Люди продолжают исчезать

В начале 2000-х в «Новой газете» появилась рубрика «Люди исчезающие». Ее вела Анна Политковская. В каждом новом выпуске этой, быть может, самой регулярной за всю историю «Новой газеты» рубрики Анна Степановна публиковала истории жителей Чечни, насильственно исчезнувших во время зачисток, проводимых федеральными силовиками. Этих жителей было так много, что в каждом выпуске «Людей исчезающих» Политковская обычно рассказывала о судьбах двух и даже трех похищенных. Но никакая газетная рубрика не могла вместить всех имен и всех историй людей, исчезнувших и продолжавших исчезать в то время в Чечне.

По самым консервативным, то есть проверенным и перепроверенным подсчетам «Мемориала»*, за время двух войн были похищены (в основном федеральными военнослужащими) и бесследно пропали около 5000 жителей Чечни.

Какое горе скрывается за этой цифрой, я по-настоящему осознала только тогда, когда Анну Степановну убили и я сама начала ездить в Чечню. Тогда я и познакомилась с родителями и сестрой Зелимхана Мурдалова, чья история положила начало рубрике «Люди исчезающие» в «Новой газете».

2 января 26-летнего грозненца Зелимхана Мурдалова прямо на улице похитили шесть сотрудников Ханты-Мансийского сводного милицейского отряда. Они скрутили и запихнули Зелимхана в машину на глазах у пассажиров автобуса, случайно остановившегося рядом. 

Зелимхана Мурадова отвезли в Октябрьский временный районный отдел внутренних дел, одно из самых страшных мест в городе. От городских руин рядом с Октябрьским райотделом шел сильный трупный запах. Это было известно всему Грозному. Но попасть на эти руины было невозможно. Они находились за колючей проволокой.

3 января (после задержания прошли всего лишь сутки), когда Зелимхана занесли в камеру к другим похищенным, он был без сознания. Из предплечья торчала кость переломанной руки. Правое ухо было отрезано. Кости грудной клетки разбиты… Один из сотрудников Ханты-Мансийского ОМОНа прокомментировал результаты своей «работы»: «Настоящий чеченец! Сильный! Не сломался! Может, еще выживет…»

Родители Зелимхана — Астемир и Рукият — были тогда не самыми простыми людьми в Чечне: Астемир работал в Чеченском правительстве. Задействовав все свои ресурсы, они смогли заставить сотрудника прокуратуры прийти с проверкой в Октябрьский райотдел уже 3 января. Но прокурора долго не пускали на КПП.

Только тогда прокурора пустили в Октябрьский райотдел, и он записал со слов сотрудников отдела полиции: «Задержанного отправили в больницу, откуда Мурдалов сбежал…»

На этой фразе государственная система привычно поставила бы в истории Зелимхана Мурдалова точку. Как писала Анна Политковская, стерла бы, как тряпкой мел, очередного человечка-огуречка с доски Российской Федерации.

Но родители Зелимхана не позволили этому случиться. Они смогли добиться возбуждения уголовного дела, смогли добиться суда, смогли добиться приговора для изувера-омоновца Сергея Лапина, широко известного по своему позывному «Кадет». Все это смогли сделать Мурдаловы и горстка журналистов и правозащитников. Анна Политковская, Наташа Эстемирова, Стас Маркелов… Никого из них уже нет. Может быть, потому, что только они были способны сделать невозможное и заставить российский суд наказать военного преступника, несмотря на то, что государство защищало своих палачей до упора.

На скамье подсудимых оказался тогда только Лапин. Его подельники Валерий Минин и Александр Прилепин якобы подались в бега, хотя на самом деле спокойно себе жили, объявленные в федеральный розыск, чуть ли не по месту прописки. Их просто никто не искал, потому что государство посчитало, что одного осужденного более чем достаточно для сатисфакции как семье Мурдаловых, так и всей Чечне. И больше не допустила ни одного судебного процесса, подобного «делу Кадета».

В 2016 году Владимир Путин амнистировал и Минина, и Прилепина, обоих находившихся почти 10 лет в федеральном розыске подельников Лапина…

В 2007 году Путин назначил руководить Чечней молодого Рамзана Кадырова. Я как раз стала работать в республике вместо убитой Политковской. Это было любопытное время.

Я хорошо помню, как Кадыров на всех углах клеймил федеральных военнослужащих за похищения, пытки и внесудебные казни чеченцев. Как провозгласил себя главным защитником прав человека в республике. Как на короткое время даже назначил руководителем правозащитного совета при себе самом мою подругу, правозащитницу и журналистку Наташу Эстемирову. Перестали ли в Чечне исчезать люди? Нет. В Чечне перестали заниматься похищениями российские военнослужащие. Вместо них «на вахту» заступили чеченские полицейские, в основном бывшие боевики, тоже амнистированные Путиным. Именно они и продолжили «славное» дело Кадета-Лапина.

Теперь уже я писала в «Новой газете» о жертвах насильственных похищений. И все время возвращалась к старым заметкам Политковской из рубрики «Люди исчезающие». Только в сравнении можно было понять, как неуловимо и необратимо меняется Чечня при Кадырове.

В одной из своих публикаций Анна Политковская назвала вторую чеченскую войну «чеченским 37-м годом». Она чуть-чуть ошиблась, точнее, не дожила. Настоящий террор, в буквальном значении этого слова (ведь в переводе с латинского террор — это страх, ужас), начался в Чечне в 2007-м.

Рубрика Политковской «Люди исчезающие» была не только мартирологом жертв военных преступлений, но и хроникой гражданского сопротивления. В заметках Политковской родственники похищенных чеченцев не молчали, прохожие не делали вид, что ничего не происходит, а бросались на помощь и даже, случалось, отбивали у силовиков их жертв, родители повсюду писали жалобы и обращения, сами вели расследования обстоятельств похищения их близких, фиксируя номера БТР, на которых российские военнослужащие приезжали на зачистки в чеченские села, запоминая их позывные. Они не боялись называть похитителей по имени и фамилии, они не боялись общаться с журналистами и правозащитниками, они не боялись, кажется, никого и ничего, потому что самое страшное с ними уже случилось. 

Но самыми смелыми были женщины — матери, сестры, жены… Анна Степановна называла их «декабристками нашего времени, о которых еще будут написаны романы».

Сутками стоят они у ворот воинских частей с фотографиями сыновей и мужей — и бросаются под колеса выезжающих оттуда БТР, только бы кто-то из солдат сказал, что видел это лицо «там, за воротами»… В надежде вглядываются они в лица выходящих из прокуратур офицеров: «Не видели? Моего?»

Я помню, каждый год чеченские женщины проводили в Грозном акцию памяти, на которую приходили с фотографиями своих похищенных близких. Последний митинг родственников пропавших без вести в Чечне прошел в 2008 году. После этого любые, кроме провластных, митинги в Чечне запретили.

Когда к власти пришли кадыровцы, похищения людей не остановились. Но «декабристы» в Чечне закончились. Любой турист в сегодняшней Чечне, если проедет не по туристическому маршруту, а по локациям многочисленных силовых ведомств в республике, сможет увидеть, как родственники похищенных по-прежнему стоят у ворот отделов полиции — но сегодня ни одна чеченская мама не решится выйти на митинг с фотографией своего похищенного ребенка, не осмелится официально обратиться к представителям государства и не будет говорить о своей беде с журналистами. Если мы еще как-то узнаём о похищенных в Чечне, то это только благодаря соцсетям, которые позволяют сохранить родственникам жертв похищений полную анонимность.

…Я звоню сестре Зелимхана Мурдалова Залине. Она живет в другой стране. Из России Мурдаловы, жертвы преступления российских военнослужащих, вынуждены были уехать именно потому, что они когда-то добились суда над военными преступниками. Почти все чеченцы, которых я знаю и кто пытался активно защищать свои права, апеллируя к российскому закону, вынуждены были впоследствии эмигрировать.

Залина, с которой мы дружим «по эстафете» (как сказал однажды ее папа — «Когда-то у нас останавливалась Анна Степановна, а теперь вот ты»), очень радуется звонку. А через минуту, после моего вопроса о Зелимхане, с трудом сдерживает рыдания. Да и то только потому, что рядом с ней маленькая дочка.

— Мы смирились с мыслью о смерти Зелимхана где-то лет через 10 после его похищения. Папа зарезал быка, раздал садаку (милостыню за умершего) по округе. Легче не стало, но мы сделали это на случай, если он и правда мертв. Тогда ему на том свете будет от этого хорошо.

Нашей памяти не на чем зацепиться, нет никакой остановки между сейчас и проклятым вторым января 2001 года. Я ненавижу этот день. Я никогда не нахожусь в этот день рядом с папой и мамой. По нашим традициям, я не могу плакать при них, а они — при мне. Мы расходимся каждый по своим углам, а думаем об одном и том же. Если бы он остался в тот день дома. Если бы он вышел из дома в другое время. Если бы его задержали не ханты-мансийские омоновцы, а другие…

Но тяжелее всех маме. Ощущение, как будто 23 года назад у нее внутри выключили свет…»

30 августа Анне Политковской исполнилось бы 66 лет.

30 августа — Международный день жертв насильственных исчезновений.

* Минюст включил в реестр иноагентов, в Верховный суд ликвидировал правозащитную организацию в России.