Тени Гофмана и куриная косточка

Церемонию открытия кинофестиваля «Короче» в идеально отремонтированном и снабженном кондиционерами (при аномальной температуре +34 это существенно) Калининградском драмтеатре вели любимцы публики, сериальный вампир Юрий Стоянов и Петр Натаров из «Пищеблока». Это был показательный мастер-класс. Натаров мучительно пытался «присвоить» написанный текст, Стоянов «чужое» щедро сдабривал «своим». И даже обращался со сцены к главному продюсеру фестиваля Антону Калинкину: «Ты просил этого не говорить, но я все же скажу!» Мастер, как сказали бы раньше, «разговорного жанра» купался в аплодисментах. Пару лет назад он уже вел церемонию открытия. И Натаров спросил его, что изменилось с тех пор. Что изменилось?! Стоянов смотрел на соведущего явно призывного возраста с изумлением: 

Потом был «Замок из дождя» и Пресняков поднял зал.

Среди первых награжденных — руководители национального кинематографа Якутии: зампредседателя правительства Республики Саха (Якутия) Юрий Куприянов и руководитель компании «Сахафильм» Алексей Егоров. Заметим, именно в Якутии сегодня свободно дышится независимому авторскому кино. Мало того, что находятся средства, хоть и скромные, на кинопроизодство, так его еще и смотрят свои зрители, многие из которых по совместительству участники съемок.

Потом было представление фильма «Сказки Гофмана» Тины Баркалая. И Юрий Стоянов наконец-то встретился с Максимом Стояновым, сыгравшим в фильме одну из главных ролей, и пропел ему аллилуйю.

Главное открытие «Сказок Гофмана» — Екатерина Вилкова. Ее затюканная скотским мужем робкая подслеповатая Надежда служит культуре в библиотеке и гардеробе театра. Пока «киносъемщики» не обратят внимания на ее руки. Поэтому сначала Надежду расчленят — в кинематографическом смысле, и она станет hands models — дублершей рук разнообразных актрис на съемках кино и рекламы. А потом она релоцируется из некрасивой несправедливой реальности, где она всегда жертва, — в сказочные гофмановские облака и тени.

Мы после показа вспоминали наших известных кинобиблиотекарш: Наталью Негоду из фильма «Бубен, барабан», Чулпан Хаматову из «Петровых в гриппе» и любительницу священных книг Евгению Дмитриеву из «Библиотекаря». Все они по-своему, бестрепетно вправляли вывихи сошедшего с ума мира.

Наша героиня не такая.

Надежду Страхову — обидит каждый, потому что безответная, безотказная. Недолюбленная. У нее низкая самооценка, она витает в облаках, ею можно понукать, садиться на голову. Бить по правой щеке. Изменять на супружеской кровати с такой же безответной эмигранткой… Поэтому Надя искренне благодарна своему оскотинившемуся мужу (Максим Стоянов) буквально за все. А особенно за то, что когда-то женился на ней — серой мыши.

У Нади с детства астигматизм, поэтому она закрывает один глаз, меняет фокус: и мир ради нее сдвигается в какую-то волшебную — или ей так кажется — зону.

В фильме много музыки Оффенбаха и много закадрового голоса Алексея Гуськова. Как будто автор себе не доверяет, ищет подкрепления истории, которая почти реальная, но робкими шагами вместе с героиней мигрирует в сказку. И муж здесь почти Крысиный Король, а Евгений Цыганов — снова меланхолический антипринц. Сбилась со счета, уж сколь их.

«Бери да помни», режиссер Байбулат Батулла.

Небольшая деревня, деревянные ворота с цветочками, куры, изгороди. Все друг у друга как на ладони. Шестилетний Ильхам скучает по родителям. Ждет, когда же они его заберут. Он не знает, что папа и мама разбились в авиакатастрофе. Ни дедушка Расим, ни бабушка Суфие не находят слов сказать ребенку правду. Пытаются… и не могут. И тогда дед вспоминает старую игру «Бери да помни»: надо разломать куриную косточку, у кого длинная часть — может загадать проигравшему желание. Все начнется с ведра мороженого и ванны с «Фантой», а завершится ремонтом школы, открытием местного кафе и неказистыми монологами местного мента для «Камеди Клаба». По велению мечты бабушка превращается в робота, Бэтмена и Минни Маус, дедушка оживляет из тряпочки мышь, готов строить из пчелиного улья самолет, чтобы Ильхам мог полететь. А пока никто не видит, прикладывается к бутылке, запивает горечь — горькой. В озвучке татарская и японская эстрада и какое-то странное восточное кантри. Кино семейное, зрительское, незамысловатое. Местами с перебором. Но трогательное. Вроде меньшовской комедии «Любовь и голуби». Зрительницы плакали.

Бабушка, мощно сыгранная Розой Хайруллиной, тоже в какой-то момент не выдержит, нарушит законы игры и будет горько-безутешно плакать. «Чего это она?» — удивится Ильхам. «Это я загадал ей такое желание», — успокоит ребенка Расим. «Ну и желания у тебя!» — рассердится внук.

Заметим, что старики автору удались отлично, а вот ребенок получился скорее функцией. 

Совсем молодой режиссер Байбулат Батулла рассказал, что решил снять фильм, когда его отец, которому за 80, признался, что в их отношениях с мамой случился кризис. Ну нет больше взаимопонимания. «Ну что, к психологу их отправлять?» — разводит руками Байбулат. И тогда он придумал эту историю, в которой мечта спорит с рутиной, с кризисом третьего возраста… даже с неизбежным. А горе оказывается импульсом для надежды.

Деда сыграл отец режиссера Рабит Батулла, чем-то похожий на Миядзаки (отсюда и японский акцент в фильме), в прошлом актер, известный в Татарстане человек. Это Роза Хайруллина его выбрала и режиссера-сына убедила. Во время работы отец помолодел: к репетициям знал наизусть текст, тренировался по утрам, чтобы ходить без трости, похудел. Близкие говорят, что съемки помогли ему победить старческую апатию. «Мама теперь спрашивает, — говорит режиссер, — нет ли еще каких-то для него проектов. Работа лечит».

Байбулат — выпускник Московской школы кино, ученик Алексея Попогребского.

Фильм в прокат 14 сентября выпустит «Атмосфера кино».

Тема «дети–родители» во всех оттенках — снова сквозная в программе.

Конкурс короткого метра начался с картины «Калининград, проспект Калинина, 107, 5, 236039 Марк Янсонс». Это кино под эгидой «Догмы-95». То есть полностью документальная камера, никакого специального света, звука.

Молодая девушка после смерти матери ищет давно потерянного отца, литовца, как его описывают — «маленького, рыжего», когда-то работавшего в зоопарке. Заглядываем в квартиру, где он жил, в зоопарк, едем в автобусе на Балтийскую косу и даже в Кенигсбергский собор. Но ни молитва, ни орган, ни божественный Бах не помогут. След конкретного Марка Янсонса, кажется, исчез в мокром холодном прибрежном песке, растворился в морозном зимнем воздухе Кенигсберга — города, тоже исчезнувшего в прошлом, обернувшегося чем-то другим, незнакомым.