«Если государство хочет заставить тебя, государство заставит тебя — по-хорошему или по-плохому»

ЦЛС

Оренбург осенью 2024-го напоминает одну большую стройку. Строится всё: тротуары, центральная набережная, «уплывшая» весной вместе с паводком, дороги, не видевшие ремонта с конца (если не с начала) 90-х. Реконструируются дома в центре: они не знали ремонта, кажется, еще дольше.

Удивительно, но до сих пор вся центральная часть Оренбурга по большей части представляет собой архитектурный заповедник конца XIX — начала XX века. В отличие от мегаполисов, здесь старую застройку никто не торопится сносить.

По сути, Оренбург с населением около 600 тысяч жителей напоминает большую, ну очень большую деревню или ПГТ, на 50–60% состоящий из частного сектора. Из-за заборов то и дело доносится собачий лай. А завалы мусора в паре десятков метров от администрации смотрятся вполне органично. Эта свалка, возникшая вокруг мусорных контейнеров для раздельного сбора, выглядит как памятник неудавшейся прогрессивной инициативе.

К счастью, к моменту моего визита на улице уже холодно, и свалка хотя бы не воняет.

Именно здесь, прямо напротив стихийной свалки и в двух шагах от областного правительства, находится Центр льготной стерилизации (ЦЛС), возглавляемый Татьяной Романовой и входящий в ее АНО «Мы нашли вам друга».

ЦЛС внутри кажется просторнее, чем снаружи. Большое светлое помещение со свежим ремонтом состоит из трех секций. Общий зал заставлен клетками и упаковками с кормами. Дальше — небольшая, больше похожая на кухню хрущевки, операционная, где по ту сторону стеклопакета в ожидании то ли вискаса, то ли зрелищ сидит большой темно-серый кот.

Ну и непосредственно кабинет руководителя: черный стол, кресло, диван, документы.

По полу носится черный котенок — его, больного, мокрого и замерзшего, днем ранее подобрал на трассе супруг Татьяны, Вячеслав. Еще в тот же день подкинули белую породистую кошку. Кошка спокойно спит на стеллажах, а котенок носится по всему помещению и оставляет за собой следы испражнений. Видно, что болен.

Но, кажется, Татьяну этот факт совершенно не смущает. Рыжеволосая, с эффектной стрижкой, она ловко вворачивает в свои реплики изящную матершинку. Мне кажется, она не боится ни черта, ни бога.

Проблема логистики

Первое, что говорит мне Татьяна, когда я начинаю рассыпаться в натужных комплиментах по поводу того, что она отказывается убивать животных: она не отказывается, а как раз считает, что убивать животных нужно. Иногда. В исключительных случаях.

— Когда к нам привезли того алабая, что загрыз ребенка, в шоке были даже сотрудники центра, — вспоминает она. — Это очень крупный был зверь, настоящий убийца! Он только отошел от наркоза и сразу же стал рвать клетку. Мне звонят с приюта, спрашивают: «Что делать? Мы его не удержим». Если бы он вырвался, я гарантию даю — он разодрал бы еще и их. Я распорядилась его усыплять. Но это исключительный случай.

В «животный» бизнес, в отличие от многих, Татьяна пришла из рациональных, а не из эмоциональных соображений. Ну и еще по причинам высокой гражданской ответственности. Ее предпринимательская активность очень диверсифицирована: сдача жилья в посуточную аренду, несколько пунктов выдачи маркетплейсов. Кроме, по сути, благотворительного Центра льготной стерилизации — коммерческая ветклиника. Ну и, как предполагалось, еще будет работа по муниципальным контрактам по отлову.

— По закону у нас АНО, то есть те деньги, что мы зарабатываем, мы тратим на уставную деятельность. И мне искренне жаль тех, кто считает, что здесь можно что-то заработать.

— Но есть же у вас поддержка государственная?

— Нет! — восклицает Татьяна. — Ничего тут нет государственного… 

То есть власти могут дать, а могут не дать. Вот в Оренбурге нам должны были предоставить помещение. Когда я только начала этим заниматься, пришла в мэрию, говорю: хотим центр поставить по стерилизации, нужно помещение… А администрация нам говорит: «Девчонки, че вы фигней страдаете? Мы перинатальный центр вам построили — идите детей рожайте». А мы, девчонки 40 плюс, уже все отрожали. Ну и что делать? Пришлось искать своими силами. А я же сдачей квартир занималась… И вот мы встретились с предпринимателем и просто махнулись: он отдал мне два центра, а я ему свою двухкомнатную квартиру, которая сыну была отписана. После чего сын от меня отрекся. Правда, на два дня. Когда заехали, здесь был убитый ремонт, но мы все переделали под себя. И вот сделали центр льготной стерилизации, сюда бездомных тащат. Не скажу, что тут у нас бесплатная стерилизация: вы представляете, тогда ко мне попрут, как на похороны Сталина. И вообще еще есть второй центр, чисто коммерческий — там мы тоже стерилизуем, проводим операции, лечим. А есть у меня еще и третий — волонтерский центр в городе Медногорске. Но там администрация все же помогла…

В течение трех лет фирма Татьяны выигрывала городские тендеры по программе ОСВВ — то есть отлов/стерилизация/вакцинация/возврат. Однако после того как усилиями депутатов из этой цепочки решено было вычеркнуть пункт с возвратом, Татьяна отказалась усыплять отловленных животных.

Но предварительно — в обязательном порядке — их нужно стерилизовать. И для этого нужно, чтобы выделялись бабки.

В настоящий момент, по словам Романовой, в городе никто попросту не занимается отловом животных — и это обратная сторона депутатской инициативы:

— Потому что логистика не отработана. Сам подумай: это же каждую собаку надо отловить, привезти, потом где-то держать, кормить — и только затем, если никто ее не забрал, усыплять. А у кого такие возможности есть? Из-за этого на конкурс так никто и не заявился. И пока закон не изменят — хрена лысого, а не подрядчика они найдут.

Суши сухари

После гибели ребенка в 2023 году в Оренбурге было возбуждено уголовное дело в отношении сотрудника администрации, ответственного за ЖКХ и отлов животных. Ну а также в отношении организации Романовой тоже начали проверку.

— Хотя начальник ЖКХ выполнил все, что был должен за 5 миллионов рублей, — говорит она. — Нашел организацию, организация отловила, контракт закрыт. Но все равно происходит нападение. И что нужно сделать? Правильно: найти козла отпущения.

По словам Татьяны, если бы не строгое ведение отчетности, она могла бы тоже оказаться в СИЗО. Но вся документация была чистой. И все равно на допросы в СК приходится ходить по сей день.

— Мы даже шутили: если меня загребут — шлите передачами сухари со вкусом холодца и разливное нефильтрованное. К счастью, все обошлось, но я не понимаю: а начальник ЖКХ, если тоже все по закону делал, то за что его в СИЗО и под следствие?

Татьяна рассказывает: 

— Возьмем среднее: 7 тысяч, из них половина — суки, — рассуждает Татьяна. — Каждая сука рожает два раза в год. Если собака мелкая, она приносит от 4 до 6 щенков, если крупная — там может быть и 10–14. Все это умножаем на два. И вот такой прирост мы получаем каждый год.

Татьяна уверена, что для эффективного ограничения безнадзорных популяций животных необходимы изменения в законодательстве, вводящие ответственность не только для администрации и бизнеса, но и для тех, кто не стерилизует кошек и собак.

— В Европе ведь запрещено плодить домашних животных… А если ты хочешь разводить и продавать — ты платишь за это налоги. Там нет такого, как у нас: наплодить котят или щенков и на «Авито» их выставить — смотрите, какие классные котята, возьмите кто-нибудь… Не взяли — ну тогда эту красоту мы оставим на трассе, может быть, кто-нибудь и подберет. — Татьяна делает короткий жест в сторону котенка, который носится по центру. — Вот эту красоту наша служба отлова как раз и подобрала на трассе.

— Когда коронавирус был, у нас же каждый день из каждого утюга крутили: необходимо вакцинироваться. А со стерилизацией такого нет. Если у государства есть цель заставить тебя что-то сделать, государство заставит тебя по-хорошему или по-плохому. Но у государства таких целей нет. А у людей… У кого-то нет мозгов, кто-то живет в городе или деревне, где нет центров стерилизации. Ну и, конечно, деньги: простерилизовать кошку стоит 3–4 тысячи рублей, простерилизовать собаку — от 5 до 15. В нашем льготном центре — в половину меньше. Но наш-то центр — один. Больше никому это не надо.

Своими руками

Все время, пока мы разговариваем, котенок с трассы продолжает бегать по кабинету. Он роняет камеру, точит когти о кресло, мурлыкает и громко мяукает, привлекая к себе внимание. Татьяна комментирует его проделки: нецензурно, но умильно. Внезапно котенок останавливается, прижав уши и вытаращив глаза. В центр заходит женщина со щенком дворняги, которого принесли ее дети.

Небольшой укол — а пес, кажется, не понял ничего и даже продолжил бегать, исследуя и обнюхивая место, куда его привели. Но спустя несколько минут замедлил шаг. Движения его стали вялыми, он присаживается на задние лапы, срыгивает свой завтрак. Подбежавшая медсестра спешно убирает все из-под носа собаки. Окончательно опьяневший щенок отрубается в беспамятстве. Сотрудница подбирает его обмякшее тельце и уносит в операционную.

Надев маску на лицо, натянув хирургические перчатки, Романова заходит следом. Берет в руки скальпель и спокойно делает первый надрез.

— Кастрацией я занимаюсь лично, — невозмутимо продолжает она наш разговор. — Пришлось пройти курсы… А вот если операции сложные, то для этого у нас есть квалифицированные хирурги. В основном выпускники или студенты последних курсов ветеринарных факультетов.

По словам Романовой, по программе ОСВВ на сегодня на каждую отловленную особь город выделял 12 000 рублей. Она в своем центре готова была бы производить ту же работу и за 4000 рублей и как минимум в три раза увеличить количество стерилизованных собак. Однако в мэрии Оренбурга прохладно относятся к подобным предложениям, считая ситуацию с безнадзорными животными малозначительной.

Живодерка

— С начала 2018 года был караул с тем, что собак запрещено убивать, — рассуждает Татьяна. — Сейчас — с тем, что их нельзя отпускать на волю. Теперь, когда снова скажут всех убивать, опять начнется беспредел. В первую очередь расправятся с теми, кого проще всего достать: с дворовыми собаками, которые живут рядом с людьми и считаются любимицами жителей домов.

При этом Татьяна уверена: жители сами усугубляют проблему диких собачьих стай, подкармливая бродячих собак. Этого ни в коем случае делать нельзя. Но именно за такую позицию Татьяну называют живодеркой — те, кто не забыл ей усыпление алабая-убийцы.

— Как меня тут мочат, ты не представляешь! Мне тут и центр собирались жечь. И прийти ко мне домой, и хлебальник мне набить… Вот эти «кастрюли», которые говорят, что всех собачек спасать… А тут не спасать надо, а разумную политику вести.

При том, что такое «разумная политика», у Татьяны тоже имеется предельно кристаллизованное представление.

— Я бьюсь за это уже не первый год. В прошлом году даже в Госдуму ездила. Правда, на заседание по архитектуре и благоустройству. Но был вариант: либо так, либо никак. Согласилась, пришлось ехать как архитектору, — смеется Татьяна. — Я хотела рассказать депутатам о необходимости стерилизации, надеялась, что они что-то поймут и как-то повлияют. И ведь попала я на заседание!

Приехала, захожу — и давай место искать, где камер нету. Потому что не дай бог меня Оренбург увидит. Скажут: приехала эта в Думу… Ну, вроде нашла место, думаю: тут точно камер нет. 

Заседание закончилось, и мне сказали, что идти надо к Валуеву. Как бы он этой темой занимается. Нашла его кабинет, там секретарша на меня смотрит, думает: «Ты что, с дуба рухнула? К депутату Госдумы, чтобы на прием попасть, надо записываться за полгода». Я ситуацию объяснила, хорошо вот, что человек нормальный попался. Ладно, говорит, заходи.

Пришла к Валуеву, начала рассказывать. Он у секретарши спросил: «А кто у нас депутаты от Оренбургской области?» Ильиных и Димов. Но Ильиных тогда не было, а Димова привели. Я им рассказываю, а рожа красная, меня трясет. Ну еще бы: не каждый же день в Думе. Димов сидит с таким лицом, будто ему интересно, и он все внимательно слушает. Дослушал, весь прям такой проникся, дает визитку. Там телефон Мирошниченко, помощника его. Вот, говорит, Танюха, будем твоим вопросом заниматься, а если что застопорится — вот мой сотовый, звони.

Взяла, обрадовалась… После встречи еще часа два по Думе ходила, пока охранник не выкинул. Радостная, ну вот наконец-то все решится. Ну я же лох… Приезжаю домой, начинаю звонить. Мирошниченко занят. Димову пишу — он читает, но не отвечает ничего. Ах ты… думаю я. И ведь никто из них так и не ответил.

Когда был принят документ об убийстве отловленных собак, Татьяна вышла в пикет к областной администрации. На огромном листе ватмана печатными буквами было написано: «Погибший ребенок — позор Оренбурга». Еще один маленький плакат она держала в руках. На нем значилось: «Мы за людей. Мы против убийства животных».

Рассказывает:

— И вот стою я в пикете — выходит, кто бы ты думал? Димов. И меня фотографирует. Он в Оренбурге тогда был. Но меня в зимней одежде не узнал. Я говорю: «Здратути, а вы чего?» А он тут, видать, узнал меня и растерялся: типа «ну чего ты ко мне с этими собаками привязалась, знаешь же, сколько у меня работы… Времени не было пока». Короче, поняла я, что ни я, ни собаки там на хрен не нужны.

И вот сейчас у меня очень сильно пыл поугас. Потому что невозможно так очень долго на одной теме гореть. И я выбрала такую тактику, как китайцы. Знаете, они говорят, что если долго сидеть на берегу речки, то рано или поздно мимо проплывет труп твоего врага.

В качестве образца, на который хотелось бы ориентироваться, Татьяна приводит Санкт-Петербург, где власти по собственной инициативе вышли на уже существовавшие к тому времени приюты и заключили контракты на отлов. Однако таких регионов в России единицы, а вся система работы с бездомными животными держится на энтузиастах либо отдана мошенникам.

— Но поддерживать эту работу должно именно государство! — кипятится Татьяна. — И я вижу, что деньги есть, но идут они не на решение проблем. «Давайте 16 миллионов отвалим на концерт Шамана, какие собаки!» Но и потом: нужно вводить запрет на плодильню. Помощь волонтерам и штрафы. Вот когда вы все в этом комплексе пустите — тогда проблема и решится.

Тылы

Татьяна в своем бою — совсем не один в поле воин. Ее супруг, известный оренбургский предприниматель Вячеслав Антонкин, поддерживает свою жену практически во всем. В прошлом, еще будучи директором строительной компании, Вячеслав начал вести свой телеграм-канал «Око Оренбуржья», в котором публиковал расследования о положении дел в регионе, раскрывая подноготную принимаемых решений.

Однако оппозиционером Вячеслав себя не считает и, вероятно, даже обиделся бы, если бы кто-то назвал его таким словом. Хотя мужчина и признается, что внимательно следит за всеми «вражескими» ресурсами, это не мешает ему ездить с гуманитарной помощью на Донбасс, обсуждать насущные проблемы с Захаром Прилепиным и общаться с «военкорами», самым ярким из которых, по мнению Вячеслава, был погибший в результате теракта Владлен Татарский.

Среднего роста, крепко сбитый мужчина (в сером, немного вытянутом свитере) в настоящий момент занят обустройством приюта для собак на краю Оренбурга. Место это поддерживается в чистоте: в каждом вольере для псов сделаны помосты и подстилка из опилок. Именно опилками тут и пахнет — а не тем, чем пахнет обычно в собачьих приютах. Этот заброшенный ангар на территории бывшей автоколонны пустовал несколько десятков лет. Но Вячеслав сделал здесь ремонт, поставил просторные клетки, а на улице прямо сейчас строятся новые отапливаемые вольеры. В ближайшее время часть приюта планируется переоборудовать в зоогостиницу. Ну то есть в Zooгостиницу.

Вячеслав возглавляет службу отлова в организации своей жены. Всех животных он вместе с сотрудниками привозит сюда, чтобы они обживали местные благоустроенные «номера» до передачи новым хозяевам. И кажется, собакам здесь нравится. Хотя большая часть псов сидит в вольерах, две молодые немецкие овчарки носятся по ангару и находятся в прекрасном расположении духа, то и дело пытаясь играючи сбить меня с ног.

— Это Цыган, — показывает Вячеслав на снующего под ногами молодого пса пепельно-черной окраски. — Это собака парня, который погиб на СВО. Когда уехал, оставил матери на передержку. Но погиб, а мать с ним справиться не может. Да и просто по-человечески тяжело это, сам посуди… Она нас нашла через знакомых, попросила, чтобы мы его сюда забрали. Привезли — вот уже полгода здесь живет.

Еще несколько молодых собак, отловленных до принятия закона об эвтаназии, содержатся здесь же. И, судя по упитанному внешнему виду, переливающейся на ярком солнце шерсти и виляющим хвостам, вполне довольны своей собачьей жизнью. Которую, несмотря на ужесточение закона, все же смогли спасти Татьяна и Вячеслав.