«Мы теперь точно как в Донецке»

«Как будто Козинки больше не существует»

Практически в центре Грайворона стоит городской рынок. Раньше на нём, по словам самих продавцов, кипела жизнь, но теперь из всех торговых точек осталось максимум три, а покупателей на рынке мы так и не увидели.

Рынок встречает нас почти гробовой тишиной. В правой, полностью опустевшей части рынка, стоит разрушенное, обгоревшее административное здание. Почти под самой крышей — вывеска. Из оставшихся на ней букв удаётся сложить «Государственные и муниципальные услуги на…», а дальше прочитать не получается. Часть из отвалившихся с вывески букв осталась на ступенях. Относительно уцелела только центральная часть здания — левое крыло зияет четырьмя чёрными дырами, в которых раньше были окна. На стенах вокруг них и внутри — сплошная копоть.

Когда мы подходим ближе к зданию, получается разглядеть несколько объявлений, приклеенных к уцелевшим окнам с внутренней стороны. В дальнем от меня окне слева — объявление о работе фотосалона, в котором грайворонцам предлагают сделать фото на документы. А в ближайшем окне — в самом центре здания — на окнах с чёрными потёками не то от грязи, не то от копоти пожара — плакат с улыбающимся молодым мужчиной в военной форме. «Присоединяйся к СВОИМ. Настоящее дело» — гласит надпись над его головой.

Хуже всего выглядит правое крыло здания — глазам сложно ухватиться за что-то одно — вырванная с корнем металлическая обшивка, выбитые целым рядом окна, изрешечённая мелкими, словно пулями, осколками металлическая пластина. На ветру в полной тишине развеваются серые со складками шторы.

Решаюсь подойти поближе, под ногами раздаётся неприятный хруст — битое стекло. Только сейчас я понимаю, что его здесь много. В некоторых местах мелкая стеклянная крошка вперемешку с пластиковыми деталями и обшивкой здания полностью закрывает брусчатку. В зияющем дырой проёме здания уже привычная для Грайворона картина — копоть и вырванные куски потолка, пола и стен. Под ногами пластиковые буквы, словно ребус, который нельзя сложить: Т, С, И, К, М.

Прямо напротив здания видимо раньше тоже находились торговые прилавки, но они тоже были полностью уничтожены — в пепле ещё можно увидеть остатки товаров: обгоревшие чайники и ложки лежат под грудой пепла. Из любопытства заглядываю в каждое разбитое окно, там где ещё недавно делали покупки грайворонцы, с которыми тепло общались продавцы и, наверняка, вели беседы о мелочах мирной жизни. Таких брошенных мест на рынке много: цветочный магазин, точка микрокредитов, магазин одежды, продуктов…

На одном из разбитых окон магазина «Мода» всё ещё висит объявление о распродаже одежды — «скидка 50 процентов, футболки от 200 рублей», хотя магазин, как и другие по соседству, судя по всему давно уже не работает. На окне другого магазина до сих пор висит объявления с марта этого года о выходных.

В продуктовом магазине через разбитое стекло и уцелевшую решетку виднеются пустые прилавки, витрины, холодильники, на железной двери — табличка «закрыто», в которой больше нет надобности.

В другом разбитом окне, огороженном чёрно-жёлтой лентой, ситуация хуже — с трудом можно догадаться, что было раньше на месте обвалившегося потолка, который ровным строем балок лёг на пол. Через разбитые окна на другой стороне здания можно увидеть внешнюю часть рынка, со стороны улицы.

Когда мы возвращаемся в центральную часть рынка, у самого входа нас встречает большой торговый прилавок, ломящийся от фруктов, овощей, выпечки, домашнего мёда и сладостей. Хозяйки прилавка — Сима и Сусанна — одни из немногих продавцов, которые не закрыли свою точку на рынке. Обе женщины родом из Козинки, но когда там начались сильные обстрелы, они поняли, что жить в селе постоянно больше нельзя, поэтому приняли решение об отъезде. Сима — молодая тёмноволосая обаятельная женщина — навсегда, а Сусанна — улыбчивая пенсионерка — всё равно наведывается в Козинку каждый день. В селе у неё остался муж и хозяйство.

Улица Строительная, на которой жили обе женщины, по их словам, — единственная уцелевшая во всём селе. Как и их дома тоже одни из немногих «пока не разрушенных» в Козинке.

— Правда, света у нас там сейчас нет. Сколько раз мы писали, что надо свет восстановить. Ответ — «нет, не приедем», потому что Козинки как будто не существует больше, — говорит Сусанна

— Каждый день там обстрелы идут… Кто так будет рисковать? — возражает ей Сима.

— Мы сейчас включаем генератор, через генератор подключаем свет только после шести [вечера], чтобы хотя бы холодильник дожил, — продолжает рассказ Сусанна. — А так без света сидим днём, вечером включаем. И каждый день нас и бомбят, и дома поджигают, но люди, у кого есть хозяйство, каждый день приезжают — кормят, доят. У наших соседей, например, тоже три коровы.

Посчитать, сколько человек ещё осталось жить в Козинке, женщины затрудняются, но предполагают, что не больше десяти человек.

— Вчера уже сгорел последний трёхэтажный дом в селе, где люди жили, — добавляет Сима.

С одной стороны и страшно, а с другой — привыкли уже, что стреляют. Когда все уехали, мой муж дома сам остался, без света, без газа, чтобы следить за хозяйством. Там у нас старый дом — печку топил дровами, что-то готовил себе. И корова у нас была, и бык, хотя потом быка мы продали.

Женщина сокрушается, что не может сейчас продать корову, потому что покупатели боятся ехать в Козинку. Сусанна делится, что её соседи продали своих коров «за бесценок на мясо».

— Есть люди, которые продавали [коров] как баранов — за 45 тысяч, почти даром. А я даром не хочу, у меня корова хорошая, — улыбается женщина.

— Вот за это и будем каждый день ездить под обстрелами, — беззлобно подшучивает над ней напарница.

Женщины признаются, что в последнее время ситуация в Грайвороне стала хуже. «Почти как в Козинке», — приходят они к общему выводу.

Это хорошо видно по результатам их работы.

— Торговли вообще нет. 2 тысячи сегодня всего заработали — показывает небольшую стопку денежных купюр Сусанна. — А вчера вообще тысяча была, да и позавчера тоже. Людей вообще нет. Вы сами если пройдёте по рынку, никого не встретите. Особенно когда ракетная опасность — вообще тишина, никого уже нет. Хоть закрывайся и домой едь.

«Мы теперь точно как в Донецке»

Помощи женщины не ждут, потому что не верят, что им чем-то могут помочь.

— Жалуйся, не жалуйся — ни от кого ничего не будет. Теперь мы точно как в Донецке, и больше ничего. Прилетит [к кому-то] — думаешь, что сейчас и к тебе тоже прилетит. 

Не впечатлили женщин и огнетушители, которые чиновники пообещали выдавать всем оставшимся жителям приграничных сёл. К слову, Вячеслав Гладков недавно сказал, что это начали делать потому, что об огнетушителях попросили сами жители. «Придумали не мы, попросили жители села Безымено», — заявил губернатор.

— Вот этими огнетушителями пускай сами тушат! Показать вам бабушку 85 лет? Если стреляют, ты просто не знаешь куда деться. Они просто этого не знают, они этого не видели, они не представляют просто! Если представить — ракета летит, ты не знаешь куда деться, а я сейчас буду брать огнетушитель и идти тушить? — возмущается Сима.

Сима говорит о видео, которое ранее публиковал «Фонарь». На нём 84-летняя жительница села Козинки стоит с огнетушителем, который ей выдали, чтобы она могла потушить свой дом, если он попадёт под обстрел или его атакует дрон. Напомним, что ранее региональные власти сообщили, что жителям приграничных грайворонских сёл для этих целей выдадут не только огнетушители, но и «мобильные установки для тушения пожаров».

— Это чтобы они потом сказали: «А мы вам помогли. Мы огнетушители давали». Не нужно! Вызываешь скорые — не приезжают, вызываешь пожарных — не приезжают. Как будто Козинка — это уже украинская граница.

Ненадолго у торговой точки воцаряется мрачная тишина.

— К нам тут осколок сегодня в ширму прилетел. Хотите покажу? — быстро переключается с тяжёлой темы Сусанна, доставая из-под прилавка небольшой осколок с острыми краями. Быстрыми шагами выйдя из-под прилавка женщина приспускает створку прилавка, демонстрируя, куда прилетел осколок.

— Вот прямо здесь прилетел, — помещая осколок между рёбрами створки, говорит Сусанна.

Уже прощаясь с нами, женщины приходят к выводу, что «деваться им всё равно некуда, надо работать», и пока они могут работать, то из Грайворона никуда не уедут.

— Теперь-то мы уже знаем, что это такое. Это раньше мы думали, почему люди не уезжают из таких мест? А теперь понимаем почему, по себе узнали. Но мы верим, что всё хорошо будет, — ободряюще говорит Сима на прощание.

«Мы живём в постоянном страхе»

Ещё одна из немногих работающих торговых точек принадлежит Александру Сулиму. У него небольшая торговая точка с инструментами для сада и дома, средствами для защиты растений. Обо всём этом сообщает небольшая приколоченная к деревянной стойке надпись с уже порядком выцветшими буквами. Покупателей нет, как и на остальных открытых торговых точках. Из-под козырька здания мужчина старается не выходить — то ли из-за палящей жары, то ли из-за опасности атаки дронов по городу.

— Аренду нужно заплатить, где-то взять денежку, за ИП нужно заплатить. На самом деле всё плачевно. Ничего хорошего. За поддержкой обращался уже, но никакой поддержки мы не получили. Мы как ИПшники не считаемся пострадавшими, — эмоционально объясняет мужчина.

Александр живёт в грайворонской Луговке вместе с женой, тёщей и тремя детьми школьного возраста: двумя дочерями и сыном. Мужчина хотел бы уехать из округа, в том числе из-за страха за детей, но не может — у семьи на это нет денег.

— Мысли о том, чтобы уехать, постоянно посещают, потому что нет жизни. Не знаешь, как жить. Мы живём в постоянном страхе. Нам просто деваться некуда — разводит руками Александр. — У нас дырявые карманы. С чем ехать? Что ждать? Трое детей, супруга, мама, — что нам ждать от жизни? Я не знаю. Чего ждать хорошего? С чем я поеду? Я должен каждый день положить кусок хлеба на стол своей семье. Каждый день! Понимаете? Я должен каждый день памперсы купить и всё остальное. Как-то живём, но боимся уже, что ночью прилетит к нам в дом. Не сегодня-завтра мы…— мужчина замолкает на середине фразы, не заканчивая её.

На выходе с территории рынка я обращаю внимание на женщину, которая аккуратно раскладывает свои товары на прилавке — модные журналы, детские игрушки, рюкзачки. Только сейчас осознание с ужасающей скоростью настигает меня — за все несколько часов, проведённых в Грайвороне, мы не увидели на улицах города ни одного ребёнка…

На выезде из Грайворона нас провожает почти вытершаяся и выцветшая от времени надпись на заборе разрушенного дома: «Продаётся».

Валерия Кайдалова, Fonar.tv