Андрей Едигарев: «Когда осужден не за то, что сделал, а за то, во что веришь»
- Удмуртский экс-депутат Андрей Едигарев находится в СИЗО по делу об оправдании терроризма.
«Новая» продолжает переписку с политзаключенными. Андрей Трофимов придумал сказку про Уголовно-исполнительный кодекс, а также ответил на вопрос Тамары Эйдельман*, что помогает ему держаться в тюрьме. Игорь Барышников отвечает Елене Панфиловой, откуда в людях берется ненависть.
Мы также продолжаем получать ответы на новогоднее письмо Дмитрия Муратова*, в котором он интересовался у заключенных настроениями в тюрьме и спрашивал, какие книги хотели бы прочесть.
Мы вынуждены публиковать эти письма с сокращениями и некоторыми цензурными ограничениями, чтобы не подвергать заключенных дополнительным рискам.
Наша «победоносная» судебная система в своем цинизме уже давно переплюнула систему советскую, и это, увы, и не удивляет, и даже уже не удручает, это такое естественное проявление — если угодно, эталон, полный набор того, как не должен и не может поступать суд, если он суд, конечно… В зале заседаний, где идет судебное следствие по моему делу, висит гравюра из муниципалитета города Брюгге (диптих 1498 г.) об ответственности судьи за совершение суда неправедного перед судом небесным, это такой маркер и одновременно образчик цинизма — «мы знаем, а все равно делаем».
То, с чем вы столкнулись сегодня, происходит, по моей оценке, последние 10–15 лет, это наблюдения практикующего (когда был на свободе) юриста, и пусть моя практика касалась дел гражданских и административных, споров корпоративной направленности и экономического уклона, где неправедное решение грозит потерями финансовыми, она полностью коррелирует с процессом политико-уголовным, где приговоры выносятся и решают судьбы, здоровье и жизни людей. Когда осужден не за то, что сделал, а за то, во что веришь, какую религию исповедуешь, и даже за то, какой ты национальности… Дальше уже ехать некуда…
Сказка про Уголовно-исполнительный кодекс.
Сидели как-то в соседних одиночных камерах три арестанта. Первый был умный, второй — когнитивный диверсант. Третий вовсе был дурак (у него об этом и справка была). Однажды умный арестант решил стать еще умнее и на утренней поверке попросил у сотрудников три источника и составных части патриотизма: Уголовный кодекс, Уголовно-процессуальный и Уголовно-исполнительный. УК и УПК они ему быстро нашли, а вот с УИК вышла заминка. Когнитивный диверсант это услышал (он был заслан на Землю с Планеты Нормальности и непрерывно вел аудиоразведку). А дурак просто опять начал орать, что он всех убьет (он был дурак многообещающий — кого-то на воле уже убил). Когнитивного диверсанта с воли постоянно снабжали подрывной литературой, поэтому УИК у него в камере был. Когда настало время обязательной прогулки заключенных, он никого ни о чем не спрашивал, а просто засунул тонкую брошюру Кодекса себе в правый носок. Неполный личный обыск тем и отличается от полного, что носки при неполном не нюхают. Диверсант тайно вынес Кодекс из камеры и зашагал с ним вверх по лестнице. В той тюрьме прогулочные дворики были на крыше — так ближе к Богу и дальше от свободы. На лестнице арестант начал тормозить — такое с ним и раньше бывало, он и на воле порой тормозил. Следующим за ним по лестнице поднимался умный (а дурака на прогулку не выпускали, чтобы он не начал выполнять свои обещания). Так умный арестант стал невольным обладателем брошюры Уголовно-исполнительного кодекса. Несколько дней он его конспектировал и поумнел настолько, что Правила внутреннего распорядка СИЗО в части запрета межкамерной связи решил не нарушать. Кодекс он просто отдал сотрудникам, а те поставили его на полочку для посуды.
Рядом с дверями одиночных камер снаружи есть специальные полочки. Когда одиночка превращается в карцер, из нее выносится матрас, к стене поднимается кровать, а арестантская миска ставится на эту полочку. Когнитивный диверсант увидел на полочке свой УИК и попросил корпусного надзирателя отдать книжку в камеры. В ответ корпусной резонно поинтересовался: а как книжка на полочку попала? И арестант рассказал правду. Всю. Даже про правый носок. Корпусной был умный и с юмором. Он просто посмеялся. Но Кодекс не отдал — сам, наверное, хотел почитать после смены, ведь это чтение рекомендовано Минюстом РФ для прапорщиков Федеральной службы исполнения наказаний.
Ответ на письмо от Дмитрия Муратова. Здравствуйте, друзья из «Новой газеты». Деловой тон письма одобряю, отвечаю по пунктам.
Тут прочитаны: «Истребитель» Быкова (начал на воле, взял с собой при задержании, очень понравилось про видения команды «Седова» в главе «Сжатие» и про «время троечников» в эпилоге). «Эра милосердия» Вайнеров (читал в дурдоме на стационарной психиатрической экспертизе, кино с Высоцким очень люблю, но в первоисточнике совсем другой Жеглов), «Хромая Судьба» Стругацких (тут в библиотеке СИЗО — 12-томник Стругацких, я почти все у них прочел давно, а эту вещь — только тут), «Лестница Якова» и «Сонечка» Людмилы Улицкой*, «Он, уходя, спросил» Акунина (прислали с воли волонтеры, очень рассмешила уверенность главного героя весной 1914 года в окончательной победе прогресса над войнами и прочей дичью. Весь ХХ век потом оказался полон лютой дичи, а сейчас мы живем накануне ядерной войны, но опять уверены, что в просвещенном XXI веке такое точно невозможно), «Яма» Акунина (прислала с воли жена, я согласен с Фандориным в вопросе выбора наилучшего способа смерти. Книгу в библиотеку не отдал, а подарил полицейскому из ИВС «Конаково» — фанату Фандорина и славному парню). Сейчас читаю «Пост» Глуховского* (последнее из посылки жены, что удалось «затянуть» в камеру). Топ-10 книг для гипотетического планшета:
В конце 2023 г. цензура СИЗО дала течь, и я прочитал подряд последнее слово Навального, Кригера и Скочиленко. Алексей говорит о своих мотивах. Мы не сговаривались, но и я на своем суде говорил об этом. В тюрьме мы оказались вне привычного «информационного пузыря», и все почувствовали, насколько мы «страшно далеки от народа». Мое мнение: нас ничтожное меньшинство, никаких шансов изменить словами базовые потребности большинства у нас нет. Но демонстрировать это отличие необходимо. Между собой мы тоже не слишком похожи. Последние слова Кригера и Скочиленко — два края нашего спектра: от воинственности у Михаила до нежнейшего пацифизма у Александры. Мне ближе позиция Кригера, но обменивать первой надо Скочиленко. На следующем витке истории Россия будет страной Незнаек: все будут доказывать, что они ничего не понимали. Если я тогда буду жив, я у них спрошу: а откуда все знал я и те сотни севших, тысячи оштрафованных и сотни тысяч уехавших?
Вы спрашиваете, какие люди и поступки меня поддерживают? Мария Колесникова, порвавшая на границе паспорт. Алексей Навальный, вернувшийся в Россию. Владимир Кара-Мурза*, вернувшийся в Россию, когда все из страны бежали. Илья Яшин*, не уехавший из России и шедший на посадку, не опуская лица.
И я рад, что не побоялся встать в этот строй. Мне нравится наша компания.
В России скоро политзэков будет больше, чем людей, готовых нас поддерживать. О чем это нам говорит? Будущее прекрасным не будет. Тюрьма — это выход из «информационного пузыря», она хорошо чистит мозг.
Я не трус. В нашем советском детстве нам в школе уродовали души балладой «Вересковый мед». Оттуда запомнилось: «Не верю я в стойкость юных, не бреющих бороды. А мне — костер не страшен…» Наше время дает нам удивительные примеры стойкости юных, не бреющих бороды, потому что они — девушки. Для меня этот ряд начинается с Толоконниковой* и Алехиной из «Пусси Райот». Мария Колесникова порвала паспорт на украино-белорусской границе и добровольно шагнула в тюрьму — раньше, чем это сделал Навальный (белорусские и российские политзэки — это один народ). На фоне этих девичьих историй я не могу вести себя иначе, чем веду… Но почему же это так не действует на всех, ведь истории-то эти — общедоступные? Потому что в России два нижних уровня пирамиды Маслоу перепутаны местами: напуганных больше, чем голодных.
По поводу текста Елены Панфиловой. Откуда берется ненависть? В нашем случае — из телевизора. Люди познают мир через призму телевизора. Они не хотят сравнивать, анализировать информацию, полученную из телевизора. Они просто слепо ему верят.
Ведь телевизор в каком свете подает нам информацию о наших соседях? Нацистский режим, нацисты, укронацисты, режим Зеленского, антиРоссия, недогосударство. Устоять против такой тотальной пропаганды сложно. Вот и лица каменеют, губы сжимаются в узкую полоску и во взгляде — карающий огонь.
Подготовила Ирина Родина
{{subtitle}}
{{/subtitle}}