Следствию разрешили пересдать

Можно ли плохо написанную работу на ЕГЭ переписать, аннулировав неудачный результат? Говорят, так не бывает. А следствию неудачный результат халтурной работы переписать разрешили. Сегодня судья Мосгорсуда Куприянова отменила приговор правозащитнику Олегу Орлову и направила дело на пересмотр. Это означает, что следствие получило шанс исправить все то, что не позволило суду первой инстанции посадить Орлова.

Может ли суд быть участником уголовного преследования? Не арбитром, а обвинителем? Российский закон утверждает: нет — 15-я статья УПК. Головинская прокуратура возражает. Именно функции обвинения возложил на суд заместитель головинского прокурора Ступкин, обжаловав приговор, вынесенный правозащитнику Олегу Орлову.

Напомню, осенью того осудили за «повторную дискредитацию армии» и приговорили к штрафу в 150 тысяч рублей. Ступкину это не нравится — он хочет посадить Орлова на три года. В своем апелляционном представлении объяснил так: якобы Орлов был движим политической ненавистью, а это — отягчающее обстоятельство. Правда, ни его коллега-обвинитель в суде первой инстанции, ни следователь СК Савченко, составивший обвинительное заключение, такого не усмотрели. Но, считает Ступкин, это не важно: отягчающее обстоятельство должен был усмотреть сам суд! То есть — исправить косяки следствия.

Этот пассаж Ступкина оказался столь удивительным, что прокурор Кузнецова, представлявшая гособвинение в Мосгорсуде, где слушалась апелляция Ступкина, его позицию поддержать отказалась. К слову, в зале суда поместились менее 20 слушателей. Притом что поддержать правозащитника пришло не менее сотни человек. У суда была возможность назначить более вместительный зал, как того требует постановление Пленума Верховного суда «Об открытости и гласности судопроизводства», согласно которому «гласность судопроизводства обеспечивается возможностью присутствия в открытом судебном заседании лиц, не являющихся участниками процесса, журналистов; не допускается проведение открытых судебных заседаний в помещениях, исключающих возможность присутствия в них лиц, не являющихся участниками процесса, журналистов». Возможность — была, желания — не было.

Так вот, прокурор Кузнецова коллегу Ступкина не поддержала. Однако заметила, что

У прокурора в апелляционном заседании право потребовать этого есть. Но вместо этого Кузнецова просит возвратить дело прокурору.

Которому, видимо, дадут шанс еще раз подчистить огрехи следствия и найти тот самый мотив, который позволил бы Орлова посадить.

Адвокат Катерина Тертухина настаивает на полном оправдании подзащитного. Она напоминает о самых ярких нелепицах следствия, приговора и апелляционного представления: подтвержденного Минюстом отсутствия должной квалификации у экспертов, производивших по заказу следствия исследование текста Орлова. Передергивание и заведомая ложь Ступкина, который, характеризуя личность подсудимого, вспоминает, что Орлова привлекали к уголовной ответственности по делу о клевете на Рамзана Кадырова, но умалчивает — что оправдали.

Уверяет, что Орлов «являлся председателем совета правозащитного центра «Мемориал»* и в настоящий момент продолжает свою деятельность в аналогичном обществе, направленную на подрыв стабильности гражданского общества». Вот только Орлов никогда не был «председателем совета» указанного общества — коллегиальным исполнительным органом данной организации было правление, а не совет. Но и его председателем Орлов не был аж с 2012 года. И ни о какой «подрывной деятельности» общества в суде речь не шла. А в каком «аналогичном обществе» продолжает свою деятельность Орлов, Ступкин тоже не пишет…

Защитник Дмитрий Муратов* спрашивает, почему суд первой инстанции вынес Орлову обвинительный приговор, не связанный с лишением его свободы? И сам отвечает:

«Потому что следствие и обвинение не дали суду никакой возможности посадить Орлова».

В основе обвинения два документа. 

• Первый: лингвистическая экспертиза текста Орлова. 
• Второй: два допроса свидетелей — Бохонько и Мироненко.

Сначала — про экспертизу. Следствие назначило ее в частную компанию АНО «Центр социокультурных экспертиз», известным по ряду политических дел экспертам Крюковой и Тарасову. Но согласно постановлению Верховного суда России, судебная экспертиза по уголовным делам должна проводиться в государственных экспертных учреждениях. И лишь если это абсолютно невозможно, экспертиза — в негосударственных структурах. В экспертизе более 60 орфографических, синтаксических, пунктуационных ошибок. Эксперты Крюкова и Тарасов дают юридическую оценку действий автора текста: «осуществляет дискредитацию». А вот что нам говорит Пленум Верховного суда РФ: «Полученное в суде, а также в ходе досудебного производства по уголовному делу заключение эксперта, содержащее выводы о юридической оценке деяния <…>, не может быть допустимым доказательством и положено в основу судебного решения по делу».

Министерство юстиции России подтвердило отсутствие у Крюковой и Тарасова должной квалификации: «данные специалисты не обладают профессиональными компетенциями и даже высшим лингвистическим образованием».

По-хорошему, деньги за эту экспертизу, полученные от государства, надо бы вернуть.

«Начали халтурить с экспертизы — надо и дальше, — продолжает Муратов. — Свидетелей Мироненко и Бохонько допрашивали, согласно материалам дела и показаниям, данным ими в суде, по отдельности и в разные дни. Однако их показания абсолютно, буквально идентичны».

Огрехи следствия очевидны: материалы, направленные в Головинский суд, не свидетельствуют об уважении к суду со стороны господина Савченко.

«Есть болезненная фиксация прокурора на лишении подсудимого свободы.

Есть желание непреодолимой силы, даже ценой закона и Конституции, сделать глаголы «судить» и «посадить» синонимами в современной России. Это маниакальная приверженность практике сталинского правосудия — сажать за мысли. Сажать за ненасильственные преступления. Кроме пошлой фразы «Такие люди и на свободе», я ничем не могу объяснить желание сгноить пожилого человека, уже получившего обвинительный приговор!» — продолжает Муратов.

Он вспоминает призыв генерал-депутата Гурулева «как-то уничтожить» 20% россиян. Сошло за выражение личного мнения, дело не возбуждено.

Попытка посадить Орлова — сейчас отложенная, потому что версия Ступкина уж слишком груба, могла в суде не устоять — более всего напоминает принципы инквизиции. Тогда, чтобы отдать человека под суд и казнить, требовалось четыре обстоятельства: мнение, противоречащее действующей идеологии, показания не менее чем двух свидетелей, помощь, оказанная обвиняемым другим людям, и способность не тонуть в воде. Но и это, последнее, подходит — Орлов же байдарочник!

И конечно, все это — и даже статья УК, проверять которую в Конституционном суде не захотел Мосгорсуд — не соответствует Основному закону страны. В суде первой инстанции соавтор действующей Конституции Владимир Лукин сказал, что Орлов имеет право убеждения, потому что 29-я статья Конституции не может быть отменена никакими иными законами. А действие ее может приостановить только военное положение.

Судья называет выступление защиты блестящим. И предоставляет слово подсудимому.

«Выдвинутое против меня обвинение прямо противоречит Конституции России. Да, я критиковал действия Вооруженных сил России в Украине. Но статья 29 Конституции гарантирует мне свободу мысли и слова. Мои высказывания носили исключительно мирный характер, я не призывал к насилию, не возбуждал социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, не разглашал государственную тайну. А значит, нет и не было никаких оснований ограничивать мою свободу высказывания мнений и оценок», — начинает он.

Весь его жизненный опыт показывает, что любая война — всегда жертвы и насилие. Вот ее он и пытался предотвратить. Но ни слова — ни на пикетах, ни в статье — не сказал о вооруженных силах. Как же можно их дискредитировать молча?

«Из приговора остается неясной граница, пролегающая между легитимной критикой и так называемой «дискредитацией», — подчеркивает Орлов. И добавляет, что практически все показания свидетелей защиты, а также ряд приобщенных к делу документов были проигнорированы при вынесении приговора. Их будто не было в суде.

«С каких пор негативная оценка стала синонимом ненависти? — спрашивает Орлов, комментируя представление Ступкина. — Неужели я вывозил российских солдат из плена в Чечне, составлял и передавал властям России списки пленных российских военных для их дальнейшего обмена именно потому, что занимаю антироссийскую позицию? Или из ненависти к России я участвовал в спасении российских граждан, попавших в заложники в Буденновске? Из ненависти к Российскому государству я вместе в Сергеем Ковалевым и другими депутатами шел в захваченную террористами больницу? А ведь мы тогда, рискуя собой, выполняли поручение председателя правительства России Черномырдина! Тогда, может быть, и самого Виктора Степановича надо записать в ненавистники России?»

Орлов комментирует новые требования прокурора — вернуть дело на пересмотр.

«У нас был долгий состязательный процесс, прокуратура недовольна тем, как они доказывали мою вину, предлагает вернуть дело назад, чтоб доработать и ужесточить мне наказание. Но это же неправильно. Если у нас состязательный процесс, я прошу суд исходить из доводов, прозвучавших в ходе суда первой инстанции!»

В последнем слове Орлов добавляет: 

Сейчас, к несчастью, дело обстоит как раз наоборот.

Поэтому обвинительный приговор мне будет лучшим доказательством правоты моих оценок ситуации в моей стране».

Судья проводит в совещательной комнате несколько минут. Возвращается и оглашает резолютивную часть своего постановления: приговор Головинского суда отменить, дело вернуть прокурору. Это означает: следствию и прокуратуре дали переписать дело.

* Внесены властями РФ в реестр «иноагентов».