а экономика развивается.

Как с горечью заметил один инсайдер, «Путин — в космосе».

Новая Ялта

Если один из участников сделки по переделу мира находится в отряде экзистенциальных «космонавтов», шансы на Нобелевскую премию мира для Дональда Трампа уменьшаются. А он (что хорошо, потому что у него есть мотивация добиваться переговоров) хотел бы ее получить. Надежные источники говорят, что однажды от Трампа звонили в шведское посольство в США и выясняли, каков механизм получения премии. Однако Нобель — не Трамп-Тауэр, это то, что не купишь, даже по капризу Мелании.

Путин, конечно, парит высоко, но у него появилась возможность поговорить, хотя и далеко не с Махатмой Ганди, но с президентом Соединенных Штатов. То есть с еще одним человеком помимо председателя Си, которого он может считать равным по статусу и весу. В конце концов, кремлевский хозяин мыслит категориями середины XX века — то есть в терминах «сфер влияния/интересов» и передела мира сильными лидерами. Как в Ялте-45. Вот было бы здорово сделать ремейк истории: собраться хозяевам мира символическим образом в той же Ялте и заново перекроить мир. Только вместо британского лидера будет китайский.

Что называется, во-первых, это красиво… Но что делать в плане скучной практической подготовки столь впечатляющего процесса?

Предварительные позиции выглядят тупиковыми. Начать с того, что даже дизайн компромисса не вырисовывается. Хорошо, пусть территориальные уступки. Линия соприкосновения — нейтральная, с неопределенным статусом на десяток (-ки) лет или это новая государственная граница? Главное, кто гаранты безопасности границы и собственно Украины. На европейцев не согласится Путин, кем и чем их заменить — те же евроатлантические лидеры и европейская бюрократия не имеют понятия. Американские базы? Даже если в Западной Украине, Кремль будет против. Мир без гарантий — на это не согласится украинская сторона.

Пока стороны не готовы даже к прекращению огня, полагая, что противник за время паузы отдохнет и окрепнет в военном отношении. Значит, даже если кто-то сядет за колеблемый стол переговоров, вооруженный конфликт продолжится прежними темпами. И здесь возникает следующий вопрос: кто эти люди, те, что сядут за стол? Опять Мединский — в перерывах между написанием единого учебника мифов и легенд российской истории?

Инсайдеры с российской стороны говорят, что это одна из самых больших проблем. 

Чтобы вести переговоры, нужны люди (или хотя бы один человек), которые могли бы дозвониться до Путина за несколько минут, а не дней. В таких переговорах — в период практически перманентного Карибского кризиса 2.0, когда разрушены системы ядерного контроля, — обратная связь от босса должна проходить в режиме реального времени. Легендарный человек, которому не смог дозвониться Путин, известен — экс-генеральный прокурор Владимир Устинов, произошло это почти четверть века назад. А вот из людей, которые не могут дозвониться президенту, можно, как сказал поэт по немного другому поводу, «составить город».

Тень твоей улыбки

Политико-аппаратная легенда гласит, что единственный человек, который внутри системы выступил против начала СВО и при этом сохранил свой пост замглавы администрации даже при переназначении ключевых фигур (хотя и полностью исчез из информационного поля), — это Дмитрий Козак. Некоторые наблюдатели полагают, что он мог бы стать главным переговорщиком с российской стороны. Ну, не дипломаты же, которые превратились в своего рода Информбюро: их задача — на языке ненависти проклинать «западников» (будучи безусловными «славянофилами»?). Их аудитория — не вне страны, а внутри нее. Не своим делом уже давно заняты даже такие профессионалы, как, например, замминистра иностранных дел Сергей Рябков. Российская сторона не готова вести разговоры с Соединенными Штатами так, как это делал СССР «ради мира на земле» — в рамках компартментализации, то есть отделения одних сложных вопросов от других (например, воюем в рамках прокси-войны во Вьетнаме, но не прекращаем диалог по ядерному нераспространению). Однако если нет «своего» дела, остается заниматься словесными интервенциями на новоязе, напоминающем диалект советских газет позднесталинских времен рубежа 1940–1950-х.

Человеческий капитал российской дипломатии деградировал вместе с самой политической системой.

Это две принципиально разные задачи. И строго говоря, для решения второй не нужно быть внешнеполитическим экспертом. К тому же им теперь запрещено общаться с объектами коммуникаций и исследований — то есть с дипломатами и экспертами западных стран: ни на конференцию выехать (хотя еще несколько месяцев назад это было возможно), ни на прием в посольство сходить. Трек-2 (неформальные контакты, которые могли бы помочь восстановлению хотя бы какого-то доверия на первом официальном треке) закрыт. Все ушли на идеологический фронт.

В результате лицо советской дипломатии — это г-н Небензя В.А. И тот молодой человек, похожий на старшекурсника МГИМО, Роман Кашаев, который нехорошо смеялся, когда советница главы офиса президента Украины говорила в ООН о судьбе украинских детей. Нет сомнений, «тень твоей улыбки» обеспечила молодому человеку блистательную карьерную перспективу. 

Может быть, когда-нибудь он даже станет Марией Захаровой или самим Небензей. Но вот Геннадием Герасимовым, провозгласившим «доктрину Синатры», победившей «доктрину Брежнева», или хотя бы Яковом Маликом ему не бывать. Когда-то Малик, представитель СССР в ООН, тоже вел себя избыточно горячо. Генри Киссинджер в разговоре с Джоном Скали, послом США в той же ООН, просил передать бойкому советскому дипломату, чтобы он «попридержал язык» — «иначе я его отправлю в Сибирь. Я знаю Брежнева лучше, чем он. Спросите его, целовался ли он когда-нибудь в губы с Брежневым. Я — да».

Киссинджер и правда целовался с Брежневым. И даже ходил с ним на кабанов в Завидово. А когда видишь фотографии, запечатлевшие формальное и неформальное общение Леонида Ильича с Ричардом Никсоном или Вилли Брандтом, как-то меняешь к нему отношение: вот ответственный руководитель, умелый переговорщик, у которого есть цель — достижение мира. И ему не надо надувать харизму. Впрочем, поцелуи теперь не в моде, в современной России за это и по статье пойти можно. Однажды, в свою очередь, по поводу поцелуев пошутила на манер «а идише мамэ» Голда Меир. После того как тот же Генри Киссинджер полез к ней обниматься, она заметила: «А я думала, вы целуетесь только с Ясиром Арафатом»…

Вот приедет барин…

Впрочем, все это о времени, когда «лидеры были большие». Пора возвращаться в наш измельчавший, изодранный в клочья мир со множеством мелких нарциссических честолюбий и вытекающих из них ожесточенных конфликтов. Настолько ожесточенных, что единственное, на что оказались способны политические классы во всех уголках земного шара, — это ожидать инаугурации Трампа. Вот приедет барин… и каким бы самодуром он ни был, барин нас рассудит.

Вообще любой конфликт стран по поводу границ — это непременно вооруженный конфликт, какого бы масштаба или продолжительности он ни был. Можно считать такие подходы в современном мире устаревшими, но так ведь и военные действия — сильно устаревший и диковатый для постиндустриального мира способ решать проблемы. Как и подход российского режима к восприятию мира, согласно которому и сама идентичность нации, и ее величие измеряются «сферами влияния» и территориями. Как писал тот же Киссинджер про Сталина, советский тиран ценил и понимал только одну «валюту» — территории. Послесталинские лидеры мыслили столь же широко: в рамках «доктрины Брежнева» «своими» считались те страны, где ступал сапог советского солдата. Вплоть до железного занавеса.

Внешнеполитическое мышление Путина недалеко ушло от «доктрины Брежнева», только возможностей у него меньше, чем у Ильича, как и «мягкой силы». Он пытался и пытается расширить «сферы влияния», например, следуя по окаменевшим следам Советского Союза в Сирии. При, вероятно, некотором понимании (несмотря на крики официальных и полуофициальных лиц про «дойти до Варшавы», «наказать Европу», «разобраться с Северным Казахстаном») ограниченности ресурсов в логике «отдайте нам наше», а что «ваше» — оставьте себе. Включая Западную Украину. Едва ли лично Путин считает «своими» Эстонию, Латвию, Литву, Финляндию. И даже Казахстан.

Знающие люди говорят, что Трамп терпеть не может Владимира Зеленского. Собственно, пока при обсуждении масштаба и характера уступок многие рассуждают только о том, что могла бы уступить именно Украина. Путин в позиции «третьего смеющегося». У него есть условия, которые необходимо реализовать до переговоров, а не во время или после них: Украина должна уйти из Курской области (в результате заход туда вовсе не усиливает переговорную позицию украинской стороны), границы «новых территорий» желательно отодвинуть дальше на запад (чтобы расширить «реалии на земле»), а его личное включение в переговорный процесс возможно, но только если диалог пойдет с «легитимными» властями Украины. Не пошедший на выборы (что естественно для военного состояния) Зеленский представителем законной власти, с точки зрения Кремля, не является.

Впрочем, если рассуждения о статусе Зеленского — скорее блеф в карточной игре, то территориальные условия действительно могут стать препятствием для начала переговоров.

На Западе (и такую точку зрения снова представил помощник уходящего президента Байдена по безопасности Джейк Салливан) почему-то убеждены, что Путин «понимает только язык силы». В том смысле, что в ответ на давление на него, в чем бы оно ни выражалось, в том числе в эскалации, он идет на уступки. С таким подходом была связана необъяснимая эйфория, охватывавшая западных политиков и экспертов во время контрнаступления Украины летом 2023 года и вторжения в Курскую область в августе 2024-го. Но вся история почти трех лет СВО показала, 

Такой подход не способен привести не то что к успеху переговоров, но даже к их началу. В результате конфликт разворачивается по спирали, это то, что эксперты называют spiral war. Но у западных политиков нет иных концептуальных подходов. Собственно, эта нищета мысли и усиливает надежды многих на приход Трампа — отморозок отморозком, но только такого типа политик может предложить нестандартный выход из почти тупиковой ситуации, не имеющей буквальных прецедентов и стандартных решений.

Без «победы»

Победы в классическом смысле ни для одной из сторон не просматривается. Хотя, разумеется, Кремль найдет формулу, согласно которой прекращение боевых действий, если оно состоится, будет названо именно «Победой». Эта промежуточная цель в нескончаемой битве с Западом уже сформулирована — и ее нельзя не достичь. Украина же, как заметил выдающийся американский историк Стивен Коткин, должна «выиграть мир, а не войну».

При всей своей афористичности это абсолютно реалистическая формула. Отчасти такой подход начинает разделять и сам Владимир Зеленский. Вот цитата из его интервью газете Le Parisien: 

А поводом к разморозке может стать любой инцидент. Или провокация. Особенно если гарантии безопасности для Украины (а они, как мы понимаем, один из принципиальных моментов для будущего) и сложно сформулировать, и непросто соблюсти.

Вот еще один парадокс: по мнению бывшего украинского министра иностранных дел Дмитрия Кулебы, именно вступление Украины в НАТО может стать фактором, сдерживающим в будущем украинскую сторону от своего рода прикладного ресентимента — нападения на Россию. Понятно, что это риторический трюк с переворачиванием «шахматной доски», но он призван показать, что формальные организационные структуры могут и должны быть способом сдерживания стран от конфликтов. В полном противоречии с логикой Путина.

Когда и если будет заключен мир, проблема противостояния путинской России с Западом останется. Холодная война, холодный мир — как это ни назови, все плохо. Планета останется заложником трех слабо предсказуемых лидеров — американского, китайского и российского, которые страшно далеки от состояния, которое на рубеже 1970-х оптимистически называлось «балансом сил», «равновесием стимулов» или «стратегическим треугольником». И тогда для цивилизованных стран и народов актуальным станет призыв: Make Orwell Fiction Again! — «Пусть Оруэлл снова станет литературой!».