«Петрийчук и Беркович так хитро оправдали терроризм, что об этом пять лет никто не догадывался»

Уважаемый суд!

8 июля 24-го года мы были осуждены на 6 лет за преступление, которого просто не было. Потому что ни в пьесе, ни в спектакле «Финист Ясный Сокол» нет ни оправдания, ни пропаганды терроризма. Хотя нет, одно преступление все-таки было совершено. Но уже во время нашего процесса и против нас — преступление по статье 307 Уголовного кодекса России — лжесвидетельство. И суд первой инстанции закрыл на это глаза.

Но об этом чуть позже. Сейчас подробности. Смысловая часть нашего приговора начинается с двух предложений, в которых буквально нет ни слова правды. «Судебным следствием военный суд установил, — написано там, — что Петрийчук осенью 18-го года написала пьесу «Финист Ясный Сокол», содержащую признаки оправдания и пропаганды терроризма, а 5 августа 19-го года пьеса была опубликована на сайте — непонятно каком, кстати, название сайта суд не привел.

Забавно — информацию, когда именно я написала пьесу, знаю только я. Я ее сообщила суду, и суд, как мы видим, этому верит. О том, что пьеса никак не могла быть опубликована 5 августа 19-го года, суду же сообщала не только я, но и сразу несколько свидетелей. Однако опровергать версию следствия по поводу этой даты суд не стал, и этому были важные причины. Дело в том, что эта дата — 5 августа — это не просто какая-то неточность или техническая ошибка. Это идеальный пример того, из чего слеплено наше дело и как оно, не побоюсь этого слова, сфальсифицировано.

Сам факт публикации пьесы в сети Интернет фестивалем «Любимовка» следствие доказывает показаниями свидетеля Жанайдарова и иллюстрирует неким скриншотом осмотра сайта, на котором мы видим административное сообщение, что 5 августа 2019 года администратор опубликовал сообщение, содержащее список пьес — победителей фестиваля 2019 года с именами авторов и названиями пьес. Все. На скриншоте нет текста пьесы «Финист Ясный Сокол» и хоть какого-то упоминания, кто именно и когда именно этот текст опубликовал. Но есть показания свидетелей Андриевича А.Н., Устимук В.М., каждый из которых рассказал, что тексты пьесы могли быть опубликованы только после фестиваля, который проходил в сентябре 19-го года. К черту подробности, как говорится. Суду первой инстанции просто не интересно выяснять детали — годится любая версия следствия, которую просто можно перепечатать в приговор.

Второе предложение приговора, и таких удивительных совпадений — назовем это «подменой понятий» — становится еще больше. «В сентябре 19-го года Беркович, ознакомившись с данной пьесой, находясь по такому-то адресу, договорилась с Петрийчук о театральной постановке и не позднее 15 октября они произвели читку, а затем разместили на канале фестиваля в ютубе видеозапись читки пьесы». Тут даже непонятно, с чего начать, так много здесь неправды:

• свидетель Андриевич А.Н. сообщил суду вслед за показаниями самой Беркович, что пьесу она услышала еще в начале 19-го года на другом фестивале под названием «Первая читка», и знакомы мы с ней тогда не были;
• свидетели Андриевич А.Н., Сапожникова А.П. и сама Беркович сообщили, что решение о постановке спектакля было принято только в начале 20-го года;
• свидетели Руднев П.А., Тихоновец Т.Н., Андриевич А.Н. и сама Беркович подтвердили, что режиссеров для читок пьес выбирает сам фестиваль, что мы с ней не организовывали читку и вообще не были знакомы до того дня, когда пьеса была представлена публике;
• мы представили письмо фестиваля «Любимовка» от конкретной даты, в котором фестиваль знакомит нас друг с другом, сообщая, что пьеса выбрана для фестиваля, читка назначена и пройдет в конкретную дату;
• свидетели Руднев П.А., Куприна В.Д., как и мы с Беркович, подтвердили, что автор и режиссер никак не участвуют в публикации ни текстов, ни видео читок и повлиять на это никак не могут. А главное — подождите, но у нас в обвинении даже было сказано, что пьесу разместили неустановленные лица. Даже лжесвидетель, затыкающий дыры в версии прокуратуры, говорит, что пьесу и читку разместил фестиваль. У нас в деле есть вся информация следствия с количеством и данными администраторов и прочим. Весь суд мы выясняли, могли ли мы повлиять на публикацию или нет. А в приговоре внезапно — впервые вообще с момента нашего ареста — возникает формулировка «Петрийчук и Беркович опубликовали в ютубе».

Это пока были только первые два предложения. Далее говорится о постановке спектакля и его показах. А потом о том, что 8 мая 23-го года некое лицо, не осведомленное о нашем преступном умысле, опубликовало спектакль на ютубе. 

К черту детали, да. С публикацией спектакля на ютубе после нашего ареста все вообще очень интересно, потому что в нашем деле нет ни единого материала расследования по этому поводу в виде ссылки или чего-нибудь в этом роде. Есть только предположение свидетеля Никиты — буквально в формулировке «я думаю, что», — кто именно разместил видео. И как мы видим, в некоторых случаях суд первой инстанции вполне верит свидетелям на слово. Мнение многочисленных экспертов и специалистов по поводу пьесы и спектакля у нас названо «субъективным и не относящимся к делу». А мнение свидетеля Никиты, называющего себя работником театра, по поводу интернет-публикаций, высказанное исключительно в предположительном ключе, оказывается настолько весомым, что его хватило для приговора.

Тут мы, собственно, подходим к преступлению, которое было в отношении нас совершено. И суд первой инстанции, конечно, знает, что тайный свидетель Никита — лжесвидетель. Характерно, что лучшим доказательством этому стали сами протоколы суда. Свидетель Никита выступал в открытой части заседания под аудиозапись. В этом аудиопротоколе очевидно, что из-за особенностей кодировки голоса первые минут 15 Никиту абсолютно не слышно и слова его неразборчивы. Содержание его ответов не понимаем ни мы, ни судья, что он сам сообщает. Что именно говорит Никита, точно знает только гособвинитель, которой факт полной неразборчивости ответов Никиты абсолютно не мешает задавать ему подробные наводящие вопросы. Очевидно, потому, что прокурор Денисова сама этого свидетеля готовила. Занятно, что в письменных протоколах факт отсутствия звука в начале показаний Никиты никакого отражения не нашел. Все стало вдруг разборчиво и понятно.

Никита вообще, конечно, потрясающе удобный для стороны обвинения свидетель. Ведь он, как выясняется, одновременно:

• работал на Любимовке в 19-м году и поэтому точно знает, кто и что куда выложил;
• стоял у нас с Беркович за плечами, когда мы сговаривались с администрацией фестиваля о публикации;
• снял спектакль на видео целиком в конце 22-го года, видимо, заранее зная, что он ему не понравится;
• по удивительному совпадению, позвонив весной 23-го года в дежурную часть, во всей огромной Москве он попадает именно на оперативника Лисукова, который — вот же удача! — как раз с осени 22-го года, если верить запросам в нашем деле, разыскивает видео спектакля;
• ну и еще, будучи, по его словам, «сотрудником театра», говорит на одном с оперативниками языке, то и дело употребляя такие общепринятые для служебных документов фразы, как «Петрийчук и Беркович выработали консолидированное решение». Бывает.

Вот только в ходе допроса Никита, заявив, что он работал на фестивале, не смог ответить ни на один вопрос об условиях прохода на фестиваль. Решительно и в подробностях рассказал об онлайн-трансляции, которой в 19-м году еще не было и которая появилась из-за ковида. Ну и сообщил, что мы с Беркович сговаривались на фуршете, где его не было. Потому что не было и никакого фуршета, о чем суду сообщили сразу несколько свидетелей. Как не было на самом деле, конечно, и никакого разговора между мной, Беркович и администрацией фестиваля, описанного Никитой. И мне как драматургу, конечно, очень хочется знать, кто и что именно пообещал Никите, чтобы он все вот это на суде рассказал, совершив тем самым не только преступление, но и, простите за пафос, преступив одну из ключевых христианских заповедей.

Дальше в нашем приговоре говорится о двух экспертизах. Я не буду останавливаться на них подробно, защитники сказали об этом достаточно. Гораздо более интересным мне кажется кульминационный абзац приговора — абзац о нашем умысле. В чем же умысел? «Об умысле, — сообщает нам страница 5 приговора, — Беркович и Петрийчук свидетельствуют их показания, а также показания свидетелей, что пьеса написана, а спектаклю поставлен по имеющимся в открытом доступе материалам в отношении Карауловой». Подождите — вот это и есть умысел?! Что я написала пьесу по открытым материалам судебного процесса? Заметьте, не по запрещенным радикальным пабликам, не по экстремистской запрещенной литературе. А по официальным документам государственного органа РФ, приводя причем несколько документов без изменения или какой-либо авторской трактовки. Простите, но точно этот процесс — узнать о какой-либо важной истории и написать о ней, используя документы, — это основа журналистской, документалистской профессии, профессия автора документального театра, которым я являюсь. Это буквально должностная инструкция и то, чему учат студентов. То, за что журналисты, документалисты и док-драматурги получают зарплату. И ровно так, как и положено и писательской этикой, и законом РФ, я не говорю в пьесе «Делайте, как Караулова, будет классно». Я буквально говорю: «Не делайте так, а то получите тюремный срок». Что бы там ни сочиняли люди в своих экспертизах, представленных следствием. И смысл, и посыл пьесы понятен любому человеку, который говорит на русском. 

Все эти «неосведомленные» люди не увидели в пьесе оправдания терроризма только по одной причине — потому что его там нет. Ваша честь, я прошу отменить приговор 2-го Западного окружного военного суда и оправдать меня.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».