«Я не просила учить моего ребенка нажимать на курок»

«Противоречит убеждениям»

Ване сейчас 16 лет, а в ноябре будет 17. На следующий год его могут забрать в армию, и я за него боюсь. Мы знаем, что срочники уже участвовали в боевых действиях — в приграничных регионах. Если б не это, может быть, я относилась бы к армии спокойней.

Сын учится в 11-м классе, в гимназии № 5 города Березовского. В нашем поселке тоже есть школа, но уровень подготовки в ней нас с мужем не устраивает — мы всегда хотели, чтобы у детей было хорошее образование. Наш старший сын, Данил, уже учится в МГУ.

Когда мы отдавали Ивана в гимназию, мы знали, что Маргарита Дмитриевна, которая была директором на тот момент (сейчас директор — ее сын) — большой патриот. Ну, в современном понимании этого слова. Но мы и представить не могли, с чем нам придется столкнуться.

Все началось в прошлом году, в 10-м классе, на родительском собрании, где нам сказали, что для мальчиков в школе введут начальную военную подготовку. Учитель говорила: «Не переживайте. Они просто будут бегать, какие-то нормативы сдавать». Но я знала, что среди этих нормативов — все, вплоть до обращения с оружием. И что это полностью закроет нам возможность прохождения альтернативной гражданской службы (АГС), ведь человек, который уже держал в руках оружие, не может сказать, что это противоречит его убеждениям.

Он даже на АГС-то идти не хочет — говорит, что у него в планах поступать в Уральский федеральный университет, учиться на инженера. Но до 30 лет от армии по высшему образованию не «пробегаешь».

Обсудив все в семье, мы решили, что будем отказываться от военной подготовки. И с этого начались неприятности…

Индивидуальный план

Начальная военная подготовка должна проводиться в рамках ОБЖ. Я знала, что у этого предмета есть две программы. Одна — военная: с основами обороны государства, основами военно-профессиональной деятельности и с той самой начальной военной подготовкой, которая должна проходить в формате пятидневных сборов. Вторая — ровно противоположная: только о гражданской жизни, о безопасности дорожного движения, безопасности в природной среде, об основах медицины.

Я подала директору заявление о том, что хочу, чтоб мой сын учился по второй программе. Потребовала составить для него индивидуальный учебный план — такое право есть у каждого ученика. Я знаю и других родителей, которые были против военной подготовки, но их напугали, сказав, что у моего Вани будут проблемы, что его просто не переведут из 10-го в 11-й класс и что если они не хотят трудностей для своих детей, то им лучше ничего никуда не писать.

Таким образом, наша семья оказалась единственной, кто пошел в отказ от сборов.

Сначала, впрочем, проблем не было и у нас. Происходило что-то странное, но это еще нельзя было назвать неприятностями. На мое заявление директор Алексей Дорохин ответил письменно, сообщив, что в школе и так выбрана программа ОБЖ, предусматривающая изучение безопасности не в военных, а в гражданских условиях. Я была удивлена: откуда тогда взялась начальная военная подготовка? Она ведь входит именно в «военную» программу ОБЖ.

Я написала новое заявление и получила аналогичный ответ. Причем каждый раз на ответ уходило 30 дней. Я стала писать в министерство просвещения и указывать, что если нам не составят индивидуальный учебный план, мы будем рассматривать это как согласие на неучастие сына в военных сборах.

И ни школа, ни министерство в индивидуальном учебном плане, надо сказать, нам не отказывали — это ведь действительно наше право. Но проблема в том, что его никто и не предлагал. На заявления с просьбой предоставить его следовали ответы, в которых нам говорили: «Для перехода на обучение по индивидуальному учебному плану необходимо подать заявление на имя директора». И это отвечал директор!

Я связалась с правозащитниками из «Солдатских матерей», они посоветовали жаловаться в прокуратуру и уполномоченному по правам человека в Свердловской области. И обращение к омбудсмену дало результат, но только совсем не тот, который хотелось бы.

В мае этого года — незадолго до сборов — меня вызвали в управление образования Березовского. По одному из официальных ответов я поняла, что его инициировал уполномоченный по правам человека и что на нем мы обсудим индивидуальный учебный план. Я пошла туда без каких-либо опасений, даже не думая, что там произойдут события, за которые меня теперь будут судить.

Первое третирование

В кабинете сидели директор школы, военный комиссар, начальник управления образования, работница управления образования Зинаида Садовникова (она была учителем русского языка и литературы у моего старшего сына) и представитель комиссии по делам несовершеннолетних.

Каждый из них стал выступать со своим маленьким докладом, убеждая меня, что я никакого права отказываться от военных сборов не имею. Но главными, как я поняла, были два выступления: сотрудника комиссии по делам несовершеннолетних и военкома.

Представитель комиссии сказал: «Знаете, нам кажется, что вы плохо влияете на своего сына. Мы с ним будем проводить беседы. Мы будем его опрашивать в тестах — психологических, социально-психологических… Вы понимаете, чем это кончится?» Я говорю: «Не понимаю». Он: «Мы можем забрать у вас ребенка». Я спросила: «На каком основании?» Он начал перечислять какие-то статьи, но тут включился военком.

И тут я как бы фразу кинула… Я сказала, (…) [мы не можем привести эту фразу дословно, суть ее в том, что стране не грозила никакая опасность в феврале 2022 года — прим. ред.]. Больше я ничего не говорила, но потом, в протоколе о «дискредитации армии», появились совсем другие фразы. Которых я не произносила. [Протокол имеется в распоряжении редакции.]

Это вымышленные фразы. Причем очень глупые: зачем мне говорить «я не одна не хочу служить», если я вообще не военнообязанная?

Как выяснилось, никакой аудиозаписи, которая бы подтверждала, что я якобы говорила эти слова, нет. Но два человека: начальник управления образования Наталья Иванова и бывший учитель моего старшего сына Зинаида Садовникова — подписали свидетельские показания, что я так якобы сказала.

Но это было уже позже. С той встречи меня спокойно отпустили.

Второе третирование

В скором времени мне предоставили индивидуальный учебный план, по которому мой сын должен был заниматься вместо военных сборов. Но, разумеется, он был совершенно не таким, как мы ожидали. Он целиком состоял из военной тематики и в том числе предусматривал стрельбы. Понимаете? Стрельбы в школе под руководством учителя… У нас там что, тир открылся?

Ваня сказал, что он на такое ходить не будет. Я отказалась от этого индивидуального плана — в конце концов, 

Что ж, наступил новый учебный год. И я, и учителя понимаем, что с задолженностью нужно что-то делать. В сентябре меня приглашают на встречу к директору. Я прихожу, и там опять сидит вся делегация из шести-семи человек, включая военкома. И военком снова начинает говорить о СВО.

На тот момент административное дело против меня уже было заведено, но я о нем еще ничего не знала. Это теперь я понимаю, что главной целью того собрания было вывести меня на эмоции и заставить что-то сказать про Украину. Потому что тогда бы они смогли составить второй протокол и возбудить уже уголовное дело. Но я ничего подобного говорить не собиралась — военкому лишь сказала, что пришла не для того, чтобы говорить о политике. Он все равно пытался гнуть свою линию. Спросил: «Так вы, наверное, за ЛГБТ*?» Меня тогда чуть не сорвало: «При чем тут вообще ЛГБТ? — говорю. — Я пришла обсуждать проблему своего ребенка». В конце концов они уступили. Предложили поставить Ване за сборы двойку. Тогда итоговая оценка по ОБЖ у него была бы три. Мы посовещались с сыном и согласились на это.

Вопрос был закрыт. Но через неделю мне позвонили из полиции.

Обязанность донести

В трубке был женский голос. Сотрудница представилась Анастасией Филоновой. Сказала, что наша семья писала очень много жалоб на школу в прокуратуру и по этому поводу со мной хотели бы побеседовать и разобраться, что к чему. Тон был вполне дружелюбный и будто бы даже заинтересованный, я согласилась.

К назначенному времени я приехала к Березовскому отделу полиции, но Анастасии на работе не было. Я позвонила ей, она сказала: «Простите, опаздываю. Вы очень спешите? Мне нужно еще полчаса». Глупо, но я стояла у отдела и ждала ее, даже не думая, что меня сейчас задержат…

Наконец они приехали — Анастасия и ее напарник, который представился Александром. Они пригласили меня внутрь, посадили за стол, начали спрашивать о ситуации со сборами. Я обратила внимание, что они моложе меня — совсем молодые ребята. Все было в рамках приличия, но не покидал вопрос: а почему полиция? Наконец они сказали, что три месяца ведут в отношении меня дело о «дискредитации армии», что поступила информация, будто в управлении образования я говорила те фразы, которые попали в протокол… Что сначала хотели завести уголовное дело о «фейках», но оснований для этого не нашли.

У меня было недоумение. Я вообще не понимала, что происходит. Был сильнейший стресс.

Анастасия сказала, что они с Александром сейчас поедут подписывать протокол по моему делу у свидетелей. Меня оставили на входе — с дежурным. Я вообще не понимала, что происходит, говорю дежурному: «Можно я в «Пятерочку» схожу воды купить?» А он: «Нет. Сейчас я к вам приставлю сотрудника, и вместе с ним сходите». Только тогда я поняла, что задержана.

В магазин не пошла. Написала мужу, что мне нужны еда и вода. Он привез. Потом вернулись полицейские, завели меня в кабинет.

Следом зашел мужчина, который не стал представляться, но я запомнила, что полицейские называли его Евгением. Я поняла, что это сотрудник ФСБ. Он пришел поговорить со мной. Как и полицейские, он общался очень дружелюбно, даже мило. Пытался заводить разговоры на разные темы, в том числе политические, но я говорила, что не хочу их обсуждать. Большую часть времени мы обсуждали ребенка. Он сказал, что наша борьба за Ваню может плохо кончиться, потому что мы связались с правозащитниками. Порекомендовал не общаться с ними. И еще бросил такую вещь: «Но ведь на втором собрании [которое было в школе] вы ничего плохого не сказали…» Вот тогда я поняла, к чему военком второй раз распалялся про СВО… Им нужно было хоть что-то притянуть для второй «дискредитации». Но не вышло.

После разговора с сотрудником ФСБ мы пошли в суд. Но заседание в тот день не состоялось. Меня отпустили домой.

Юристы порекомендовали мне не ходить на заседание. 7 октября меня оштрафовали без моего участия.

Знаете, я задавала себе вопрос о том, что чувствую в связи с этим. Мне больно, ведь я сама преподаватель — работала в школе, работала в детских садах, у меня даже был свой частный детский сад и школа развития. Мне жаль, что некоторые люди в этой системе так пали. Я спрашивала старшего сына, не хочет ли он позвонить своей бывшей учительнице, которая выступила свидетелем по моему делу, подтвердив слова, которые я не произносила. Сын сказал: «Мама, знаешь, я больше не хочу с ней разговаривать». Мне кажется, что

После того как меня приговорили к штрафу, я скинула в родительский чат класса сообщение с этой историей. Одна мама написала: «Они обязаны были донести на вас, поэтому так и сделали». Что можно сказать людям, которые считают, что существует обязанность донести?

Записал Иван Жилин

* «Движение ЛГБТ» признано экстремистским в России.