Бобби

Бобби Чарльтона я видел с трибуны в прощальном матче Льва Яшина в Лужниках в 1971 году. Он играл за сборную мира против «Динамо». В один из моментов игры он оказался с мячом на месте левого защитника, лицом к собственным воротам. В такие моменты кажется, что ничего важного произойти не может: сейчас даст пас вратарю, или отпасует ближнему, чтобы дать себе время развернуться, или что-нибудь ещё в этом роде. Вместо этого он вдруг крутанулся на месте и сделал резкий пас метров на пятьдесят, по диагонали через всё поле, на другой край, где в это время в одиночестве бежал трусцой крайний нападающий.

Спина у Бобби Чарльтона была худая и сутулая. Сегодня футболистов с такими спинами не бывает, сегодня на поле все атлеты, все — косая сажень в плечах, у всех пакеты мускулов и ноги, какими можно затоптать слона. А Чарльтон был весь какой-то невзрачный, кривенький, статью не отличался, ростом тоже. И ещё лысина во всю голову. Сейчас, когда футболисты по совместительству являются звёздами гламура и инстаграма, ходят с золотыми айфонами, имеют личных парикмахеров и стилистов и ездят в «кадиллаках» и на «феррари», явление такого неказистого лысенького мужичка на поле вызвало бы смех. Дядь, ты чей такой? Ты вообще куда?

Кто он такой? Лучший английский полузащитник XX века? Так говорят некоторые. Не знаю, их там были сотни, я всех не видел, но среди тех, кого я видел, Чарльтон — лучший. А видел я Пола Гаскойна в его лучшие времена, видел его борцовскую шею и свирепую игру, а также какой бодрой походкой он уходил с поля, когда другие еле волочили ноги. Видел я и Джеррарда в расцвете лет и сил, он тоже всегда был неутомим и наполнял движением всю середину поля. А Милнер? Вот уж огнедышащая машина в центре! А рыжий Алан Болл — Алан Мяч, потомственный футболист, ибо его отец тоже был игроком и тренером, — Болл, кстати, выходил Чарльтону на замену и носился как угорелый, так что его шевелюра сияла одновременно в десяти местах. Но Чарльтон превосходил их всех, всех могучих и брутальных, всех бегунков и бойцов, а почему? Смотреть за его игрой было невероятно интересно, как смотреть за мыслью, за её развитием. Он думал!

Матт Басби, легендарный тренер легендарного «Манчестера», увидел это в неказистом пареньке, бегавшем за какие-то пятые-десятые команды. Увидел, что он думает в игре. Это не то что думать, сидя на диване с книгой или за шахматной доской. С книгой и в шахматах мысль как бы отделена от тела, живёт сама по себе, развивается в чистом пространстве духа. В футболе мысль неотделима от тела, от его рефлексов, и сама становится почти рефлексом. В шахматах, даже в блице, на мысль есть время, в футболе мысль должна свершиться в полсекунды, в это мгновенье игрок должен увидеть всё, понять всё, оценить всё — и сделать всё. Как Чарльтон.

Он не блистал техникой, как ею блистают некоторые артисты мяча и короли дриблинга. В его игре никогда не было самолюбования и желания понравиться публике. Сын шахтёра-забойщика выходил делать дело, а его делом было связать игру своей команды воедино, протянуть нити на все 120 метров поля, соединить право и лево, верх и низ, горизонталь и вертикаль. С техникой у него было всё в порядке, она была у него не самоцель, а инструмент, рационально устроенный для дела. Статистики в современном понимании тогда не было, никто не считал, сколько он отдал передач вперёд и назад, точно и неточно, но по ощущению он никогда не ошибался в пасе, был аккуратен, дорожил мячом, и вся его фигура в игре всегда излучала прилежание.

Я думаю, никто не помнит стоящего на поле Бобби Чарльтона, но кто его помнит, тот помнит бегущего. Пауз он не брал, этот худой выносливый футбольный работяга. Движение — это была его стихия, неутомимое, постоянное, рабочее движение полузащитника, который беспрерывно что-то мастерил, связывал, строил. Не вышло? Давай снова. Завязал что-то в центре, переместился в край, подпаснул нападающему, открылся защитнику, блеснул лысиной в середине, мелькнул тощей фигурой на краю… Никогда он не носился с яростным лицом, с бешеными глазами, никогда ни на кого не орал, никого не рубил и не топтал, да при его весе и росте это было невозможно. Играл всегда правильно, разумно, умно, просто, беспафосно. А откуда взяться пафосу у сына шахтёра, который с детства знал, что мужчина должен вкалывать; а если в шахту не пошёл, то вкалывай на поле, не сачкуй.

Он не был красноречив и не прославился рассуждениями о футболе или философией футбола (как другой великий полузащитник — Круифф). Закончив, тренером стать не смог, хотя пытался, но быстро понял, что это дело не для него. Он не умел объяснить то, что умел так хорошо делать. 

Начав играть за «Манчестер», он играл за него до тех пор, пока был на высоком уровне, и не помышлял о других клубах; и в «Манчестере», и в сборной Англии он всегда был капитаном, не потому что, как говорят сейчас, был «лидером раздевалки», а потому, что другие игроки без слов чувствовали его человеческую прочность и верность.

В сборной мира, игравшей в прощальном матче Яшина против сборной московского, тбилисского и киевского «Динамо» в Лужниках в 1971 году, он тоже был капитаном.

Когда в 1958 году в Мюнхене «Манчестер» разбился в авиакатастрофе, молодой Бобби Чарльтон потерял сознание и очнулся в кресле в 50 метрах от самолёта. Он видел, как в снежном мареве вратарь Гарри Грегг в одиночку — пожарные ещё не приехали — лезет в горящий фюзеляж и вытаскивает из него живые и мёртвые тела. Потом он узнал, что Грегг спас и его тоже, оттащив кресло от самолёта. 

Среди Чарльтонов, в этом большом клане на севере Англии, были шахтёры и футболисты, футболистов не меньше, чем шахтёров. Дюжие дядья Бобби гоняли мяч, пиная его бугристыми ногами, двоюродные братья делали славную карьеру в пролетарских спортивных клубах и даже поднимались в профи в «Лестере» и «Честерфилде». Старший брат Бобби, Джекки, подался служить в полицию, но потом из полиции подался в футбол и играл в сборной за спиной брата — центральным защитником. Стоял за младшим как стена, обеспечивал ему надёжность сзади. Выстоять, выдержать — это был их семейный дар, их свойство, в котором послевоенная Англия, ещё помнившая бомбёжки, узнавала себя. В 1966 году, после финала чемпионата мира, где Англия с Бобби и Джекки пропустила от немцев гол на последней минуте и всё же победила в дополнительное время, королева Елизавета сказала матушке братьев: «В тот момент, когда Германия забила, мне хотелось, чтобы у вас было одиннадцать сыновей, миссис Чарльтон».