Фабрика смерти закрывается

После начала войны я много работал в Сирии, снимал для таких телекомпаний, как CNN, ABC, Wise-News и других. Это была очень грустная работа, прежде всего потому, что сводилась она к описанию трагедии сирийского народа — без возможности какого-то решения проблемы. Один за другим вместе со Свободной сирийской армией, оплотом светской оппозиции, мы оставляли города, записывали бесконечные интервью беженцев, которые вместе с маленькими детьми на надувных лодках пытались бежать от войны морем. А утром на берег выносило их трупы.

В минувшее воскресенье мне позвонил мой друг Ахмад, вернувшийся в родную Сирию из Турции. «Это величайший день в истории Сирии», — сказал он мне и прислал видео с пункта погранперехода, где впервые за долгие годы выстроились очереди из желающих попасть в Сирию, а не покинуть ее.

И я понял, что вся наша работа была не зря. Что это была самая важная работа в моей жизни. Невыносимая жизнь в лагере беженцев или смерть в бушующем море — вот тот выбор, который предложил Асад своему народу. И сегодня, когда на погранпунтах между Сирией и Турцией, Сирией и Ливаном стоят очереди, весь мир видит, кто в Сирии настоящий патриот: Асад, который себя таким назначил, или люди, которых он называл микробами, бежавшими из страны.

Архив Цезаря

Хотя на самом деле у сирийцев, конечно, была возможность оставаться в стране. Ну как «возможность»… Я помню пожилую сирийку Марьям Халлак. Она блестяще говорила на английском, была очень эрудированной женщиной, директором школы в Дамаске. Однажды, уже после начала войны, к ним домой пришли представители военной полиции и увезли ее сына Айхама. Формальная причина — проверка на причастность к оппозиции. И всё — больше Марьям своего сына не видела. Она месяц за месяцем обивала пороги инстанций, но никто ничего конкретного про судьбу сына ей не говорил. Потом она покинула Сирию — ее приняла Германия.

Я думаю, не просто незнание о судьбе сына было самой страшной пыткой для Марьям все эти годы, а как раз наоборот — знание. Знание о том, что представляли из себя асадовские тюрьмы.

В Турции я встречался с другим асадовским узником, которому за взятку удалось освободиться из самой страшной сирийской тюрьмы — «Седнайя», — его звали Мунир Факир. Он основал ассоциацию бывших заключенных и родственников людей, пропавших без вести. Мунир описывал тюрьму, в которой он провел два года, как «фабрику смерти». Он рассказывал, как в перенаселенных камерах люди умирали летом — от дизентерии, а зимой — от переохлаждения, как охранники забивали на смерть человека, который не слишком расторопно встал, когда в камеру зашел начальник. 

…Кстати, школьная директриса Марьям потом нашла своего сына. Вернее, она нашла фотографию его мертвого тела. В 2015 году, в так называемом «архиве Цезаря», опубликованном международной правозащитной организацией Human Righs Watch*. Это был архив из 50 тысяч снимков мертвых тел заключенных, сделанных тюремным судмедэкспертом в 2011–2013 годах, то есть в самом начале гражданской войны в Сирии. В 2014 году Айхам решил бежать, прихватив с собой неопровержимое доказательство зверств режима. Перебежчику присвоили псевдоним Цезарь, и именно благодаря ему десятки тысяч сирийских матерей узнали о судьбах своих детей.

Но были и те, кто все эти годы оставался в неведении. И сегодня мировые СМИ публикуют трогательные кадры освобождения узников, которых родные уже долгие годы считали мертвыми. Эти люди станут для всего мира, в том числе и для России, проводниками страшного знания о том, что происходило внутри Сирии все эти без малого 14 лет, пока Башар Асад устанавливал «контроль над страной» и «конституционный порядок». У мирового сообщества есть консенсус насчет того, что делать с таким знанием, были уже прецеденты.

И это самое меньшее, что может сделать мир для сирийцев.

Миссия выполнена

В понедельник я позвонил доктору Касему Аль Зейну из Кусейра. В 2012 году машина, на которой передвигалась наша съемочная группа, наехала на мину, и доктор Касем меня тогда спас. С тех пор мы поддерживаем связь. С 2017 года доктор Касем живет в Германии, и я хотел узнать у него, какие настроения среди тамошних сирийцев в связи с событиями в Сирии.

Многие европейские государства заявляют теперь о приостановке рассмотрения их заявлений на соискание статуса беженцев, и люди тревожатся. И их можно понять. Да, Асад больше не угроза. Но насколько безопасно возвращаться под власть исламистов, еще недавно ассоциировавших себя с Аль-Каидой (организация признана террористической и запрещена в России)? Многие из «европейских» сирийцев жили под ИГИЛ (организация признана террористической и запрещена в России). И это не тот опыт, который захочется повторять.

Однако уже самое первое интервью, которое дал американскому каналу CNN лидер признанной в России террористической и запрещенной организации «Хайят Тахрир аш-Шам» Абу Мухаммад аль-Джулани, оставляет уголок для надежд. Да, говорит он, начинали они, как Аль-Каида, но мир изменился, запрос изменился. Каждый человек в своей жизни проходит через разные стадии. Человек в свои двадцать — совсем не то, что он же в свои тридцать или сорок. Аль-Джулани полагает, что человек, упрямо следующий принципам, без гибкости, не может быть успешным лидером.

В прежние годы аль-Джулани говорил о том, что после победы его группировки в Сирии там не будет места христианам и алавитам, а теперь утверждает, что никто не вправе уничтожать ни одну этническую группу, и требует судить не по словам, а по делам. По крайней мере, публично.

Думаю, аль-Джулани и другие представители победившей оппозиции (в том числе исламистского ее крыла), прекрасно понимают, что мир не потерпит второго ИГИЛ. А еще больше не потерпит Турция, которая и является главным спонсором этого мероприятия по свержению Асада и которой до смерти надоели беженцы. 

Под «остальным миром» стоит иметь в виду в том числе и Россию, которой очень есть что терять в Сирии. Даже оставим пока в стороне позицию сильнейшей мировой державы с претензией на господство в Ближневосточном регионе, а банально: что будет с базами Тартус и Латакия, куда вбуханы немалые деньги? Что будет с российскими военнослужащими, которые остались на опорных пунктах внутри страны, потому что никто не ожидал столь быстрого наступления оппозиции?

На короткой дистанции у России, я думаю, не возникнет проблем — если уж и талибы** признаны адекватными партнерами на международной арене, то у сирийской оппозиции точно не меньше шансов.

Посмотрите, как меняется риторика пропагандистских каналов, и от обличения «террористов, захвативших Дамаск», они переходят к тому, что, мол, Россия свои обязательства перед сирийским народом выполнила. Однако что дальше? Ведь та же авиабаза Хмеймим в Сирии является важнейшим центром военных операций России на Ближнем Востоке и в Северной Африке, в том числе в Ливии.

Мой друг, полковник Сирийской национальной армии (бывшей ССА), сказал мне, что на данный момент оппозиция предоставила гарантии безопасности российским войскам в Сирии, но добавил: «Мы не забыли, сколько раз Россия использовала право вето в ООН, чтобы помочь Асаду, особенно после того как он применил против своего народа химическое оружие. Мы все еще помним, как Россия <…> (высказанное суждение не может быть опубликовано в связи с требованиями российского законодательства. — Ред.). Но теперь нам нужно восстанавливать нашу государственность. А с русским вопросом пока нужно повременить».

Никто не хочет войны

И все же: несмотря на неприятный привкус исламистской риторики некоторых представителей победившей оппозиционной коалиции, стоит признать, что для многих сирийцев долгожданный мир впервые смотрится возможным — пусть даже он будет удобен только для самих жителей Сирии, а не для желающих помочь со стороны. Кстати, это касается не только Сирии, но граждан других стран региона, которые тоже натерпелись за последние годы. Речь идет, конечно, об Иране и Ливане.

Победившая сирийская оппозиция напрямую говорит вещь, еще недавно немыслимую для Сирии, которая формально находится в состоянии войны с Израилем: 

Но ведь и в самом Иране на последних выборах президентом стал Масуд Пезешкиан, выстроивший свою предвыборную риторику вокруг посыла «я обеспечу Ирану мир, снятие санкций и процветание». И: «Иран не хочет войны с Израилем». Как еще недавно можно было представить себе такое? Ведь все духовное руководство страны, все ее военные лидеры долгие годы выстраивали свою политику вокруг тезиса о необходимости уничтожения Израиля как государства. А очень просто: Израиль за последнее время сильно проредил воинственную верхушку Ирана, а без этого хлыста, оказывается, не так-то просто объяснить стране, что война лучше мира.

То же случилось и с «Хезболлой», которая есть не что иное, как иранское щупальце в Ливане, в израильском приграничье. После серии изощренных, искусных израильских спецопераций против лидеров «Хезболлы» она, по сути, лишилась не только полевых командиров, но и политической верхушки, и стратегического вооружения.

С падением режима Асада «Хезболла» столкнется и с материально-техническими проблемами: Иран больше не сможет поставлять ей оружие через Сирию. У «Хезболлы» больше нет ни личного состава, ни ресурсов, чтобы действовать так, как раньше, она больше не представляет серьезной угрозы в регионе. Чтобы выжить, группировке придется полагаться на местные ресурсы и союзников, а значит, капсулироваться исключительно в качестве политической силы.

В конечном счете прочный мир будет зависеть от желания новых лидеров различных групп договариваться и работать сообща. И если благодаря этому и в Ливане наконец будет избран умеренный президент, это будет означать, во-первых, выход из затянувшегося политического кризиса, а во-вторых, возможное восстановление дипломатических отношений с Израилем.

Шади Сафар

* Признана нежелательной организацией в России.

** Властями РФ считается террористической организацией, деятельность которой запрещена.