«Я, естественно, обходился нашими подсказками: «вправо», «назад», «вперед». Мне казалось, что негр-гигант Джалма Сантос понимает эти команды. С Поплухаром мы чудесно изъяснялись на русском языке…»
В своих же мемуарах («Счастье трудных побед»), спустя 25 лет, он поведал о том, что произошло после той встречи в честь столетия футбола:
«Снова, как и прежде, мое имя, сопровождаемое эпитетами «выдающийся» и «неувядаемый», замелькало на страницах газет, а трибуны стали встречать меня аплодисментами. Увы, лишь известие, что я признан за рубежом, заставило журналистов и публику окончательно реабилитировать меня дома. Пишу это не для того, чтобы старое помянуть и лишний раз выказать горькую обиду. Нет, просто как часто мы не умеем по-настоящему оценить то, что создали и выпестовали сами. Как иногда ударяемся в крайности, теряя объективность».
«…Меня буквально раздевали в воздухе. Сначала сняли одну бутсу, затем — вторую. Стянули свитер, до трусов добрались. Но плавки оставили… И в таком виде доставили прямо в раздевалку…»
«Когда я был футболистом, первый раз приехал в Москву, за сборную… После занятий мы остались с Банишевским побить по воротам. Кому уносить мячи? Конечно, молодым. Мы на эту тему не ссорились: дескать, давай ты сегодня, я — завтра. А нет, так бросали на пальцах. Но тут что-то задержались, перекидывались мячом, перемигивались, выкручивались друг перед другом. Пока валяли дурака, Лев Яшин собрал мячи, перекинул сетку через плечо и пошел. Для нас это было таким откровением! Этот эпизод я запомнил на всю жизнь, а пример Яшина научил тому, что никакая работа человека не унижает».
…Яшин ушел из жизни (рак желудка) через несколько суток, 20 марта 1990 года. В тот день в европейских магазинах (от Австрии до Цюриха), занимавшихся продажей техники, по всем телевизорам на витринах крутили кадры кинохроники, на которых вратарь в свитере с буквой «Д» своими действиями ставил в тупик лучших нападающих мирового футбола…
Лев Филатов в прошлом веке сказал о Льве Яшине точнее всего: «Что он вкладывал в свою игру душу, нельзя было не чувствовать. Да, за него болели, им восторгались. Но ему еще и сострадали. Как человеческой душе… Секрет его исключительной популярности везде, где он играл, — как раз в его различимой человечности…»
{{subtitle}}
{{/subtitle}}