«Я не умею быть схваченным»

Александр Литвинов, он же Веня Дркин, — самый яркий из… Впрочем, начать это предложение легче, чем закончить. Из кого: рок-музыкантов 1990-х? бардов? певцов? поэтов? Всё не то. Ладно, пусть будет «рок-бард», это дает хотя бы какое-то представление о сути явления, которое «не умеет быть схваченным». Хотя правильнее, наверное, определять его через отрицания: не рок, не КСП, не шансон. Веня Дркин.

Кассету с песнями Дркина в нашу ивановскую общагу году в 1997-м принес другой известный рок-бард Саша Непомнящий. Саша вообще упорно занимался нашим просвещением, пытался доказать, что помимо «продавшегося», обуржуазившегося, ушедшего в телевизор русского рока есть другой, настоящий, андерграундный. Мы не верили, и записи каких-то окололимоновских сингеров, которые приносил Непомнящий, мою БГ-центричную картину мира поколебать никак не могли: неинтересные голоса, слабые стихи, много лозунгов. Пока он в качестве последнего козыря не выложил Дркина.

Много позже я узнал, что этот альбом, «Все будет хорошо», Дркин очень не любил, просил не покупать. Мол, записывалось в спешке, поправить не дали, все получилось не так, как было задумано. На мой дилетантский взгляд, зря: 

«Еще!» — попросили мы. Саша сказал, что попробует раздобыть. И добавил, что собирается привезти Дркина в Иваново. Но через несколько месяцев, вернувшись после очередного раунда «вечного автостопа на русских дорогах», сообщил, что Веня тяжело болен, идет сбор денег на лечение, приезд откладывается. А еще через год или чуть больше рассказал, что Дркин умер. А в августе оказалось, что с этого момента прошло уже двадцать пять лет.

В судьбе Дркина, и прижизненной, и посмертной, есть один парадокс. Все, кто его знал, рассказывают о его обаянии, о том, как его любили, тянулись к нему, как он с ходу покорял любую аудиторию. С годами это стало еще заметнее. Гений, как правило, поляризует публику — чем больше фан-клуб, тем громче хейтеры. Сколько людей терпеть не могут Достоевского, «Доктора Живаго», Дилана, Doors…

Не то с Дркиным. Сколько раз я ставил его песни самым разным людям, ничего до тех пор о нем не слышавшим, — все без исключения реагировали с восторгом. Причем люди могли быть самых разных музыкальных и литературных вкусов, но Веня всех объединял. Стоит запостить любую его вещь в соцсетях, и в комментах тут же начинают вспоминать, как впервые его услышали, как под его песни сдавали сессии, знакомились с девушками, адаптировались в новой стране.

Но выйдете на улицу, спросите, кто такой Веня Дркин, — ответит хорошо если один из сотни. И речь не о том, что его известность уступает известности Киркорова или Шахрина, это как раз логично.

В песнях Дркина совсем нет социального протеста. Нет даже демонстративного гордого аутсайдерства, как у его знаменитого тезки: «Я остаюсь внизу и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. На каждую ступеньку лестницы — по плевку». Он не писал гимны андерграундному существованию, как во многом близкий ему Чиж, певший:

Мы уходили в подвалы, мы играли глубоко под землей.
Нам снилась траверза, мы пили электрический чай.
Мы посылали наверх парламентера: за вином, за хлебом и за ***.
Он возвращался назад, он говорил: «У них опять Первомай».

Если искать параллели, то вспоминается скорее лирический герой раннего БГ, легкомысленно существующий на обочине и довольный своим местом в жизни:

Я очень люблю мой родной народ,
Но моя синхронность равна нулю.
Я радуюсь жизни, как идиот,
Вы все идете на работу, я просто стою.

Недаром для Вени БГ* был главным соперником, с которым его связывали сложные отношения притяжения-отталкивания. Его песни полны явных и скрытых отсылок к «Аквариуму».

«И что сегодня Джа даст нам,
Станет горьким лекарством», —

прямая цитата из «Синего альбома», мелькающий у Дркина тут и там герой по имени Фома вызывает в памяти «Немое кино», в «Скотнике Саше» выворачивается наизнанку гребенщиковская «Сидя на красивом холме» и т.д.

Друг молодости Дркина Юрий Рыданский рассказывает, как в начале 1990-х приехал в Луганск, где Веня учился в сельхозинституте,

Непомнящий, довольный тем впечатлением, которое произвела на нас Венина кассета, сказал — думаю, повторяя какую-то из дркинских фраз: «Он начал там, где остановился БГ».

Но БГ к тому времени уже успел записать альбом с Дэйвом Стюартом и потусоваться с Дэвидом Боуи, Игги Попом и Лу Ридом. А Дркин попал в межвременье и остался в нем навсегда. Он провел жизнь, мотаясь между Донбассом, Воронежем, где стал на какое-то время местным субкультурным героем, и Старым Осколом, где проходил фестиваль «Оскольская лира» — главное в 1990-е место встречи тех юношей с гитарами и в феньках, которые не вписывались в радийные представления о русском роке, но непредставимы и на Грушинском фестивале. В Москву он не вписался, до Питера не доехал.

Объяснять творчество поэта через его биографию — дурной тон. Но чем больше я читал рассказы жены Дркина Полины и его друзей об их тогдашней жизни, о маленьких донбасских городах, по которым они кочевали в поисках хоть какой-то работы и жилья, тем понятнее становились его тексты.

«Номер люкс в «Национале Занзибар», трамвай, который сворачивает с маршрута и везет счастливых пассажиров прямиком в Гонолулу, — за этими образами стоит райцентр Свердловск Луганской области, «город смерти», как называет его Полина Литвинова, где воду годами давали раз в неделю на два часа.

Да и в противоположных по настроению песнях Дркина —

Если в окопе забиты сортиры,
Не кормлены дети, дырявые кеды,
И сорванный голос на песне о мире —
Скоро к тебе придет День Победы —

детали гораздо более реалистичны, чем может показаться на первый взгляд. Голодный сын и рваная обувь здесь — не видения апокалипсиса, а повседневность.

Иногда Дркин «обнажает прием», прямо сталкивая два мира — вымечтанный и реальный. На этом построена, например, «Баба в оранжевом» («Донецк-отец, Багама-мама»), где фантазии об «экзотических берегах» разыгрываются уже не как комедия, а как драма.

Дркин вообще поражает своим диапазоном. Если смешное, то до хохота, как песня про бесогона Виталия или «Алеаторика 3-бис». Если хоррор, то до мороза по коже, как «Ти Би Бо». Если «Безнадега», то бездна отчаяния. Если фолк, то с ощущением полной аутентичности, причем без злоупотребления этнографией и заимствований из «Словаря языкового расширения». Не говоря уж о вещах вроде «Бубуки», в которых, как в Bohemian Rhapsody, есть и то, и другое, и третье.

Недавно в издательстве «Выргород» вышла толстая книга под названием «ДрАнтология». Дркин наконец получил свое полное собрание сочинений — песни, стихи, не ставшие песнями, сказки. Другие редакции и варианты. Рассказы друзей об обстоятельствах создания того или иного текста и разъяснения «темных» мест. Биографическая статья. Статья с анализом поэзии и поэтики Дркина. Хроника концертных выступлений. Фотографии и рисунки.

Масштаб явления стал еще очевиднее. Хотя с некоторыми легендами пришлось расстаться. В «Копернике», одной из самых совершенных песен Дркина, почти башлачевской по густоте и плотности словесной вязи, есть строчка:

«Казином сдавались в плен мусора».

Она всегда казалась мне совершенно понятной — милиционеры идут на службу в казино или, точнее, в услужение тому миру, который казино символизирует. И морфологическая неправильность, разумеется, только добавляла этому образу обаяния. Армен Захарян, автор литературного YouTube-канала «Армен и Федор», даже вспомнил по этому поводу Сашу Соколова. И вдруг оказалось, что «казином» — это на донбасском сленге «скопом», «всей толпой». Досадно. Хотя «Коперник», конечно, по-прежнему прекрасен.

И все же Веня Дркин не конвертируем без остатка в черные строчки на белой бумаге — в отрыве от голоса, артикуляции, актерства. Конечно, это относится к любому поющему поэту, но к Вене, может быть, даже больше, чем к остальным, из-за его любви сталкивать лбами музыку и стихи, смешивая и совмещая несовместимое.

Никакими словами не опишешь, например, как в трагичнейшей из дркинских песен, «Ласточке», вдруг прорезается что-то в духе Неле Карайлича из The No Smoking Orchestra. И трагедия превращается в безудержный цыганский рок-н-ролл, не переставая при этом быть трагедией:

Лети, лети, моя ласточка, пулей в висок.
Лети, лети, моя девочка, вали меня с ног.
Лети, лети, мое зернышко, не дай мне срок
Подумать о том, что я мог и что не успел.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».