«Тошнота» и «Посторонний»

Расцвет экзистенциальной философии пришелся на первую и начало второй половины ХХ века. Она поставила в центр своего рассмотрения существование отдельного человека и не случайно — именно в период Первой и Второй мировых войн огромное количество людей столкнулось с полной непредсказуемостью собственной судьбы, с несправедливостью казавшегося надежным окружающего мира, с необходимостью делать непростые личные выборы.

Когда же ситуация стала более спокойной, можно было обратиться к более общим и отвлеченным вопросам: устройству культуры вообще, роли в ней языка, взаимоотношений означающего и означаемого и т.п. — и тогда на первый план вышли новые для того времени направления: философская герменевтика, структурализм, постструктурализм.

Любопытно, что обобщенное наименование «философы-экзистенциалисты» объединяет мыслителей, придерживавшихся достаточно разных философских и религиозных взглядов, зачастую никогда не встречавшихся лично, нередко занимавших совершенно противоположные политические позиции. 

• Мартин Хайдеггер, поддерживавший нацистский режим (по крайней мере, в первые годы его становления); 
• антифашист Карл Ясперс 
• и иудаистский религиозный мыслитель Мартин Бубер в Германии, поддержавший в определенной степени французскую колониальную политику; 
• скептически относившийся к коммунистическим идеям Альбер Камю 
• и антиколониалист, радикальный сторонник левых взглядов, сочувствовавший не только советскому коммунизму, но и китайскому маоизму Жан-Поль Сартр во Франции; 
• христианский философ Николай Бердяев, симпатизировавший идеям коммунизма; 
• и философ Иван Ильин, искренне поддерживавший фашизм даже после его поражения. 

Так или иначе их объединяет то, что в центре их размышлений оказался выбор отдельного человека, который не очень понимает, куда ему идти, чувствует себя подчас совершенно бессильным, пытается понять, как найти жизненные ориентиры и какие мосты связывают его с другими человеческими существами.

Экзистенциальная философия оказала влияние на некоторых психиатров и психологов, в результате чего возникла экзистенциальная психотерапия — по сути, ряд разных, независимо друг от друга возникших терапий. Несмотря на различия в понятийном аппарате и практике, в их фокусе внимания находится то, как человек переживает свою жизнь, как обходится с базовыми бытийными проблемами, заложенными в самой природе человеческого существования: конечностью бытия, абсурдом, неустранимым несовершенством мира, тревогой, виной и т.д.

Далее я постараюсь показать, как некоторые конфликты, связанные универсальными, или, говоря словами экзистенциальной философии, онтологическими данностями человеческого существования, стали более острыми в связи с событиями, происходящими в последнее время.

(безусловно, я не имею в виду регионы, где этнические, религиозные, криминальные войны идут перманентно). Оказалось, что ненадежны не только личные планы на жизнь, что, в общем-то, человеку и так более-менее понятно, но могут не работать и общечеловеческие морально-нравственные ориентиры, которые, казалось бы, уже давно являлись сами собой разумеющимися, — что еще раз наглядно продемонстрировали, в частности, события 7 октября прошлого года в Израиле.

И в этой ситуации подзабытая экзистенциальная философия снова становится более чем актуальной. События такого рода побуждают, а скорее даже принуждают человека посмотреть на изнаночную сторону мира, на то, что скрыто за декорациями сцены. На абсурд существования, который высвечивали в своих произведениях французские экзистенциалисты.

Катастрофические события в виде природных и техногенных бедствий, войн, геноцидов, разного рода насилия разрушают нашу наивную, воспитанную с детства веру в то, что мир предсказуем, доброжелателен и безопасен, если вести себя благоразумно. Что люди по природе хорошие и добрые, что существует справедливость и что добро всегда побеждает зло. В периоды трагедий и катаклизмов становится очевидным, что это далеко не так.

Возникает состояние спутанности, которое походит на то, что переживают дети в семьях, где существуют систематические абьюзивные отношения, когда и заботящимся лицом, и агрессором является один и тот же человек. И для ребенка практически невозможно четко отделить одно от другого, приходится вытеснять один полюс реальности из сознания или жить в состоянии раздвоенности, диссоциации. Нечто подобное происходит и в обществах, которые переживают сильные социальные потрясения.

Как примирить между собой то, что священник, которому всегда доверял и который проповедовал десять заповедей, вдруг начинает говорить, что некоторых людей убивать совсем даже не плохо.

Многие люди предпочитают делать вид, что они не видят и не слышат того, что в действительности видят и слышат, ради сохранения лояльности и дружеских взаимоотношений.

Если опять-таки проводить аналогии с клинической практикой, то можно вспомнить примеры матерей, которые как бы не замечают сексуального домогательства к их ребенку со стороны их партнера, т.к. боятся его потерять. Или пример женщин, которые оправдывают мужчин, которые их бьют и наносят физические травмы. В качестве объяснений нередко можно услышать, что она якобы сама его спровоцировала или была неосторожной, и что он настоящий мужчина и сильная личность.

Эти примеры вызывают очень сильную печаль и возмущение, но еще большую печаль вызывает, когда целые большие сообщества ведут себя подобным образом.

Социальные потрясения, подобные тем, о которых мы говорим, приводят и к крушению привычных ценностных ориентиров и смыслов. Наши когда-то строившиеся планы на будущее рухнули. Наши ценности, в которые мы верили, как будто бы не работают. Люди, которым мы доверяли, уже не заслуживают доверия.

Как бы парадоксально это ни звучало, но в такой ситуации точку опоры нам может дать признание того, что некоторые экзистенциальные мыслители обозначали как «данность конечности». Это означает, что все события, переживания, отношения в конечном счете приходят к необратимому завершению. Иногда такое завершение может быть ожидаемым, а иногда неожиданным. В какой-то момент нам приходится расставаться со значимыми людьми, отказываться от планов, когда мы понимаем, что они не сбудутся.

В каком-то возрасте, хотя это грустно, нам приходилось отказываться от детских иллюзий, от веры в то, что наши родители непогрешимые полубоги, что мир в целом предсказуем и благожелателен, что важные для нас люди нас никогда не покинут.

Исходя из моего актуального опыта консультирования и психотерапии, многие люди застревают именно в этом месте (хотя я и сам этим иногда грешу), пытаясь верить, что время можно остановить или повернуть вспять, что все может стать, как прежде. Фразы, которые нередко приходится слышать:

• «Скоро все закончится…
• Мы встретимся, как раньше…
• Будет прекрасное будущее…
• Люди осознают свои ошибки…
• Я пытаюсь переубедить своих близких…
• Они уже что-то понимают…»

Однако если мы посмотрим чуть более отстраненно на обычный житейский опыт, а уж тем более на исторический опыт масштабных социальных трагедий, то «как раньше» не наступает, и позитивные перемены, если и происходят, то происходят не быстро — мертвые не воскресают, не исчезают увечья, уже не будут прежними родственные и дружеские связи, и вряд ли уже получится «развидеть», как вели себя окружающие тебя люди в критической ситуации. Ну и человеческие существа совсем не склонны признавать, что они в чем-то были не правы. Нередко для этого нужно, чтобы сменились поколения.

Но принятие этих реалий необходимо для того, чтобы выстраивать обновленные жизненные смыслы и цели.