Темное слово и темник для веры

Основа режима

В России государство стремится контролировать все аспекты жизни. Особенно это заметно в отношении религиозной сферы, где режим активно внедряет идеологию «традиционных ценностей», которые все чаще увязываются с православной верой в рамках официальной Русской православной церкви. Принятая в сентябре 2024 года «Стратегия государственной культурной политики до 2030 года» свидетельствует об усилении роли РПЦ в государственной политике, а также госконтроля над религиозной жизнью в России.

Для понимания нужно сравнить тексты Стратегии 2016 года и новой редакции 2024 года. В версии 2016 года религиозная сфера была представлена как часть культурного разнообразия России, акцент делался на многонациональности и многоконфессиональности, поддерживалась идея плюрализма. Документ был ориентирован на развитие культурного наследия и гуманитарного потенциала, признавал важность религиозных организаций в поддержке духовных ценностей. Однако не ставил одну религиозную традицию выше других и не предлагал механизмов контроля со стороны государства.

В версии 2024 года ситуация кардинально изменилась. Новый документ однозначно определяет «духовно-нравственные ценности» как важнейшую часть национальной идентичности, которую необходимо защищать и развивать. В самом начале авторы стратегии прямо заявляют (а впоследствии и многократно цитируют) «Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей», утвержденную В.В. Путиным в ноябре 2022 года. Именно в этих «Основах» одним из первых постулатов утверждается «особая роль» православия «в становлении и укреплении традиционных ценностей», подобно тому, как в свое время в 6-й статье Конституции СССР было официально закреплено превосходство коммунистической партии и ее идеологии над другими. 

Официальный перекос культурной стратегии в сторону новой идеологии «традиционных особо православных ценностей» будет особенно ясен, если заметить, что само понятие этих «духовно-нравственных ценностей» встречается в Стратегии 2016 года только один раз, а в новой версии 2024 года — 24 раза, фактически два раза на каждой ее странице.

Подобный подход фактически превращает «основного установителя, укрепителя и хранителя ценностей» — Русскую православную церковь (РПЦ) в одну из опор государственной идеологии. Это может привести к тому, что другие христианские деноминации и альтернативные православные течения окажутся под давлением, поскольку не вписываются в официальную доктрину.

Таким образом, государственный курс на защиту «традиционных ценностей» и борьбу с «внешними идеологическими угрозами» формирует почву для дискриминации и преследования тех религиозных общин и служителей, которые стремятся сохранить свою независимость.

«Госправославие» против Символа веры

В Стратегиях — как прошлой, так и нынешней — много говорится об «угрозах для культуры». В версии 2016 года говорилось об угрозах гуманитарного кризиса из-за «недостаточных инвестиций» в человека, отмечалась даже угроза, происходящая от «пропаганды религиозной нетерпимости» и «низкого качества образования». В новой Стратегии от старых угроз не осталось и следа. Стратегия практически дословно цитирует уже упомянутые выше «Основы политики ценностей» и все угрозы, перечисленные в ней, — это «нападки со стороны Соединенных Штатов Америки и их союзников, а также со стороны транснациональных корпораций, иностранных некоммерческих неправительственных, религиозных, экстремистских и террористических организаций, которые оказывают информационно-психологическое воздействие на индивидуальное, групповое и общественное сознание путем распространения социальных и моральных установок, противоречащих традициям, убеждениям и верованиям народов Российской Федерации».

Принимая во внимание «основную роль» государственного православия, о котором говорилось выше, подобное «продвижение» не только угрожает религиозной свободе неправославных, но и противоречит фундаментальным принципам самой Вселенской православной церкви, искажая ее экклезиологию* и превращая ее в инструмент государственной власти. Поскольку православие официально позиционируется теперь как фундаментальный элемент «традиционных» российских ценностей, требующий защиты и продвижения, то 

Однако такая интерпретация православия вступает в прямое противоречие с учением самой церкви. Согласно Символу веры, православная церковь является «Единой, Святой, Соборной (Кафолической, т.е. Вселенской) и Апостольской», то есть всемирной. Она не ограничивается границами одного государства или империи и объединяет всех верующих во Христа независимо от их национальности, языка или культурного контекста. Церковь призвана быть частью вселенной, выражая идею единства верующих и оставаясь открытой для взаимодействия и общения с другими православными церквями по всему миру: «Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3:28).

Превращение РПЦ в орудие государственной политики, а также попытки оградить ее от «иностранного влияния», как это предусмотрено Стратегией 2024 года, фактически подрывают саму природу православия и противоречат его всемирному характеру. Ограничение общения с зарубежными церквями (угрозы ценностям от «недружественных государств») и обособление церкви в рамках одного государства и спонсируемого им «русского мира» ведут к искажению истинного смысла православия и превращают РПЦ в окологосударственную имперскую секту, изолированную от остального православного и христианского мира. Это угрожает единству церкви и подрывает ее авторитет как духовного института.

Превращение православия в «государственную религию» в принципе уже привело к тому, что РПЦ, действуя в тесном союзе с государством, не просто поддерживает политику государства, но и оказывает давление на несистемные православные общины и другие христианские конфессии. Те священнослужители и миряне, которые не соглашаются с государственной политикой или критикуют руководство РПЦ за поддержку военного конфликта с Украиной, сталкиваются с церковными и уголовными преследованиями. Со стороны церковного начальства они подвергаются церковным прещениям, лишаются приходов и возможности служения. Государственные органы, в свою очередь, обеспечивает таких «несогласных еретиков» давлением со своей стороны, включая обыски, аресты и возбуждение уголовных дел по обвинению в «дискредитации армии» или «экстремизме».

Кроме того, протестантские, католические и другие христианские общины, которые придерживаются своих вероучений и не желают подчиняться государственной идеологии, сталкиваются с отказами в регистрации, запретами на миссионерскую деятельность и угрозами ликвидации. Подобные действия нарушают право на свободу вероисповедания и создают атмосферу страха и нетерпимости.

Слияние под прикрытием

В версии 2016 года Стратегия провозглашала уважение к разнообразию религиозных убеждений и культурного наследия, признавая вклад различных конфессий в формирование культурного пространства России. Альтернативные религиозные общины не были объектами дискриминации, а их существование признавалось частью многонационального и многоконфессионального характера страны.

В новой Стратегии государство заявляет о защите общества от «деструктивного иностранного информационно-психологического воздействия, распространения псевдогуманистических и иных неолиберальных идеологических установок». 

Под прикрытием «традиционных ценностей» государство продвигает слияние всех религий и конфессий с РПЦ в некоем подобии государственно-религиозного синкретизма, своего рода местечковой пародии на экуменизм, который так активно им же высмеивается. Однако подразумевается, что другие религии и конфессии, не согласные участвовать в синкретической какофонии, в которой Богово воздается «кесарю» и его «ценностям», могут быть опасными или не соответствующими национальным интересам.

Однако при более внимательном рассмотрении сами носители этих «традиционных нравственных ценностей» зачастую не следуют принципам, которые декларируют, и это несоответствие обнажает лицемерие и коррупцию режима. Декларация о защите «традиционных ценностей», таким образом, оказывается внутренне противоречивой, поскольку разрушает представление людей о добре и зле, разрушает основу критического мышления и восприятия реальности.

Одним из ярких примеров является недавний брак известного «православного олигарха» Константина Малофеева с детским омбудсменом Марией Львовой-Беловой, бывшей женой православного священника. Этот случай вызвал резонанс, так как Малофеев позиционирует себя как носителя традиционных ценностей.

Другой аспект — пропаганда насилия в семьях, поддерживаемая определенными кругами, связанными с РПЦ, и попытки представить домашнее насилие как нормальную или традиционную практику. В России наблюдается один из самых высоких уровней домашнего насилия в Европе, и законодательные инициативы, призванные защитить женщин и детей, сталкиваются с сопротивлением со стороны тех, кто утверждает, что это нарушает традиционные семейные ценности.

Многие из них публично участвуют в церковных ритуалах и активно поддерживают «православную» политику государства, но в то же время вовлечены в масштабные коррупционные схемы.

Представители альтернативных христианских движений — протестантских, баптистских, католических, несистемных православных и других независимых общин — зачастую дают примеры истинно евангельского поведения, высоконравственного образа жизни и реального следования христианским ценностям. Так, автору данной статьи довелось поучаствовать в помощи православному священнослужителю, попавшему в беду. Его непосредственное священноначалие, официальные органы РПЦ и их окружение немедленно отвернулись от собрата, тогда как духовенство и миряне альтернативных конфессий искренне заботились о «впавшем в разбойники» священнике и его близких.

Режим религиозного контроля

В Стратегии государственной культурной политики до 2030 года концепция «культурного суверенитета» занимает центральное место и служит обоснованием для усиления государственного контроля над религиозными организациями, особенно если они имеют зарубежные связи или не вписываются в рамки «традиционных российских ценностей». Под этим предлогом государство усиливает контроль над религиозной жизнью, ограничивает деятельность религиозных общин и наделяет себя ролью главного арбитра в вопросах религиозной легитимности, подрывая тем самым принципы свободы вероисповедания и религиозного плюрализма.

В Стратегии 2016 года жутковатого словосочетания «культурный суверенитет» не существовало, признавалось многообразие религиозного и культурного международного взаимодействия, подчеркивалась важность обмена мнениями и сотрудничества. Государство не позиционировало себя как защитника от внешних религиозных влияний и не рассматривало зарубежные контакты религиозных общин как угрозу.

Однако в версии 2024 года наблюдается радикальный сдвиг. «Культурный суверенитет», упомянутый семь раз, вслед за политическим («суверенная демократия») закрывает все больше и больше возможностей для сотрудничества.

Вышеупомянутая риторика «угроз и нападок» на «ценности» подчеркивает стремление государства представить все зарубежные культурные и религиозные влияния как враждебные и потенциально опасные. 

Под предлогом защиты культурного суверенитета государство вводит все более жесткие ограничения на деятельность религиозных организаций с зарубежными связями. Такая формулировка позволяет государству нацеливаться на преследование любых религиозных общин, которые оно сочтет опасными или не соответствующими традиционным ценностям.

Документ подчеркивает, что «ключевыми факторами формирования духовно-нравственного фундамента страны являются вопросы защиты традиционных российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти». Это наделяет государство правом решать, какие религиозные организации соответствуют «традиционным ценностям», а какие должны быть ограничены или преследованы. Такой подход подрывает принцип отделения церкви от государства и делает российское правительство главным арбитром в вопросах религиозной веры и практики.

В результате любое религиозное движение, имеющее связи с зарубежными партнерами или выражающее независимые взгляды, рискует быть объявленным «экстремистским» или «иностранным агентом». Религиозная организация «Свидетели Иеговы»* уже была объявлена экстремистской, а многие протестантские и католические общины подверглись давлению и угрозам закрытия.

Под предлогом защиты культурного суверенитета российское государство фактически установило режим религиозного контроля, в котором любое проявление независимости или связи с зарубежными центрами рассматривается как потенциальная угроза. Такие действия создают атмосферу страха и недоверия, подрывают принципы религиозного плюрализма и превращают Россию в страну с монолитной и строго контролируемой религиозной сферой, в котором свобода вероисповедания официально подчинена политической идеологии и интересам государства.

«Отцы Звездонии» в «Министерстве правды»

Введение в действие Стратегии не только ведет к усилению контроля над религиозными организациями и конфессиями, но и представляет серьезную угрозу для религиозного плюрализма и свободы мысли в целом. Государство, навязывая одну «традиционно-ценностную» интерпретацию православия и объявляя ее единственной легитимной, создает монополистическую идеологическую систему, где любое несогласие или альтернативное мнение считается угрозой государственному суверенитету и безопасности.

Провозглашая «традиционные ценности» единственно правильными и объявляя все альтернативные взгляды «деструктивными» или «экстремистскими», государство фактически создает собственную версию Министерства правды из романа Оруэлла «1984», которое определяет, что является допустимым, а что нет, в сфере религии и культуры. Любые формы несистемного вероисповедания становятся мишенью для репрессий и пропагандистской атаки, подобно тому, как «еретики» в мире Оруэлла подвергались стигматизации и уничтожению.

Стратегия культурной политики, с ее акцентом на «традиционные ценности» и агрессивную борьбу с «внешними влияниями», использует тактику «великой лжи», то есть повторения одних и тех же утверждений, пока они не станут восприниматься как абсолютная истина. Путем постоянного повторения риторики о «враждебной идеологии», «разрушительном влиянии Запада» и «опасностях для культурного суверенитета» государство формирует у граждан устойчивое восприятие любых альтернативных религиозных взглядов как угрозы национальной безопасности.

Стратегия поразительно напоминает советскую цензуру и пропаганду, направленные на подавление любой формы религиозного и культурного инакомыслия. В Советском Союзе государство жестко контролировало все аспекты духовной жизни, подавляя независимые религиозные общины. Подобно этому новая Стратегия стремится установить единый культ синкретически-православных ценностей, объявляя любые другие взгляды враждебными и экстремистскими.

Параллели становятся еще более очевидными, если обратиться к роману Владимира Войновича «Москва 2042», где сатирически изображено советское общество будущего, в котором государство и религия слились в единое целое под контролем тоталитарной власти. В романе вся духовная жизнь направляется «Гениалиссимусом», любое отклонение от официальной линии жестко подавляется, а любые попытки критического мышления и выражения независимой религиозной мысли рассматриваются как угрозы режиму. В современном контексте это означает, что религиозные общины, которые не вписываются в государственно утвержденную версию традиционно-ценностного православия, рискуют столкнуться с преследованиями, подобно тому, как советская цензура уничтожала все проявления инакомыслия. В итоге нынешняя Стратегия превращается в воплощение антиутопии, описанной Войновичем, и одновременно возвращает нас к временам советского тоталитаризма, подавляя свободу мысли и религиозного выражения, в которой церковные иерархи становятся чиновниками и силовиками. «Отцы Звездонии» Войновича становятся сотрудниками Министерства правды Оруэлла.

«Если свет, который в тебе — тьма, то какова же тьма? (Мф.6:23)»

Новая Стратегия государственной культурной политики до 2030 года представляет собой инструмент усиления контроля государства над религиозной жизнью в России и вместо свободы и плюрализма предлагает жесткую идеологическую монополию. Под предлогом защиты «культурного суверенитета» и борьбы с «деструктивными» влияниями государство устанавливает единственную допустимую форму религиозной жизни, тесно связанную с официальной линией РПЦ, и создает мир, в котором любое отклонение от этой линии становится поводом для репрессий и уничтожения.

Таким образом, Стратегия не просто ограничивает религиозные организации в их праве на независимость, но и стремится навязать единый, контролируемый сверху идеологический порядок, который отдаляет Россию от принципов свободы вероисповедания и толерантности. Это ведет к системной изоляции религиозных общин, преследованию альтернативных взглядов и разрушению религиозного многообразия. В результате страна все больше превращается в пространство, где религиозная жизнь лишена самостоятельности и подчинена интересам государственной власти, что превращает стремление к «культурному суверенитету» в форму идеологической диктатуры. И в первую очередь такое изменение наносит ущерб самому христианству и русскому православию: смешиваясь со злом и утрачивая свою независимость, оно теряет свой Божественный Свет.

А когда истинный свет веры подменяют идеологией, свет становится тьмой.

Священник Валериан Дунин-Барковский, г. Эссен, Германия

* Экклезиология — отрасль христианского богословия, изучающая природу, свойства и устройство церкви.

** Организация признана экстремистской и запрещена в РФ.