Комментарий · Экономика

Спецоперация «приватизация»

Главный вопрос «проклятых девяностых» никто не обсуждал тогда и не обсуждает сейчас. Как советские чиновники «распилили» страну

Дмитрий Прокофьев, редактор отдела экономики

21 августа 1992 года. Председатель Государственного Комитета России по управлению государственным имуществом Анатолий Чубайс на пресс-конференции «Народная приватизация: акции, чеки». Фото: Валентин Соболев / ТАСС

«Накормить народ…» (Вместо пролога)

11 ноября 1982 года, на следующий день после смерти генерального секретаря Леонида Брежнева, кандидат в члены ЦК КПСС Анатолий Черняев записал в своем дневнике: «…программа минимум. Цель — накормить народ и восстановить интерес людей к труду…»

Дальше Черняев перечислял шаги, которые, по его мнению, надо было предпринять для достижения «цели»: с политической точки зрения они сводились 

  • к необходимости сосредоточиться на внутренних, а не на внешних проблемах, сократив военные расходы; 
  • «заменить 80% министров»; 
  • изгнать из страны всех недовольных; 
  • укрепить власть ЦК КПСС — «поставить над министерствами, чтобы трепетали и знали острастку»; 
  • дать больше полномочий регионам;
  • разрешить прессе критиковать партийные инстанции.


Об экономической составляющей «программы-минимум» Черняев высказался кратко: 

«Снабжение городов, промышленных центров осуществлять за счет областных и районных ресурсов. Централизованный фонд — минимум: для столицы и кое-каких еще…», «…отдать все пустующие земли пенсионерам и вообще всем, кто захочет взять, не важно для каких целей…»

Чем замечательна эта дневниковая запись? Тем, что она показывает: «Снабжение городов, промышленных центров осуществлять за счет областных и районных ресурсов. Централизованный фонд — минимум: для столицы и кое-каких еще…», «…отдать все пустующие земли пенсионерам и вообще всем, кто захочет взять, не важно для каких целей…»

И к этому готовились загодя.

Запись в дневнике — недостаточный аргумент?

Но вот документы — в декабре 1983 г. пленум ЦК КПСС принял решение о разработке программы комплексного совершенствования всего механизма управления, включая организационную структуру, планирование, экономические рычаги и стимулы. При этом ни о каком «отказе» от социалистического пути развития не говорили. 

Объяснял академик Николай Федоренко, в то время — академик-секретарь Отделения экономики АН СССР: 

«…речь идет о перестройке системы экономических рычагов, подчинении их целям плана, превращении в действенный инструмент согласования общественных, коллективных и личных интересов. Подчеркну, что это путь, принципиально отличный от рецептов «рыночного социализма, децентрализации». 

Федоренко Н.П. Планирование и управление: какими им быть? 1983 г.

Фото: Николай Адамович, Иван Куртов / Фотохроника ТАСС

«Где пышнее пироги?»

Впервые открыто заявил об имеющихся в СССР экономических и социальных проблемах генеральный секретарь Михаил Горбачев на пленуме ЦК КПСС в апреле 1985 года.

Необходимость перемен осознавали все, но понимали эти перемены по-разному, объяснял историк, экономист Даниил Шестаков (НИУ ВШЭ) в своем исследовании «Российские экономические реформы: история эволюции концепций».

Официальные установки на демократизацию управления и расширение самостоятельности предприятий толковались двояко:

  • либо в сложившуюся систему должно было быть внедрено рыночное саморегулирование как предпосылка демократизации управления, «сначала рынок, потом демократия»;
  • либо начинать надо было с демократизации сложившейся системы, но без усиления роли рыночного начала в управлении экономикой («сначала демократия, потом рынок»).

При этом в первый период перестройки (1985–1986 г.) официальные формулировки оставались достаточно общими, и каждая из этих позиций могла рассчитывать на влияние на политический курс.

Но в 1987 г. в майском номере журнала «Нового мира» вышла статья «Где пышнее пироги» экономиста Ларисы Пияшевой, в которой в советской печати впервые за 60 лет было поставлено под сомнение преимущество социализма перед капитализмом, и таким образом «социалистический характер» будущих преобразований стал подвергаться сомнению: «…социализм, и это мое глубокое убеждение, несовместим с рынком по сути своей…», — заявила Пияшева.

«В самые разные периоды советской истории самые разные политики и теоретики пробовали свернуть страну на рыночный путь, но она так и не продвинулась по нему ни на шаг.

Случайно ли это?

Либо план — либо рынок, либо директива — либо конкуренция. Искать и применять что-то среднее можно, но рассчитывать на успех, на то, что удастся усидеть на двух стульях, не приходится.

Либо действующая по точным, жестким, одинаковым для всех и каждого законам рыночная экономика со всеми ее плюсами (эффективность, например) и минусами (огромное неравенство доходов, безработица), либо плановое обобществленное хозяйство — тоже со всеми его плюсами (например, уверенность человека в завтрашнем дне) и минусами (дефициты, бесхозяйственность).

Предупреждение номер один. «Без буржуев»

Суть дискуссий, развернувшихся в стране на рубеже 1990-х, была ярко изложена писателем Игорем Ефимовым в очерке «Без буржуев».

«— Совершенно ясно, — говорят одни, — что мы должны воспользоваться опытом Югославии, расширить сферу корпоративной социалистической собственности… Мы должны открыть коллективным собственникам выход на рынок, дать возможность каждому члену коллектива участвовать в прибылях. Тогда, не подвергая риску централизованное управление политической и социальной жизнью, мы сможем увеличить эффективность производства. Ведь успехи Югославии очевидны.

— Плохо вы знаете Югославию, — отвечают скептики. — За игры с рынком она расплачивается опасной неравномерностью уровня благосостояния. Культурный и промышленно развитый Север — постоянно переигрывает отсталый аграрный Юг — и оттягивает на себя значительную часть национального продукта. Центральная власть, пытаясь компенсировать эту неравномерность, постоянно субсидирует Юг за счет Севера, но неравенство все равно остается, и в результате как те, так и другие чувствуют себя ограбляемыми. Национальная вражда накипает в этой стране <…>.

— Зато легко предвидеть, что в нашей державе корпоративно-рыночное хозяйство привело бы к еще более стремительному перекосу всего экономического корабля. Прибалтика и Закарпатье начали бы богатеть, Средняя Азия — нищать, на Кавказе корпорации приобрели бы мафианский характер. <…>

— Слушайте, а не вернуться ли нам к нэпу? Он уже один раз спас нас от разрухи <…>? Тяжелая промышленность создана, государственный аппарат отлажен… Все бы обслуживание, мелкую торговлишку, общепит — отдать частнику. А жилищное строительство — целиком через кооперативы. Государственное планирование занималось бы только крупными вещами… Улучшится быт — и работать будут охотнее <…>.

— Э, чего вспомнили — нэп! Думаете, это просто? В 1920 году в стране еще оставалось достаточно людей, которые умели заключать сделки, соблюдать их условия… и т.п. Ну а теперь? Те, кто называет себя дельцом, воображают, что, дай им волю, они бы развернулись. Они не понимают, что грабить государство и играть на дефиците — это одно, а проявлять знания и находчивость в мире свободного предпринимательства — совсем другое».

Почему «предупреждение»? Потому что книга «Без буржуев» была написана Игорем Ефимовым в 1979 году.

Фото: Борис Кавашкин, Людмила Пахомова / Фотохроника ТАСС

Либерализм и Госснаб

В 1988–1989 гг. дискуссия об экономической реформе вышла на новый уровень — на первый план выдвинулись изменения отношений собственности (прежде всего путем внедрения арендных начал в отношения между государством и предприятиями) и появление установки на рыночное регулирование инвестиций.

Но пока теоретики спорили, практики действовали: к тому времени были приняты два закона, оказавшие колоссальное влияние на будущее развитие ситуации в экономике — «Закон о социалистическом предприятии» и «Закон о кооперации». На языке теории прав собственности это была передача прямого контроля и права распоряжения государственным имуществом менеджерам предприятий без установления над ними какого бы то ни было контроля со стороны государства. Так началась «ползучая приватизация госсобственности менеджерами».


Свидетельствует экономист Леонид Григорьев, замминистра экономики и финансов (1991–1992 г.): 

«Я участвовал в нескольких дебатах в Верховном Совете России. Там был замечательный парень лет сорока — директор большого вертолетного завода. И ему очень нравилась идея либерализации цен, то, что он может цены назначать. Ему очень нравилась идея, что он может назначать заработную плату, экспортировать свою продукцию.

Все ему очень нравилось, ему одно не нравилось: ликвидация Госснаба».

Л.М. Григорьев. Хронология реформ. — М.: ГУ ВШЭ, 2006

Для тех, кто не знает, Госснаб (Государственный комитет СССР по материально-техническому снабжению) — советский монстр, что распределял необходимое между отраслями экономики и предприятиями, которые в итоге ничего не покупали, а все получали в рамках плановой экономики.

Предупреждение номер два. «У честных людей денег нет и быть не может».

Был и еще один важный аспект, нашедший отражение в дискуссиях, — в условиях дефицита товаров и услуг в командно-административной экономике делались вынужденные сбережения. На первую половину 1990 г. «денежный навес» оценивался в 165 млрд руб. Фактор этого «навеса» играл важную роль при обсуждении методов приватизации, и впоследствии вопрос о потерянных сбережениях будет неоднократно всплывать в политических программах.

Однако «раннее предупреждение» существовало и здесь.

Экономист и математик Игорь Бирман в 1960-е годы был одним из ведущих советских экспертов по планированию и программированию. В 1974 году Бирман эмигрировал в США, а в начале 1980-х опубликовал книгу «Экономика недостач», в которой спрогнозировал содержание будущих реформ в СССР. Вот что Бирман писал в главе «Угроза. Альтернативы».

«Гаданиями о том, каким именно будет следующее советское руководство и какую именно политическую линию оно изберет, печать (понятно, что не советская) переполнена, и я воздержусь от них. Но две вещи несомненны.

Первая — власти должны будут немедленно что-то делать с экономикой, так жить дальше нельзя.

Вторая — власти будут всячески пытаться снискать популярность какими-то подачками, причем именно экономического свойства. Не будь громадных накоплений, можно было бы ввести мощные системы экономического стимулирования, подняв для этого зарплату, и таким образом несколько улучшить производство.

Но это значит еще более раздвинуть «ножницы» между денежными доходами населения и его возможностями эти доходы истратить, то есть тем количеством товаров и услуг, которое реально существуют на рынке и могут быть куплены!

О снижении цен для ублажения населения тоже не приходится говорить.

Поэтому я считаю весьма вероятным (вернее говоря, я не сомневаюсь, что именно так и будет, но не могу назвать точные сроки), что вскоре после воцарения в Кремле нового вождя граждане услышат:

«Дорогие товарищи! Несмотря на колоссальные успехи и победы, клика Брежнева и примкнувшего к нему Косыгина довела страну до трудного экономического положения <…>.

У некоторой части населения образовались накопления. Центральный комитет получил письма трудящихся, <…> которые требуют лишить нечестных людей того, что они нажили своими махинациями и преступлениями.

Да, дорогие товарищи, у честных людей денег быть не может. И не должно быть.

Прямо сейчас каждый, предъявив паспорт, может обменять червонец на новые деньги, а старые деньги отменяются. Мы понимаем, что некоторые честные люди от этого немножко потеряют, но это, дорогие товарищи, последняя жертва».

Не поручусь, что это будет именно так.

Но вот то, что власти лишат население сбережений, вот в этом сомневаться никак не приходится, нет у них другого выхода.

Возможны самые разные варианты. Скажем, по опыту денежной реформы 1947 г. обменяют в хорошем соотношении первые 20–30 руб. от каждого вклада в сберкассе. 

Может, заморозят все вклады в сберкассах лет на 30, что, по-моему, наиболее вероятно. 

Может быть, одновременно с ликвидацией накоплений изменят структуру цен и несколько поднимут зарплату <…>. 

Может быть, изобретут сложную формулу обмена старых денег на новые с учетом количества иждивенцев в семье и заработка. 

А может, вообще никакого обмена старых денег на новые не будет, введут новые деньги, заморозят все вклады — и будь здоров. 

Не могу уверенно говорить о каком-то таком или ином варианте, не могу также называть более или менее точных сроков, но, повторю, поскольку ликвидация накоплений абсолютно необходима экономически, власти это обязательно сделают при первой же политической возможности».

Так ведь и сделали.

Фото: С. Беляков / Фотохроника ТАСС

Фигура умолчания

Но настоящая битва экономических программ развернулась в 1990-е. Как объясняет Даниил Шестаков, первые три года реформ являлись самым важным временем с точки зрения трансформации: в 1992 г. приступило к работе первое российское правительство реформаторов, была объявлена политика шоковой терапии и либерализации цен. В этот период закладывались основы будущей экономики, и те идейные споры, которые все же существовали, велись именно тогда.

С концептуальной точки зрения принципиальным в этот период можно считать вопрос о методах проведения приватизации и макроэкономической стабилизации.

О макроэкономической стабилизации велись большие споры, свои взгляды на решение этой проблемы представляли и руководители министерств и ведомств, и различные think tanks, и научные коллективы, в ходе дискуссий с оппонентами и под влиянием обстоятельств взгляды министров и экономистов на практику реформ изменялись (или не изменялись)…

А знаете, о чем не было дискуссий?
О приватизации.

Даниил Шестаков в своем исследовании приводит несколько значимых свидетельств. 

Станислав Шаталин, академик: 

«Примечательно, что значительные изменения макроэкономических и социально-политических условий, существенные перестановки в правительстве фактически не повлияли на общие подходы к приватизации, не внесли принципиальных корректив в практику ее проведения».

Леонид Григорьев, замминистра экономики и финансов (1991–1992 г.): 

«В нашем случае ничего не обсуждалось, приняли некоторый вариант. Есть следы скрытых дебатов, очень слабые, я в них участвовал — уверяю вас, что это — не дебаты».

А свидетельств о какой-то серьезной публичной дискуссии по поводу приватизации по-настоящему крупных активов бывшего СССР — нет (а то бы написали, не сомневайтесь). Решили, как решили.

Таким образом, борьба вокруг приватизации в основном шла по кабинетам, резюмирует Даниил Шестаков.

Почему это интересно?

Потому что по поводу действительно важного для элиты вопроса — кто персонально станет собственником социалистических «заводов, газет, пароходов» — борьба шла «по кабинетам», непублично, а по поводу вопросов для элиты, в общем не важных — ну там всякая макроэкономика, Шумпетер или Хайек, — да обсуждайте, сколько влезет, хоть подеритесь там.

Так что когда премьер Виктор Степанович Черномырдин сказал свою самую знаменитую шутку про собственное правительство, мол «хотели как лучше, а получилось как всегда», это он над вами смеялся.

Он мог бы сказать «как пожелали, так и сделали».

Фото: Александр Косинец / Фотохроника ТАСС

Почему это важно?

Потому что главное богатство любой элиты во все времена — это даже не материальные активы, а «связи» (дружеские, брачные, семейные), плюс — внутреннее знание о том «как делаются дела».

Если эти штуки — нетворк и инсайд — есть, то даже потерянные активы очень быстро восстановятся, а вот если этого нет — никакие активы не помогут.

Мы видели, как это работает: на рубеже девяностых в законодательных органах власти (в исполнительные никого посторонних не пустили) оказалось немало случайных людей — ну повезло. Все такие выскочки ничего серьезного приобрести не смогли и быстро вернулись туда, откуда начинали (разве что по мелочи прибрали какие-то кусочки ренты или квартиры).

Свидетельствует Леонид Григорьев: 

«Если говорить о различных программах трансформации начала 1990-х гг., все они предусматривали создание массового собственника, массового акционера, причем массового акционера среди среднего класса, в том числе среднего среднего, бедного среднего, богатого среднего — не важно: среднего.

Вместо этого тип проведенной приватизации создал, прежде всего, финансовую элиту, т.е. сложилось не среднее звено собственников, а верхнее. Это и есть одна из специфических особенностей российского капитализма. <…>

В какой-то момент совпали политические интересы борьбы с коммунизмом через приватизацию, идеи получения собственности или закрепления за собой собственности теми, кто ее уже контролировал менеджериально, т.е. совпало несколько разных групп интересов».

Не эпилог

Кто мог предсказать, что все пойдет так, как пойдет?

Вы не поверите, но еще в 1978 году уже упомянутый Игорь Ефимов сделал такой прогноз в книге «Метаполитика»:

«…чиновничья сеть может однажды перестать поддерживать центральную власть, распасться на отдельные звенья или кланы мафиозного толка, каждое звено установит в доставшейся ему «самостоятельной» области военную диктатуру, превратится в паразитирующую прослойку, получающую в виде бенефициев не деревни и села, а заводы, фабрики, порты, шахты, гаражи, аэродромы…»

Читайте также

Спецоперация по деприватизации Новый передел собственности в России: от оборонных заводов до «Макфы». У кого забирают имущество, кому его отдают и каковы последствия для граждан

Но такой формат определения собственника не формирует никаких институциональных механизмов защиты этой собственности. Кроме чисто силовых.

И РФ-элита это прекрасно понимает, и у хозяев страны нет ответа — кто «в случае чего» гарантирует им собственность, если бы они могли гарантировать ее сами себе каким-то другим способом, кроме чисто силового, — они бы это сделали.

Но они этого не делают.

И предпочитают этот вопрос не обсуждать.

Но это не значит, что этот вопрос не требует решения.

Иначе «активы» придется делить еще раз. Что, собственно говоря, уже и началось.