Темная сторона Луны

Межпланетная станция «Луна-25» была первым аппаратом в рамках лунной программы, которую Россия хотела продолжить после 47-летнего перерыва. Последний советский аппарат назывался «Луна-24», запущен он был в 1976 году. На «Луну-25» возлагали большие надежды. Предполагалось, что аппарат начнет исследовать Южный полюс Луны, будет искать там воду и изучать лунный грунт, а через несколько лет программу продолжат более глубокими исследованиями следующие аппараты — с номерами 26 и 27. При этом Россия на несколько дней опережала Индию, которая запустила свой аппарат «Чандраян-3» с похожими задачами. 11 августа «Луна-25» стартовала с российского космодрома «Восточный», а через 8 дней разбилась о поверхность спутника Земли. «Чандраян-3» прилунился позже, зато благополучно, и уже начал работать. Но Россия не смогла продолжить советскую программу. Почему?

— Что произошло с «Луной-25», какого рода авария? Почему миссия не удалась?

— Там произошло несвоевременное отключение двигателя. Изначально требовалось немного включить двигатель, чтобы затормозить и понизить орбиту. Аппарат должен был с высоты 100 километров перейти на высоту 18 километров, чтобы через два дня переходить к посадке. Двигатель для этого должен был проработать 84 секунды. Он не выключился вовремя и отработал 127 секунд. Высота стала критической, и аппарат врезался в поверхность Луны.

— Почему так получилось?

— Причина пока неизвестна. Может быть, какой-то клапан заело. Хотя это вряд ли, потом-то двигатель выключился уже по команде другой системы. «В интернетах» ходит версия, что виноват в этом бесплатформенный инерциальный блок «Биус-Л». Он должен был определять ускорение, измерять импульс двигателя. Судя по всему, он не заметил ни включения двигателя, ни выключения, поэтому не передал команды бортовому компьютеру на своевременное отключение двигателя. Это могло произойти как по причине неисправности самого блока, так и на уровне какого-то программного сбоя. В общем, гадать тут можно сколько угодно, но реальных объективных данных у нас нет. Поэтому лучше просто дождаться ответа аварийной комиссии.

— А она, вы считаете, опубликует реальную причину?

— Выводам этой комиссии можно доверять или не доверять, но других официальных источников информации у нас нет. Дальше мы сможем только оценивать, насколько убедительно выглядят ее выводы. В этом будет задействовано множество организаций, если будут выгораживать кого-то, значит, кому-то придется и взять на себя вину, а на это вряд ли кто-то захочет пойти. Традиционно, с советских времен, у нас любят списывать вину на обстоятельства непреодолимой силы: метеорит, пылевую бурю, заряженную частицу. Тут же очевиден сбой в конструкции или программе, значит, авария «имеет имя и фамилию».

— Насколько стандартной можно считать такую неудачу? Такого рода поломки у всех случаются или это специфическая особенность подготовки именно «Луны-25»?

— Чаще всего такие аварии происходят по одной причине: из-за недофинансирования.

— В России — недофинансирование космоса?

— Вероятно, не хватало стендов для испытаний, время подгоняло, не хватало инженеров для нормальной отработки и изучения кода на предмет ошибок. Если смотреть на недавнюю мировую историю, то у других тоже случались аналогичные аварии. Это у японцев было, у Израиля было, у Индии. Сейчас индийцы успешно сели, а четыре года назад их аппарат разбился примерно так же.

Есть другой пример — Китай. У китайцев с первого раза успешно совершила посадку тяжелая станция, она выгрузила луноход, потом они дважды это повторили. Сейчас у Китая уже три станции успешно высадились на поверхность Луны — и ни одной аварии. Почему? У них очень неплохо проходили наземные испытания, они испытывали модули, они построили гигантскую ферму, где на подвесных тросах прототипы спускаемых аппаратов отрабатывали все этапы посадки. То есть китайцы подошли к проекту очень системно, очень масштабно, потратили явно больше денег, чем Роскосмос. Результат мы видим: у них все получилось, у Роскосмоса — нет.

— Столько надежд было, мы вернулись в космос…

— «Луна-25» всегда была бедным родственником. С тех пор как попала в первую федеральную космическую программу на 2005‒2015 годы, она всегда была в ущербе по сравнению флагманскими научными проектами Роскосмоса — RadioAstron, «Фобос-Грунт». В 2011 году они полетели, но «Фобос-Грунт» неудачно. А «Луну-25», тогда она еще называлась «Луна-Глоб», делать должны были на базе конструкции «Фобос-Грунт». Стало ясно, что надо переделывать. Тут Роскосмос заключил соглашение с Европейским космическим агентством на создание посадочной платформы для европейского марсохода ExoMars. Параллельно он разрабатывал вместе с немцами космический телескоп «Спектр-РГ». В общем, приоритет всегда был за международным партнерством.

К тому же ExoMars был удобен еще по одной причине: там стояли европейские «электронные мозги». В России с электроникой всегда не очень ладилось.

Поэтому всегда приоритет был за чем угодно, кроме Луны. И только в 2019 году, когда посадочную платформу ExoMars сделали и отдали европейцам, когда запустили и «Спектр-РГ», можно было выделить специалистов для того, чтобы заниматься «Луной-25». Только тогда она стала более динамично продвигаться к финалу. Но все равно переносили старт очень много раз. И главной причиной переносов в последние годы стали санкции и импортозамещение. Вот как раз прибор, который должен был обеспечивать контроль ускорения космического аппарата при включении двигателей, и был «импортозамещенным».

— То есть то, из-за чего, возможно, станция разбилась, — это «импортозамещенный» прибор?

— Мы точно не знаем, из-за чего она разбилась, но пока именно он — один из главных «подозреваемых».

— Вы сказали, что «Луной-25» вплотную занимались с 2019 года. Разве за четыре года нельзя было изучить ошибки индийцев и израильтян, перенять опыт китайцев — и сделать правильно прибор?

— С этим прибором история была вообще забавная. Их было два: БИБ и «Биус-Л». Второй разрабатывали на замену первому. Где-то за полгода до старта, в конце 2022 года, прошла информация, что оба прибора не соответствуют техническому заданию. И вместо того, чтобы переделывать приборы, Роскосмос стал переписывать техническое задание. Чтобы приборы под него подходили.

— Это как?

— Это неофициальная информация, но об этом писали даже российские СМИ, а Роскосмос не пытался это опровергнуть. Так что верить этому, видимо, можно. Но это действительно нонсенс — переписывать техническое задание под прибор в надежде, что все прокатит.

— Получается, в Роскосмосе знали, что с их прибором что-то не так, что они переписывают техзадание заведомо под ошибку, что «Луна-25» может не сесть?

— В Роскосмосе старались путем исправления алгоритмов компенсировать эти ошибки и надеялись, что получится. Но известно, что ошибки у «Луны-25» уже проявились, когда она провела первую коррекцию траектории на пути к Луне. Она ушла за пределы расчетного диапазона, потребовалось второй раз включать ракетные двигатели, чтобы скомпенсировать нерасчетную траекторию и выйти на нужную. Это получилось. Потом она смогла выйти на окололунную орбиту, потом — на высоту 100 километров, это тоже получилось. Это показывает, что в какой-то степени в Роскосмосе могли контролировать неточности. 

— Торопились именно потому, что надо было опередить индийцев?

— Запускать «Луну-25» как раз очень долго не торопились. Но получилось так, что летели фактически ноздря в ноздрю с индийцами. То, что надо спешить, стало ясно в последние дни перед стартом. В Роскосмосе понимали, что успевают раньше, и сильно по этому поводу не переживали, потому что посадка «Луны-25» намечалась на 21 августа, а индийского «Чандраяна-3» — на 23 августа. Когда выяснилось, что есть проблема и лучше бы задержаться, в Роскосмосе вспомнили про гонку.

— А задержаться на том этапе, когда проблема стала очевидна, еще можно было?

— «Луна-25» могла болтаться на окололунной орбите сколько угодно долго. То есть садиться она могла не каждый день, сесть ей нужно было в лунное утро. Она питается от солнечных батарей, поэтому ей требовался целый лунный день, чтобы зарядить аккумуляторы, чтобы получить первые результаты. Просто лунная ночь — это холодно, это страшно, есть вероятность отказа, и чтобы не допустить его, нужно успеть много сделать за первый день. Но у «Луны-25» был радиоизотопный обогреватель, чтобы пережить лунную ночь и снова начать работать, когда наступит новый лунный день. То есть в принципе она могла бы на месяц остаться на орбите, провести все необходимые испытания, перепроверки, а садиться на следующее лунное утро — через месяц.

— Месяц — это не критично?

— У «Луны-25» был заложен срок активного существования космического аппарата один год. Если бы она вместо 12 месяцев проработала на поверхности 11 месяцев, ничего фундаментально Роскосмос бы не потерял. Зато была бы выше надежность посадки. Но они решили погоняться с индийцами.

— Почему так важно именно первенство? Что такое может сделать первый прилунившийся на этом полюсе, чего уже не сможет второй?

— Это больше напоминает спорт: пришедший вторым теряет какие-нибудь миллисекунды, но он второй, а это не так круто.

— Только круто? Или какие-то научные данные раньше нас получат, какие-то стратегические преимущества мы упустим?

— Исключительно «крутизна». Или на официальном языке — «вопросы государственного престижа». Кто первый сделал — тот молодец.

Почему вообще Индия нацелилась именно на лунные полюса? Потому что туда китайцы не садились, а у Индии своего рода гонка с Китаем. Индия, конечно, находится в положении догоняющего, но следит за тем, куда Китай не успел добраться, и старается там обеспечить себе первенство. Например, китайцы не смогли запустить свой первый спутник на Марс, потому что он должен был лететь на «Фобос-Грунте». Индия запустила свой спутник на Марс и обогнала Китай. Китай отправил туда марсоход — Индия отстала.

Точно так же получилось с Луной. Сначала Китай запустил спутники, потом — Индия. Китай высадил луноход — Индия постаралась это сделать 2019-м и не смогла. Но Китай сажал луноход ближе к экватору, а в полярных регионах Луны еще не садился никто. Получается, Индия в этом не просто обошла Китай, а вообще первой высадилась на лунном полюсе.

И пилотируемая космонавтика, и астрофизические исследования, и вообще любые исследования в космосе несут очень высокий заряд того, что называется государственным престижем. Всегда сначала идут пропаганда, престиж, только потом — наука. Потому что ученые могут сколько угодно строить планы и ставить задачи, но деньги выделяют политики. И успех ученого не только в том, чтобы провести исследование, а еще и в том, чтобы убедить политиков выделить деньги. Но для политиков это всегда вопросы государственного престижа. И власть выделяет деньги исходя из своих представлений о приоритетах государства.

В случае с «Чандраяном» — он только сел, а премьер-министр Индии на саммите БРИКС уже стал говорить о совместном космическом альянсе. Контекст был очевиден: Индия смогла высадиться на Луне, и она же предлагает инициативу, связанную с космосом. Вот вам наука как инструмент политики.

— А Индия вообще знала, что участвует в гонке с Россией? Она в принципе с Россией в космосе соперничает?

— Нет. Индия ориентируется на Китай. То есть индийцы, конечно, знали про «Луну-25», но они не переживали, что окажутся на лунном полюсе позднее русских. Они могли сдвинуть старт на пару дней, чтобы «Чандраян» сел раньше «Луны-25», но их вполне устраивало полететь через два дня после русских. Заметных усилий в конкуренции с Роскосмосом они не демонстрировали. Ориентир для них — китайская космонавтика. Сами они нигде об этом не говорят, но если посмотреть реализацию их научных проектов в космосе, то очень заметно, что они ориентируются на Китай. Сейчас у Китая успешно завершил работу марсоход, космический аппарат возле Марса крутился, а Индия уже начинает строить космический аппарат для Венеры. Им резко понадобилась Венера, потому что там не были китайцы.

— «Луну-25» готовили с начала нулевых, и наверняка в проекте активно участвовали «наши западные партнеры». Что из этого партнерства уцелело после 2014-го, что сыграло роль в подготовке проекта?

— Как раз «Луна-25» была космической станцией, меньше других ориентированной на сотрудничество с кем бы то ни было. На ней планировали разместить небольшой шведский прибор и еще один европейский модуль контроля поверхности, но это должно было произойти в рамках испытаний и особенно важной роли не играло. Шведы ушли в 2015 году, перенесли свой прибор на китайский аппарат, и он спокойно полетел. И вот то, что «Луна-25» была практически самобытной российской программой, было ее слабым местом.

С 1991 года и до самого 2022-го Роскосмос всегда отдавал приоритет международным проектам. Во-первых, от этого не откажешься, потому что это вопрос международного престижа. Во-вторых, иностранцы денег давали. И вообще считалось, что, если в проекте участвуют и другие страны, он сам по себе перспективнее.

— Почему тогда «Луну-25» решили делать такой «самобытной»? Другие страны не захотели участвовать или их не звали?

— Сотрудничество планировалось по будущим проектам. На «Луне-27», например, предполагалось поставить европейское буровое устройство, чтобы оно могло забуриться в Луну поглубже. Кроме того, в проекте «Луна-27» собирались участвовать и индийцы, они хотели поставить туда свой луноход. Тот самый, который как раз сейчас на Луне уже выгрузился.

«Луна-25» позиционировалась Роскосмосом как чисто тренировочный проект: российские специалисты должны были научиться высаживаться на лунном полюсе. Приборов на ней стояло примерно 20 килограммов, это довольно мало для 1200-килограммового аппарата. Ему дали, конечно, хорошее задание по поиску воды в грунте, но более масштабно и эта задача должна была возлагаться на «Луну-27». Получалось, что «Луна-25» для инженеров — это «учебная парта», за которой они должны были заново научиться садиться на Луну, для ученых это — попытка первыми копнуть лунную воду на лунных полюсах. Дальше уже можно было бы подключать разных партнеров.

— «Луна-25» в какой-то момент просто пропала со связи. Это случилось из-за падения или еще до него?

— Сейчас мы уже знаем, что связь прервалась тогда, когда станция размазалась о поверхность Луны. Но в целом, еще когда европейцы собирались установить на российскую станцию свой оптический прибор, они помогали Роскосмосу использовать европейские наземные станции, в том числе и в Австралии. Это увеличило бы временной промежуток, в течение которого была возможна связь с космическим аппаратом. Сейчас, например, индийцам в этом помогают и США, и Европа. Индийцы пользуются наземными станциями NASA, чтобы получать информацию со своего аппарата. Это, конечно, расширяет возможности: ты можешь работать со своим аппаратом в течение всех земных суток, а не только 8‒10 часов.

— А у Роскосмоса связь с «Луной-25» была только 8‒10 часов в сутки?

— Да, работать можно было только до тех пор, пока Луна стоит над Россией. Зашла Луна — всё, сидим отдыхаем.

— Советский Союз ведь тоже не всегда сильно сотрудничал в космосе с другими странами. Как тогда обеспечивалась связь?

— У Советского Союза был собственный космический флот, он ходил в разных океанах, позволяя поддерживать связь с космическими аппаратами в любое время суток, в том числе и тогда, когда этого нельзя было сделать с территории СССР. Сейчас все эти корабли порезали на металлолом.

— Что теперь будет с «Луной-26» и «Луной-27»?

— Со слов главы Роскосмоса мы знаем, что оба проекта перенесены. Роскосмос и раньше сдвигал запуск «Луны-25», и тогда было понятно, что «Луна-26» и «Луна-27» тоже сдвигаются. Но все эти переносы никогда не перешагивали рубеж 2025 года. Потому что Роскосмос работает по 10-летним федеральным космическим программам. В программе на 2015‒2024 годы прописаны запуски этих космических аппаратов, то есть деньги на них выделены. Роскосмос обязан был запустить их до 2025 года. Но в 2022 году случился форс-мажор. Санкции обрушились гораздо более жесткие, и у России резко выросла потребность в любой иностранной электронике.

— На «лунную» электронику денег не хватает?

— Дело не в деньгах, а именно в самой электронике и вычислительной технике, которую можно использовать в космосе. Точно так же ее можно использовать для решения некоторых других задач, у Минобороны таких задач побольше, и они, с их точки зрения, важнее. Поэтому 

Скорее всего, Роскосмос просто физически уже не может повторить конструкцию «Луны-25», чтобы запустить ее как «Луну-27», хотя изначально так и предполагалось. Не может — именно из-за новых санкций. Для «Луны-25» комплектующие успели закупить до 2022 года, а повторить ее уже нельзя из-за новых ограничений. Чтобы подготовить запуск, надо будет очень многое заново переделывать.

И, наконец, самое важное. Поскольку Роскосмос живет по десятилетним программам, следующую будут утверждать в 2024 году. Написать-то ее Роскосмос может, но сколько ему дадут денег, дадут ли в принципе денег на «Луну-26» и «Луну-27», вопрос открытый. В 2015 году, когда утверждалась предыдущая космическая программа, Роскосмос написал программу на 3,4 триллиона рублей в течение 10 лет. Фактически за восемь лет он получил 1,4 триллиона. То есть около 40% того, что планировалось. Как повлияют на финансирование космоса текущие политические реалии, сейчас не скажет никто.

«Луна-27» — аппарат для посадки в южном приполярье, но к тому времени, когда до проекта дойдет дело, туда долетят уже и американцы, и китайцы, и они не просто пробурят приполярный регион, но и привезут оттуда грунт. У Роскосмоса возможностей таких пока нет. Риск отказа велик, вероятность международного позора высока.

— Какие еще амбициозные, перспективные и масштабные проекты в космосе, кроме лунных, есть сейчас у России?

— Есть космические телескопы, проект «Спектр-УФ». Он тоже развивался слабо, потому что тоже не предполагал большого иностранного участия. Возможно, теперь это станет его преимуществом. При этом и он сильно зависит от подсанкционных компонентов. Для него требуется очень мощная фотоматрица. Изначально предполагалось заказывать ее в Европе или в США, но эта возможность отпала еще в 2014 году. Потом вроде бы нашли вариант с заказом у японцев, но в 2022-м и японская фотоматрица тоже отпала.

Есть еще амбициозный проект. Если «Спектр-УФ» можно называть «русским Хабблом», то проект космической обсерватории «Миллиметрон», или «Спектр-М», — это «русский Джеймс Уэбб». Он включает очень сложное многосоставное зеркало, для этого тоже потребуется матрица иностранного производства, и неизвестно, кто готов будет ее предоставить.

А самое главное, что «Спектр-М» должен полететь на ракете «Ангара-А5В» с водородным разгонным блоком. Этого разгонного блока сейчас нет. И о разработке его пока не слышно.

С Марсом ставку делали на ExoMars, но это совместно с европейцами. Когда европейцы вышли из проекта и отказались лететь на российском аппарате, Рогозин уверял, что мы и так ExoMars запустим, на «Ангаре» отправим. Но это сотрясание воздуха. Ни в какую государственную программу этот проект не включен, никакой научной задачи перед ним не поставили, денег на него никто не выделял. Собственно, на этом всё — если говорить о научных проектах, которые должны расширять наши знания о космосе, которые несут вот эту составляющую государственного престижа, выраженного не в толщине боеголовок, а в том, как конкретное государство обогащает человечество новыми знаниями…

— Как же мы пришли к этому? Советский Союз был в космосе самый-самый — Sputnik, Gagarin, все такое. Как получилось, что Россия не может обойтись без сотрудничества в космосе с другими странами?

— В Советском Союзе все-таки была своя электроника. Сейчас таких производств в России нет, и ничего подобного сделать уже нельзя, а старое неконкурентоспособно.

Ну и зачем нужно непременно свое производство? Россия на протяжении 30 лет отлично вписывалась в мировую экономику, в мировые производственные цепочки. Нет в мире такой экономики, которая абсолютно все делает для себя сама. И США, и Китай обмениваются с остальным миром либо интеллектуальной собственностью, либо какими-то комплектующими. Все зависят друг от друга, и это нормально. Это разделение труда, когда каждый специализируется на каком-то одном направлении, что-то у него получается лучше, чем у всех остальных, зато у этих «остальных» есть свои передовые направления. Потом все друг с другом обмениваются.

— Индийцы свой «Чандраян» создавали и запускали сами или сотрудничали с остальным миром?

— Чтобы купить тайваньскую электронику, им со всем миром сотрудничать не надо, они могут ее просто купить. Потому что на Индию не наложены санкции. Индия — равноправный участник в мировой экономике. Она делает свои ракетные двигатели, системы посадки, в этом плане индийцы молодцы, у них достаточно самобытная космонавтика. Но все, чего не хватает, они покупают на мировом рынке. И Россия могла до 2014 года. Но в 2014 году случилось такое, чего ни один конструктор ракетной техники, ни один академик и представить себе не мог. И космонавтика попала под удар, потому что совершенно к этому не готовилась. После 2014 года она пыталась перестроиться, искала альтернативные варианты. Но как только худо-бедно научилась жить в условиях тех ограничений, возникли новые — 2022 года. И космонавтика оказалась в ступоре, потому что все надо переделывать.

Это касается не только межпланетной космонавтики, это ударило и по системе ГЛОНАСС. Потому что это большая серия, требовалось искать сразу большое количество поставщиков. Причем поставки надо рассчитывать на годы вперед, потому что спутники выходят из строя, их надо заменять, то есть по одному-два в год делать и запускать. Если сегодня ты можешь купить комплектующие, а завтра уже нет, то вся конструкция становится бессмысленной.

Космонавтика пострадала очень серьезно. Причем не ракеты. Когда Роскосмос возглавлял еще Рогозин, его журналисты часто спрашивали, как живется при санкциях. И он отвечал: наши ракеты, мол, санкций не боятся. Конечно, не боятся, потому что конструкция ракет пришла еще из советских времен, это просто железо. Это всего лишь средство доставки, главное — что и зачем доставлять. И когда запускалась «Луна-25», никто не сомневался, что в сторону Луны она уж точно улетит. Это Роскосмос умеет. А вот когда доходит дело до «электронных мозгов», до космических аппаратов, до межпланетных станций, тут проблемы и вылезают.

* Внесена в реестр «иноагентов».