Предположение жить

В этом году фестиваль прошел под знаком литературы. В программе, конечно же, все, что было и раньше: концерты и спектакли с участием звезд (от Теодоры Курентзиса и Светланы Захаровой до Симоны Кермес и Евгения Миронова), конкурсы композиторов, турнир поэтов, чтения рассказов в сопровождении музыки и даже выставка о хороших советских писателях. Но времена настали другие, и именно Слово воспринимается сегодня иначе, чем прежде. Даже выставка о советской литературе в фойе Зимнего театра звучит как тихая полемика с современностью. Упор в выборе самих персонажей сделан на выдержавших испытание временем авторов — от Трифонова, Казакова и Володина до Вампилова, Астафьева и Распутина. Все они так или иначе — юбиляры ближайшего времени, но их стихотворения, а также цитаты из их прозы и пьес напоминают не только об этом, но и о времени и месте, в котором выпадает жить насильственным образом.

Горький на все времена

«Рождение человека» — так называется спектакль Марины Брусникиной, где музыка Грига, включая фрагменты его сюиты в старинном стиле «Из времен Хольберга» («Солисты Москвы» под управлением Башмета не исполняют только гавот), звучит вместе с двумя рассказами Максима Горького — «Рождением человека» в исполнении Евгения Миронова и «Страсти-мордасти» в исполнении Александры Урсуляк. Действие «Рождения человека» происходит «в голодном году между Сухумом и Очемчирами, на берегу реки Кодор, недалеко от моря», действие второго рассказа — в какой-то лачуге. Но проза эта шире формального сюжета, она — о силе и стихийности человеческого, о сострадании, о вещах, о которых невозможно забыть в самые черные минуты жизни. Горький остается непрочитанным классиком, его дореволюционные рассказы — вечный комментарий к истории страны. «Сказки об Италии» многое объясняют в умонастроении любивших их революционеров; когда узнаешь, что прочитанный в молодости рассказ «Двадцать шесть и одна» до конца жизни помнила Крупская, то что-то проясняется в отношении власти к народу. Герои «Ледокола» и «Фомы Гордеева» — отличные портреты в коллекции русских типов; чем дальше, тем лучше понятно, за что любил Горького Чехов — за способность обобщать без надрыва. Впрочем, и не любил за неуместный пафос — его-то в спектакле Брусникиной удалось избежать. Чего не удалось авторам другого фестивального спектакля литературно-музыкального вечера «Истории любви», где артисты МХТ под музыку Кузьмы Бодрова в исполнении тех же «Солистов» читают русскую классику. В репертуаре театра и на фестивалях Башмета спектакль держится не первый год, но, кажется, пришла ему пора уступить место иным премьерам.

Имя, известное не всем

Турнир поэтов с участием Дмитрия Веденяпина и Игоря Волгина звучит довольно иронично: как и в чем этаблированные классики могут соревноваться? Кроме них, в турнире участвовали еще четверо — Ната Сучкова из Вологды, Дмитрий Тонконогов из Москвы, Ольга Аникина из Петербурга, а также московские поэты и культуртрегеры (именно так они представлены в фестивальном буклете), Данил Файзов и Юрий Цветков. Поэты читали стихи по кругу на заданные темы, едва ли час на всех плюс выступления членов жюри (в его составе, в частности, известный критик Владимир Новиков) Кажется, совсем немного времени для столь ярких персонажей. Петербуржец Дмитрий Григорьев, объездивший полмира и работающий кочегаром в котельной, — достойный лауреат этого весьма условного конкурса. Имя его известно не так широко, как имена многих других участников конкурса, хотя книг у него много, биография запоминается (здесь и бесконечные путешествия по миру, и нынешняя работа кочегаром). Но главное — стихи. Жюри можно поздравить с точным выбором. Поэзия Григорьева — езда в знаемое, но запоминающаяся не столько узнаваемым, сколько скрытым за ним опытом.

Классика в 2024-м

В сегодняшней тяге к литературе есть, конечно же, подсознательный запрос дня — сама по себе музыка не дает ответа на многие важнейшие вопросы, занимаясь лишь подсознательным и бессознательным, но тот мультижанровый фестиваль, каким выглядит «зимний Башмет в Сочи», предполагает разные типы разговора с публикой. И здесь музыка, конечно, тоже способна на многое, особенно если это «Шехерезада» в исполнении Теодора Курентзиса. Музыка, с которой началась слава «Русских сезонов» Дягилева, завораживает, несмотря на скверную привычку сочинских билетеров пускать опоздавших в зал посреди произведения.

Одно из самых конкретных литературных высказываний — «Соборяне» в постановке Полины Агуреевой, это копродукция с московским Театром Гоголя, судя по сайту, спектакль вошел в репертуар театра. Один из сложнейших романов Лескова переделан для сцены самим новоиспеченным режиссером. К качеству нового текста возникает много вопросов, но поставить, как известно, можно при умении и телефонную книгу. Но и с умением здесь есть определенные сложности. Госпожа Агуреева училась на актерском отделении режиссерского курса Петра Фоменко, многие годы была заслуженно ведущей актрисой театра Петра Наумовича, но… как играть музыку — еще не значит быть композитором, так и актерское служение не гарантирует режиссерского умения. «Соборяне» — спектакль, тянущийся вяло, несмотря на яркие работы (хорош не только Алексей Ветров, но он — особенно) и попытки «Солистов Москвы» оживить его при помощи музыки Валерия Воронова. 

Неожиданно Лесков обогащается текстами современников: здесь звучит, например, фраза «Россию надо подморозить» — прямой отсыл к статье Константина Леонтьева «Новости» о дворянском пролетариате» в газете «Варшавский дневник» от 1 марта 1880 г. Правда, в полном виде фраза звучит довольно неожиданно. Защищая современное ему дворянство, якобы уже утратившее все свои привилегии, от атак, Леонтьев писал: «Нельзя же действовать теперь противу привилегий, которых нет; а надо, напротив того, действовать в наше время противу равенства и либерализма… То есть надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не «гнила…». Хотя понятно, что с исчезновением привилегий у одних — они не исчезли у других. И уж если обогащать текст романа вставками, отчего бы не использовать цитаты из самого Лескова, например, такую: «…очень люблю Россию, когда ее не вижу, и непомерно раздражаюсь против нее, когда живу в ней; а потому наезжаю в нее как можно реже, в экстренных случаях». Это из повести «Смех и горе», обозначенной автором как «Разнохарактерное potpourri из пестрых воспоминаний полинявшего человека. Посвящается всем находящимся не на своих местах и не при своем деле».

При этом какие-то сюжеты «Соборян» выглядят неожиданно современными: так, история про запрет в священнослужении протоиерея Савелия Туберозова (запоминающаяся работы Ильи Шакунова) удивительным образом напоминает историю о. Алексея Уминского, хотя такие параллели наверняка не приходили в прелестную голову г-жи Агуреевой, тем более что история с лишением о. Алексия сана проходила уже после завершения работы над спектаклем.

Иностранцы не исчезли

Гастрольная афиша в современной России с точки зрения европейских гостей выглядит куцей. Если не сказать, что она практически исчезла. И все-таки какие-то европейцы все еще едут, хотя их заметно потеснили восточные гости. Тем не менее на проходившем в рамках фестиваля конкурсе молодых композиторов в номинации «Струнный квартет» победил сумевший на многих произвести впечатление и в зале испанский композитор Адай Луис; среди других лауреатов — украинский, сербский и российские авторы.

В программе был и уникальный проект «Барокко четырех континентов» с участием ансамблей из самых разных уголков мира — от китайского «Мин-квартета» и ансамбля «Наавэнд» Бахрейна, Италии и России, в частности оркестра La Venexiana и хора Сретенского монастыря. Сочетание неожиданное: предварявшее программу светское ток-шоу по поводу барокко отличалось невнятностью, но сама музыка замечательна, даже если традиционные бахрейнские песни ловцов жемчуга, исполняемые обычно мужским голосом, в этот раз звучали в эенском исполнении.

А в органном марафоне — это три концерта в течение дня — участвовал еще один испанец, органист папской базилики Св. Михаила в Мадриде Даниэль Сальвадор. В программе «Золотой век Испании» прозвучало, в частности, гениальное Фанданго композитора-монаха Антонио Солера (1729–1783). Существует множество переложений этого народного испанского танца о соблазне и заигрывании (изначально мавританского), традиционно исполняемого в паре под пение фанданго в сопровождении гитары и кастаньет; в Сети есть фантастическая запись Кристины Плюхар и ее ансамбля L'Arpeggiata. Но в версии для органа появляется новое измерение, переводящее историю флирта в историю времени. Завлекает-заманивает-обманывает-разочаровывает, но все равно предполагает жить.