Тревога, переходящая в панику

История человечества это не только история освоения новых жизненных пространств, научных и культурных достижений, усовершенствования социального устройства общества, но и история бесконечной череды трагедий — стихийных бедствий, эпидемий, войн, а в последние века еще и техногенных катастроф. Но, однако, пристальный интерес ученых к тому, как трагические события оставляют «шрамы» в психике отдельных людей и жизни сообществ, возник только во второй половине ХХ века. В 60-е годы начала формироваться концепция посттравматического стрессового расстройства, в 70-е социологи стали говорить о социальных травмах, т.е. событиях, которые резко нарушают привычных ход жизни, ломают сложившиеся связи в сообществе. Позже появилась междисциплинарная область исследований травмы, именуемая trauma studies.

Исследования этого направления, в частности, высветили тот факт, что в обществах существуют легитимные травмы, о которых можно говорить, проживание которых поддерживается памятными датами, мемориальными комплексами, определенными ритуалами, и нелегитимные — которые исходя из господствующего политического дискурса или негласного коллективного консенсуса травмами не считаются. 

На примере российской истории ХХ века такими сначала табуированными, а потом девальвируемыми темами (ведь это было давно и уже не важно) являлись переживания людей и их родственников, попавших в ГУЛАГ, прошедших через депортации. И хотя в 90-е годы запрет на исследования в этой области был снят, можно найти совсем не много работ, которые этим темам посвящены.

В этой публикации я хочу обратиться к событиям двухгодичной давности — 24 февраля 2022 года. Те, кто был ими затронут, искали для себя способ справиться — кто-то уехал из страны, кто-то занялся волонтерской деятельностью, кто-то искал способы, как строить отношения с близкими на фоне изменившейся реальности. Несмотря на эмоциональный взрыв, который эти события произвели в российском обществе, научных публикаций на эту тему практически нет, не считая исследований организаций, занимающихся социологическими опросами, таких как «Левада-центр»* и ВЦИОМ. Но их специфика заключается в том, что они мониторят общие изменения общественных настроений, но не очень помогают понять, как отдельный человек переживает то или иное событие.

Конечно, с одной стороны, обсуждение происходившего непосредственно после 24 февраля может показаться уже не своевременным — слишком много чего еще случилось за прошедшие два года. С другой, переживания людей по поводу того, что случилось тогда, по вполне понятным причинам могут показаться надуманными и незначительными на фоне страданий людей, которые оказались под обстрелами, потеряли дом и своих близких. Тем не менее 

Гипотеза исследования, которое я хочу здесь представить, заключалась в том, что острота переживаний событий, связанных с 24 февраля, зависела от их оценки конкретным человеком. Как мы помним, в то время часть россиян испытывали шок, потрясение и в спешке уезжали из страны, но большинство продолжали жить, как будто ничего не случилось. Я обратил внимание на различия в восприятии произошедшего, когда вел психотерапевтический прием в первую неделю после этой даты. Были клиенты, чрезвычайно взволнованные. Так, одна девушка рассказывала, что не может спать, плачет и постоянно скролит новостную ленту. Другая клиентка говорила о тревоге, переходящей в панику, растерянности и страхе перед возможными политическими репрессиями.

В то же время другие клиенты выглядели невозмутимыми и не высказывали никаких признаков беспокойства. Так, одна женщина на вопрос о том, как она отреагировала на происходящее, беззаботно ответила: «А что такого? Россия постоянно воюет! (термин СВО еще не был введен в официальный обиход). Трое из наших знакомых уже там». Правда, у некоторых из второй категории реакции изменились после частичной мобилизации 21 сентября.

Для того чтобы дифференцировать группы респондентов в зависимости от их отношения к событиям 24 февраля, вводный вопрос нашего онлайн-опросника был сформулирован следующим образом: «Восприняли ли Вы события февраля-марта 2022 года как оказавшие психотравмирующее воздействие на Вас лично?» Последующие вопросы включали «Краткую шкалу тревоги, депрессии и ПТСР», предназначенную для скринингового выявления состояний, вызванных посттравматическим стрессом, и вопросы «Шкалы симптомов моральной травмы». Шкала была составлена исходя из концепции моральной травмы, которая определяется как

Она проявляется через чувство вины, стыда, гнева, печали, беспокойства, отвращения; убеждения в том, что сам индивид плохой, ущербный или недостойный; в саморазрушающем поведении; потере веры в людей и избегании близости; потере религиозной веры или потере веры в человечество или справедливый мир.

Существует военный и гражданский вариант этой шкалы, а также версии, включающие разное количество пунктов. Для наших целей мы выбрали 10 вопросов и сформулировали их так, чтобы они соответствовали актуальному контексту. В частности, был исключен вопрос, касающийся изменения отношения к религии.

Гугл-форма с вопросами была размещена в сети Интернет (Facebook**, Telegram, на сайте профессиональных психологов b17.ru). Опрос был адресован гражданам РФ. С мая по сентябрь 2023 г. анонимно на вопросы ответили 272 человека, 36 мужчин и 236 женщин в возрасте от 18 до 63 лет.

На вводный вопрос: «Восприняли ли Вы события февраля-марта 2022 года как оказавшие психотравмирующее воздействие на Вас лично?» — утвердительно ответили 229 человек, отрицательно 43. Полагаю, что получившееся распределение не имеет никакого социологического значения, а связано лишь с тем, что на участие в опросе охотнее откликнулись те, кто болезненно пережил события. Судя по комментариям, у некоторых пользователей сайта b17.ru вопросы опросника даже вызывали возмущение.

Тем не менее ответ на этот вопрос позволил разделить выборку на две группы.

На вопросы «Краткой шкалы тревоги, депрессии и ПТСР» респондентам предлагалось ответить дважды, оценив свое состояние на период марта-апреля 2022 г. и на текущий момент. «Пороговым» значением для определения наличия нарушений психического состояния по этому тесту являются более четырех ответов «да». У 202 человек (88,2%) из группы тех, кто воспринял февральские события как травму, суммарный балл при ответе на вопросы об их состоянии в первое время после 24 февраля составил пять и более. В группе не воспринявших это событие как травму суммарный балл более пяти набрали 11 человек (25,6%).

Оценка респондентами своего состояния на момент опроса (май–сентябрь 2023 г.) показала, что количество пороговых значений уменьшилось примерно в два раза — 108 (47%) в первой группе и 5 (11,6%) во второй. 

При анализе количественных показателей бросается в глаза — что видно на графиках — разрыв в количестве упоминаемых симптомов. В группе тех, кто воспринял 24 февраля как личную травму практически все средние показатели значительно выше. За исключением утверждения «Стремление избегать всего, что напоминает об инциденте или травмирующем событии». Значения по этому пункту у обеих групп практически совпадают. Но думаю, что они имеют совершенно разный смысл.

Для первой группы они, скорее всего, означают невозможность отвлечься от травмирующего события, а для представителей второй — то, что им не от чего было отвлекаться, т.к. никакого травмирующего события для них не произошло.

При анализе графиков, отображающих ответы респондентов относительно своего состояния на март-апрель 2022 г. и на момент проведения опроса (май–сентябрь 2023 г.), можно выявить некоторые характерные тенденции.

В первой группе — травмированных — существенно снижается упоминание симптома «Потрясение или паника», а также «Неспособность расслабиться», что может говорить о появлении ориентации в новой жизненной ситуации. В то же время несколько чаще упоминается симптом «Стремление избегать всего, что напоминает об инциденте или травмирующем событии». Это может быть связано с включением механизма совладания со стрессом как его избегания.

В группе НЕ воспринявших события 24 февраля как психотравмирующее воздействие снижаются все средние показатели, кроме «Сильная усталость, недостаток энергии», «Снижение интереса к жизни, к привычной деятельности» (который даже повысился) и «Стремление избегать всего, что напоминает об инциденте». Но, как говорилось выше, у представителей этой группы изначально не было фиксации на событии.

Для более углубленного анализа связи между переменными были использованы таблицы сопряженности, позволяющие оценить направленность связи (положительная или отрицательная). На период марта-апреля 2022 г. были выявлены три положительных взаимосвязи между восприятием события 24 февраля как травмирующего с переменными:

1. Неспособность расслабиться, напряженность (2,5)***
2. Рассеянность, плохое сосредоточение внимания (2,1)
3. Трудности засыпания, ухудшение сна (2,3)

То есть на период марта-апреля 2022 г. люди, воспринявшие событие как травмирующее, в большей степени были склонны испытывать эти чувства.

При анализе связи восприятия события 24 февраля как травмирующего и «Краткой шкалой тревоги, депрессии и ПТСР» с оценкой состояния положительная связь была установлена с двумя переменными:

1. Раздражение и плохое настроение (2,9)
2. Снижение интереса к жизни, к привычной деятельности, в том числе — профессиональной (2,1)

Конечно, нельзя утверждать, что их текущее состояние являлось прямым следствием стресса, пережитого непосредственно после 24 февраля, а не результатом влияния жизненных событий, которые произошли позже.

Что касается второй группы, то анализ с помощью таблиц сопряженности не выявил статистически значимых положительных корреляций.

Если анализировать различия ответов на вопросы «Шкалы симптомов моральной травмы» в двух группах, то у травмированных можно отметить более высокие показатели по всем субшкалам. Наиболее высокие значения, как это видно на графике, относятся к утверждениям

• «Я стал свидетелем вещей, которые считал морально неприемлемыми»,
• «Я переживал из-за того, что поступки других людей противоречили моим моральным представлениям»,
• «Я чувствовал, что мои планы на будущее рухнули».

Однако более строгий анализ с помощью таблиц сопряженности выявил статистически значимые положительные связи между восприятием события 24 февраля как травмирующего только с двумя утверждениями:

1. Я стал свидетелем вещей, которые считал морально неприемлемыми (2,2)
2. Я чувствовал, что мои планы на будущее рухнули (2,5).

У тех, кто НЕ воспринял события 24 февраля как личную травму, была обнаружена отрицательная связь с утверждениями «Я чувствовал себя преданным коллегами и руководителями, которым я когда-то доверял» (-2,2) и «Я чувствовал снижение своей самоценности из-за того, что был не в силах повлиять на события» (-3,2). Т.е. те, кто не воспринял это событие как травмирующее, были НЕ согласны с этими утверждениями.

Связей между шкалами, полом и возрастом участников исследования выявлено не было.

Если обобщить вышеизложенное, то можно сделать следующие выводы:

• Существуют статистически значимые связи между характером восприятия события 24 февраля и симптомами, перечисленными в «Краткой шкале тревоги, депрессии и ПТСР» и «Шкале симптомов моральной травмы».
• У значительной части участников исследования на момент опроса психоэмоциональное состояние стало более стабильным, чем в марте-апреле 2022 г.
• Люди травмированные — в большей степени испытывали такие состояния, как «Неспособность расслабиться, напряженность», «Рассеянность, плохое сосредоточение внимания», «Трудности засыпания, ухудшение сна» в первые месяцы после события. А также у них сохранялись такие симптомы, как «Раздражение и плохое настроение», «Снижение интереса к жизни, к привычной деятельности, в том числе — профессиональной» даже по прошествии более чем года после произошедшего.
• Участники исследования не травмированные — в меньшей степени испытывали негативные переживания и после события, и по прошествии времени.
• Те, кто воспринял событие 24 февраля как травмирующее, испытывали симптомы моральной травмы, а именно — чувствовали крушение планов на будущее и то, что стали свидетелями вещей, которые для них морально неприемлемы.
• Те, кто НЕ воспринял события 24 февраля как травмирующие, не испытывают симптомов моральной травмы, а также были не согласны с утверждениями, что эти события повлияли на их самооценку и степень доверия к руководителям и коллегам.

Думаю, дальнейшие исследования того, как события 24 февраля повлияли на межличностные взаимоотношения в долгосрочной перспективе и какие способы совладания со стрессом нашли для себя и находят те, кто пережил эти события как травму, могут быть полезны для изучения нашего общества.

* Внесен властями РФ в реестр «иноагентов».

** Принадлежит компании МЕТА, деятельность которой властями РФ признана экстремистской и запрещена.

*** В случае если значения стандартизованных остатков по модулю больше 1,96, можно говорить о наличии связи. Если значение данного показателя меньше 1,96, тогда связь отрицательная, если больше 1,96, то положительная.