- Возраст: 27 лет.
- Имя: Виктория Рощина.
- Дата рождения: 6 октября 1996 года.
- Профессия: журналист.
- Дата смерти: 19 сентября 2024 года.
- Место гибели: где-то в российской тюрьме.
- Обстоятельства смерти: неизвестны.
Виктория Рощина. Фото: личная страница FB*
Уходящий год, богатый на кончины людей в местах лишения свободы, запомнится и гибелью в российской тюрьме украинской журналистки Виктории Рощиной. Ее смерть в сентябре 2024 года наступила при юридически и официально до сих пор так и не выясненных обстоятельствах. Не выясненных ни Россией (нам неизвестно, ведется ли следствие), ни Украиной (там уголовное дело возбуждено).
Виктория Рощина не была военной. Ее, человека сугубо гражданского, задержали на присоединенной Россией территории и больше года содержали под стражей. На сайтах судов никаких сообщений по поводу каких-либо процессуальных действий с участием Рощиной нам обнаружить не удалось. Не было в публичном пространстве и сообщений о предъявлении обвинения. О наличии адвоката ни родственникам, ни нам ничего неизвестно. Для семьи Вики она просто пропала.
Родители, друзья, коллеги-журналисты (российские и украинские) и просто знакомые прилагали титанические усилия, чтобы установить местонахождение Вики. Они предполагали, что она, скорее всего, в России и, видимо, в местах лишения свободы. Подобные случаи с украинскими гражданами происходили.
Рощину, как потом выяснится, готовили к обмену. Но до обмена она не дожила. Если верить Минобороны России, чей сотрудник прислал по электронной почте письмо отцу Рощиной, Виктория умерла на этапе из СИЗО Таганрога в Москву 19 сентября 2024 года.
К концу декабря тело журналистки еще не передано на родину. То ли готовят к обмену телами военнопленных (хотя несколько таких обменов уже прошло после гибели Виктории), то ли есть иные причины, о которых можно только догадываться.
Рассказываем историю Виктории Рощиной, которую содержали в местах лишения свободы (судя по официальному письму Минобороны РФ) последние 414 дней ее и без того короткой жизни.
— Вика была таким неравнодушным во всех отношениях ребенком, пробивным, что называется. Она занималась во всевозможных кружках и секциях: музыка, спорт, рисование. С малых лет снимала на камеру. В старшей школе у них была студия журналистики, где они выпускали газету, так Вика постоянно пропадала в этом кружке, ездила по заданиям редакции, брала интервью, писала. То есть в 16 лет она уже вовсю занималась журналистикой.
Еще она была центром класса, да и центром всей школы. Болела за правду, ей всегда больше всех было надо.
Знаете, у нее не было никакого переходного возраста, как это часто бывает. Она не доставляла никаких проблем. Только радость. Школу окончила с золотой медалью. Сама золото была.
Виктория родилась в Кривом Роге 6 октября 1996 года в рабочей семье. После окончания школы поступила в Киевский национальный университет культуры и искусств на факультет журналистики. Стала жить и работать в Киеве. Очень быстро нашла свою нишу, сосредоточившись на судах и расследованиях. Работала ведущей на «Украинском радио», на телеканале «UA: Перший», сотрудничала с «ЕвромайданSOS», с украинской службой Радио Свобода** / Радио Свободная Европа, изданием «Українська правда». Последние пять лет перед трагическими событиями трудилась в одном из самых известных украинских медиа — Hromadske («Громадське»).
Еще до событий февраля 2022 года в прямом эфире встречала из России нацгвардейца Виталия Маркива, оказавшегося в местах лишения свободы, политзаключенных Олега Сенцова и Александра Кольченко, вела стримы, снимала фильмы и писала статьи.
Ездила на суд в Москву, где продлевали меру пресечения украинским морякам, задержанным в Керченском проливе в 2018 году. Общалась с их родными и адвокатами, создала реконструкцию событий в проливе. Через год сняла об этом фильм. Она же лично встречала моряков в Борисполе, когда их освободили в рамках большого обмена.
— Мы познакомились в 2017 году. Вике был всего 21 год, а она уже работала судебным корреспондентом в «Громадське», — рассказывает бывший главный редактор украинского издания «Ґрати» Антон Наумлюк. — Она написала мне тогда в соцсетях, попросила рассказать, что происходит в Ростовском окружном военном суде по делу крымских татар. Их обвиняли в принадлежности к Хизб ут-Тахрир (признана в России террористической организацией. — Ред.). Вика уже тогда активно занималась темой преследуемых украинских граждан. Потом мы много пересекались, когда работали на суде по делу Ерофеева и Александрова — российских грушников, которых обменяли на Савченко, Афанасьева и Солошенко.
В 2019 году, когда я открывал редакцию «Ґрати» в Киеве, мы с коллегами обдумывали идею пригласить в нашу команду Вику. Но меня остановила одна ее черта, которую я и другие журналисты замечали у нее. Эта черта, как мне кажется, очень многое объясняет в дальнейших событиях, которые с ней случились. Вика настолько фанатично была привержена своим представлениям о том, как нужно делать журналистику, что направлять ее и как-то, в хорошем смысле, контролировать (с точки зрения редактора) было почти невозможно. Она все делала так, как считала нужным, а не как ей говорил редактор. Говорила то, что считала нужным. И как-то бороться с этим мне тогда казалось бессмысленным. Одно дело, когда она легко шла на конфликт с приставами и с прокурорами. Другое дело — ее неуступчивость и принципиальность в редакционном коллективе.
Потом, уже после ее гибели, я думал, как это часто мы делаем задним числом: а если бы я ее тогда пригласил к нам в «Ґрати», возможно, все бы сложилось совсем иначе? Не знаю.
— Я много слышала о ней и раньше, читала ее репортажи, но лично мы познакомились уже в 2022 году, когда она пришла к нам в редакцию и предложила несколько своих текстов, — делится главный редактор «Украинской правды» Севгиль Мусаева. — Как редактору мне с ней было непросто, потому что Вика боролась за каждую цитату, за каждую букву в своих текстах. Очень болезненно воспринимала любые сокращения, любые редакторские правки. Ощущение, что она боролась за свои материалы, словно от этого зависела судьба мира. Такое вот очень фанатичное отношение к работе.
Коллеги по изданию «Громадське», в котором Рощина отработала пять лет, также отмечают ее невероятную работоспособность и преданность делу:
«Она была из тех журналистов, которые не ждут редакционного задания. Только что-то происходило, Вика была уже там. На митингах, столкновениях, местах убийств. Она бралась за сложные вызовы, любила правоохранительную тематику, посещала скандальные и важные судебные заседания. Время и география были для нее неважны — в любой момент Виктория была готова отправиться в командировку еще до того, как ей сказали, что нужно ехать. У нее не было выходных, отпусков, больничных», — написали коллеги Рощиной в памятной колонке, когда стало известно о гибели Вики.
Виктория Рощина. Фото: личная страница FB*
Рощина первой из украинских журналистов разобралась с историей интерната в Николаевской области, где в 2021 году, по слухам, одну из несовершеннолетних воспитанниц заставили сделать аборт. Большинство выпускниц в разговоре с Рощиной сравнивали это место с тюрьмой, происходящее в которой мало кому известно. В итоге было возбуждено уголовное дело.
Писала Рощина и про расстрелы на Майдане. Со свойственной ей дотошностью рассказывала читателям о «Черной роте» «Беркута», о похищении и пытках майдановцев и о судебных приговорах по этому делу.
Еще в 2021 году Виктория сделала для «Громадського» фильм о психологических проблемах возвращения военных с линии фронта. Пыталась ответить на актуальный (не только для Украины) вопрос: почему военные возвращаются и совершают преступления в отношении собственных граждан.
— Я удивлялся: у нас в семье никогда не было журналистов, тем более такой направленности, — говорит Владимир Рощин. — Дочь писала про суды, про криминал, про разные несправедливости. Тяжелые все это темы. Когда приезжала домой в Кривой Рог, чтобы нас не подставлять, останавливалась в другом месте. Мы с ней на стороне встречались. Иногда я ее все же уговаривал, и она оставалась дома. А потом снова уезжала по работе. Куда, по какой теме — мы, семья, никогда не знали. Не приставали с вопросами, зная специфику ее работы.
Вику, кстати, приглашали на работу в Америку, но она почему-то не особо хотела. Говорила мне: «Не знаю, мне туда не хочется, но я еще подумаю». Когда жена мне сказала в июле 2023 года, что Вика звонила из Польши, я вздохнул с облегчением: «Ну, слава богу, подумала и решилась на Америку». А она не в Америку, а в Россию поехала.
23 февраля 2022 года Виктория Рощина находилась в командировке в городе Счастье Луганской области, оказавшемся прямо на линии фронта. Она и поехала туда, понимая, что вот-вот начнется. Писала репортаж о том, как и чем живут жители города накануне военных действий.
После 24 февраля 2022 года Виктория сосредоточилась на документировании событий, происходивших с украинскими гражданами в ходе военных действий. Свидетельства — видео- и устные, которые потом легли в основу ее репортажей, она собирала в том числе на территориях, которые оказались заняты российской армией. Собирала, абсолютно отключив защитные механизмы, игнорируя риски и пренебрегая правилами безопасности.
«Осенью 2022 года Вика освещала референдумы на *** территориях (согласно Конституции РФ эти территории вошли в состав России. — Ред.), и для нее это прямо была задача номер один, — вспоминает главред «Украинской правды» Севгиль Мусаева. — При этом мы ее останавливали, просили не ехать туда. Но она всегда рвалась работать именно на этих территориях. Она видела в этом особый смысл. Вика, мне кажется, исповедовала принцип, что нет ничего невозможного, что журналист должен быть там, где, условно, быть не должен, — там, где опасно».
«Для нее не существовало каких-то ограничений, — говорит Антон Наумлюк. — Журналистам свойственно рационально оценивать возможности добыть определенную информацию. Как правило, анализируешь связанные с этим риски. Каких-то журналистов это останавливает. Они себе говорят: «Нет, я не поеду, иначе я просто не вернусь обратно». Или: «Я все равно не смогу достать информацию, мне не ответят ни госорганы, ни кто-либо еще». Такого Вика себе не говорила. Насколько я знаю, она просто ставила перед фактом редакторов изданий, где работала: «Я поехала». И когда ей говорили: «Нельзя туда ехать», — она отвечала: «Хорошо, хорошо…» И на следующий день уже звонила из какого-нибудь маленького городка и сообщала, что сейчас встречается с тем-то и тем-то. То есть отправлялась в командировки вне зависимости от того, разрешали ей или запрещали. Просто считала, что ехать важнее запрета».
В первые же две недели боевых действий Рощина сделала репортажи из Гуляйполя, которое тогда находилось под обстрелами, и из Запорожья, где уже были российские войска. На сайте «Громадське» можно прочитать ее разговоры тех дней с эвакуированными жителями Волновахи и репортажи из Энергодара, где в тот момент уже тоже были российские войска.
Важно уточнить: в те первые месяцы Рощина ушла из «Громадське» и стала журналистом-фрилансером — ей не хотелось зависеть от редакторских запретов на командировки.
В марте 2022 года она поехала в Мариуполь, чтобы рассказать о том, что происходит в городе, который оказался в кольце.
«Я считала, что должна рассказать правду. Это была моя инициатива», — написала она впоследствии в колонке для «Громадське».
Эта командировка закончилась ее первым задержанием.
Реконструкция событий такова: по дороге в Мариуполь Рощина остановилась на ночлег в Бердянске Запорожской области. В Бердянск, про который уже официально было известно, что там российские войска, Виктория отправилась, присоединившись к гуманитарной колонне. На выезде из города к журналистке подошел российский военный и потребовал показать телефон, сообщив, что ему поступила «команда сверху» проверить Рощину. В телефоне у Виктории обнаружили контакт «СБУ Запорожья».
После этого, как рассказывала сама Рощина, ее посадили в автозак и в сопровождении четырех «кадыровцев» доставили в районную администрацию, где несколько сотрудников ФСБ стали склонять журналистку к сотрудничеству: уговаривали, чтобы она снимала материалы о российских военных и гуманитарной помощи, которую Россия присылает на присоединенные территории.
Затем, зачем-то завязав Вике глаза, ее перевезли в здание, где до этого располагалось местное управление СБУ. Она писала потом: «Поместили меня в небольшую комнату. Там был стол, стул, окно. Его впоследствии закрыли и запретили к нему подходить. Принесли одеяло, на котором я спала на полу. Там было светло и тепло. Выводили меня только в туалет. Практически все мои вещи забрали. Когда я спрашивала, когда меня отпустят, говорили: «Когда Киев возьмем».
Виктория Рощина. Фото: hromadske.ua
По словам Виктории, приставленные к ней силовики продолжали подталкивать ее к сотрудничеству. От еды, которую ей приносили, журналистка отказывалась: «В первые дни ела свои небольшие запасы, которые везла с собой из Запорожья. Когда их не стало, пила сладкий чай. Чувствовала, как меня оставляют силы. Даже подняться на ноги было сложно. Во время предпоследнего визита [силовиков] я почти не могла встать. Впрочем, постоянно требовала освобождения».
В своей колонке она написала, что ее отпустили при условии, что она запишет видеоролик, в котором будет отрицать любые претензии к силовикам и военным, а также скажет, что те, наоборот, спасли ей жизнь. Рощина так и сделала. А оказавшись в Украине, написала, как все происходило на самом деле.
Кажется, ей это припомнили.
«Журналисты от «Ґрати» были как раз в Запорожье, когда она приехала туда после освобождения, — вспоминает Антон Наумлюк. — Они застали ее в очень плохом психологическом состоянии. Видно было, что эти 10 дней не прошли бесследно. И я, и коллеги — мы все предлагали ей пройти курс реабилитации <…>. Но она отказалась. Сразу же включилась в работу. <…> Мне казалось, что первый плен должен был ее отрезвить, поставить какие-то рациональные ограничения. Но нет. Для нее ограничений по-прежнему не существовало.
В августе 2023 года я узнал, что она пропала второй раз».
Коллеги Рощиной не считают, что ею двигала попытка сделать себе имя в журналистике, что так свойственно при освещении военных действий. Рощина — это вообще не про тщеславие. В судьбоносном и трагическом 2022 году ей присудили премию «За мужество в журналистике» — так Международный женский медиафонд (IWMF) оценил важность работы Рощиной. Однако на вручение премии Виктория не поехала. Вместо этого снова отправилась собирать свидетельства.
Говорит Севгиль Мусаева:
— Если бы Вика была тщеславной, она бы наверняка поехала на церемонию награждения в Нью-Йорк. А она выбрала командировку. Она жила профессией, понимаете? Только профессия для нее имела значение, ничего больше.
— У меня ощущение, что ею двигал азарт докопаться до истины, азарт справиться с чем-то сложным, — полагает Антон Наумлюк. — А чем сложнее она ставила перед собой задачу, тем больше азарт возрастал: никто не может этого сделать, а я смогу. Но это не от тщеславия шло, на мой взгляд, у нее просто было постоянное желание взять какие-то высоты и пороги.
Я никогда не разговаривал с ней про ценностные вещи, но создавалось впечатление, что она просто очень последовательно реализовывала свое видение журналистики. Что в каком-нибудь киевском суде, где рассматривалось дело о коррупции, что после февраля 2022-го. Она вела себя везде одинаково.
Когда она поехала первый раз с конвоем гуманитарки, думаю, она прекрасно понимала, что подставляется. Но это была одна из немногих возможностей заехать на эти территории. А главным, думаю, для нее было то, что она едет как человек, про которого потом она же будет писать. Ты попадаешь в плен, проходишь через допросы, через насилие — и про это сам пишешь. Это, с одной стороны, конечно, вызывает уважение сугубо цеховое, журналистское: коллега готов пожертвовать всем ради того, чтобы собрать информацию. Но с другой — очевидно, что судьбы журналистов с такими принципами заканчиваются иногда трагически.
Летом 2023 года Виктория снова решила собрать фактуру для публикаций о референдумах на присоединенных Россией территориях, а также о последствиях разрушения Каховский ГЭС и о ситуации на Запорожской ГЭС. В эту командировку Виктория отправилась без редакционного задания от конкретного СМИ. На тот момент ни одно украинское издание не дало бы ей такое редзадание.
Эта поездка обернулась для Виктории вторым задержанием и стала последней командировкой в ее жизни.
Если в первый раз, в самом начале боевых действий, ее смогли вытащить быстро, то теперь никто уже ничего сделать не мог, хотя была задействована колоссальная конструкция из людей и связей.
При каких обстоятельствах ее задержали во второй раз, доподлинно не известно. А сама Вика уже об этом уже не напишет. Если исходить из информации, которой обладают родные, коллеги журналистки и украинская сторона в целом, то хронология была следующей: в конце июля 2023 года она пересекла границу с Польшей через погранпункт Угринов, планируя через Латвию попасть в Россию, а уже оттуда — в еще недавно украинские области, принадлежащие сегодня РФ.
3 августа Рощина написала сестре, что несколько дней проходила многочисленные проверки при пересечении российской границы и что не чувствует себя в безопасности. Где именно находилась Виктория в этот момент, она родным не сообщила. И на связь больше не выходила.
Митинг коллег и родственников в память о Виктории Рощиной. Фото: Стас Юрченко / Грати
«Мы с коллегами из «Ґрати» и из других СМИ искали ее по своим каналам во всех возможных местах заключения, — говорит Антон Наумлюк. — И в Крыму, и в Ростовской области, и в районе административной границы, где Каховка, и в районе Херсонской области, и в Бердянске. Ее не было ни в одном СИЗО или колонии.
Были какие-то намеки, где она могла быть. Но после проверки эти места вскоре исключались. Словом, замкнутый круг. Если честно, в какой-то момент я был уверен, что она погибла. А ее отец продолжал верить в обратное. Владимир Рощин — вообще двигатель всего процесса поисков. Он не давал нам всем останавливаться, в хорошем смысле замучил нас, особенно тех, кто уже не верил. Все держалось на нем. И вдруг весной 2024 года российские власти впервые официально признали, что журналистка Рощина задержана и что она находится на территории России».
Однако ни семье, ни украинским властям Москва не стала сообщать точное местонахождение Виктории Рощиной.
С августа 2023 по октябрь 2024 года Рощину держали под арестом как минимум в двух местах: в мелитопольском СИЗО и в СИЗО № 2 в Таганроге, предполагает отец Виктории.
Еще известно, что в СИЗО № 2 в Таганроге Рощину перевели в декабре 2023 года. Среди правозащитников и бывших заключенных (как россиян, так и украинцев) этот изолятор известен печально.
— Когда в Таганрог приезжали представители уполномоченной по правам человека в РФ Москальковой, Вику спрятали, — предполагает Владимир Рощин. — Знали, что она не будет молчать. Ее с утра вывели из камеры, спустили куда-то вниз, и когда представители Москальковой уехали, Вику снова вернули.
По непроверенной на данный момент информации, Виктория Рощина как минимум единожды объявляла в СИЗО Таганрога голодовку и как минимум один раз была госпитализирована в гражданскую больницу.
Спустя почти год Виктории Рощиной дали единственный (он же оказался последним) звонок родителям.
«Это было 30 августа 2024 года. Вика незадолго до этого начала голодовку. Нас с женой просили ее уговорить, чтобы она ее прекратила, сказали, что дочь готовят к освобождению. Мы неделю не расставались с телефонами ни на минуту, ждали. Звонок поступил 30-го числа с номера, зарегистрированного в Ростовской области.
Разговор длился 4 минуты 28 секунд. Сначала жена говорила, потом я. Голос у Вики был бодрый. Она сказала: «Мамочка, папочка, я вас очень люблю». Я: «Доча, как давно я не слышал твой голос! Мы тебя любим». Вика сообщила: «Готовьтесь меня встречать. Меня в сентябре пообещали освободить».
Мы год о ней вообще ничего не знали, понимаете? Скольких мы людей подняли, куда только не обращались… В России мы все министерства забомбили письмами. Никто не отвечал. Пробивали колонии, пробивали СИЗО. И тут ее голос».
«Мы до сих пор не знаем, что с ней там происходило в неволе, —говорит Севгиль Мусаева. — У нее был статус "инкоммуникадо. Что это означает? То есть человека арестовывают <…> и не предъявляют ему никаких официальных обвинений. Он просто сидит. И никто не знает, где он сидит. Мы действительно обращались к огромному количеству людей за помощью. Но никто не мог даже подтвердить, что Виктория Рощина арестована, никто не мог ее найти. Статус Вики был подтвержден только в апреле 2024 года. До этого она в национальной системе российских тюрем даже не высвечивалась. То ест мы не знали, жива она, не жива. Когда узнали весной 2024-го, что жива, были просто на седьмом небе от счастья. При этом на тот момент пока еще не знали, в какой она тюрьме. У нее не было доступа ни к телефону, ни к письмам — она была в абсолютном информационном вакууме. Я говорила с адвокатами, в том числе с российскими, к которым мы тоже обращались, чтобы Вику найти. Они объясняли: когда у человека есть адвокат, это значит, что у него есть человек, который его может поддержать, посоветовать не обращать внимание на какие-то вещи, успокоить. Адвокат чисто психологически необходим. А тут, получается, Вика сидела и даже не знала, что большое количество людей со всего мира пытается ей помочь. Это очень страшно. Видимо, она была доведена до сильного эмоционального истощения, раз решилась на голодовку».
По данным Владимира Рощина, Виктория якобы была в списках на обмен, который должен был состояться 13 сентября 2024 года, то есть буквально через две недели после ее единственного звонка. Обмен состоялся, но Вики среди возвращенных на родину украинских граждан не оказалось.
— Когда она не приехала, мы поняли: что-то не то происходит, — говорит Севгиль Мусаева.
А спустя почти месяц, 10 октября 2024 года, Владимир Рощин получил из Минобороны России справку, в которой уведомлялось, что его дочь умерла 19 сентября 2024 года во время этапирования в Москву из Таганрога.
Ни обстоятельства ее смерти, ни причины в письме не раскрывались. Останки журналистки обещали вернуть «украинской стороне в рамках обмена телами задержанных».
Кроме этой бумаги в четыре строчки, больше семья украинской журналистки ничего с тех пор не получала — ни официального извещения о смерти, ни медицинского заключения, ни результатов проверок или экспертиз.
Вика Рощина уже не напишет колонку о подробностях своего второго заключения. Хотя тут не колонка, тут целое расследование могло бы выйти. Ей теперь навсегда 27 лет. 28 исполнилось бы 6 октября.
Мне нелегко дался этот текст. Как ни странно, во многом потому, что отец Виктории Рощиной продолжает считать, что она жива. Он не верит в ее гибель. Нет, не так. Он не хочет верить сухой справке Минобороны, которая пришла ему на почту 10 октября и в которой как бы между делом сообщалось о смерти Вики. Владимир Рощин продолжает искать не тело, а живую дочь.
— Они в этой бумаге как написали? Она умерла, ожидайте обмена тел. И никаких причин. После этого мы кучу писем поотправляли — в Министерство обороны, Генпрокуратуру, СК… Ответов-подтверждений ее смерти до сих пор не было. Я этому письму не верю. Я верю, что она жива и все будет хорошо. Я не вижу ее смерти, понимаете? Я четыре раза читал это короткое маленькое письмо Минобороны. Четыре раза, понимаете? Это ложь. Это письмо не является официальным документом. Это так, бумажка… Должен быть счастливый конец. Должен… Бог с нами.
Этот материал вышел в третьем номере «Новая газета. Журнал». Купить его можно в онлайн-магазине наших партнеров.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}