Фото: Дмитрий Лебедев / Коммерсантъ
Экономический кризис 1998 года, кульминацией которого стал отказ правительства России оплачивать свои финансовые обязательства, — странная история. Хорошо известна последовательность событий, существуют научные исследования, которые подробно описывают механизмы кризиса. И все-таки… что же стало его причиной?
Результаты опроса соучастников «Новой»
Случившееся в августе 1998-го запомнилось, прежде всего, потому, что мало кто мог предсказать грядущие потрясения.
Еще в конце 1997 года ситуация не выглядела катастрофической. Да, бюджет был дефицитным, но размер этого дефицита не превышал 5,7% ВВП. Из общей суммы дефицита внутренними заимствованиями было профинансировано 3,1% ВВП, а сам внутренний долг составлял 19,3% ВВП (на конец 1997 года).
Это не критические показатели по любым международным меркам. С этим был согласен и Центральный банк, не скрывавший своих целей по валютному курсу: доллар должен был стоить около 6,1 рубля.
За политику завышенного валютного курса Центробанк впоследствии и критиковали. Но у финансового регулятора была своя логика — твердый рубль должен был служить «номинальным якорем инфляции». В этом была своя правда —
доля импорта на российском потребительском рынке достигала 49%, импортеры закладывали рост курса доллара в свои издержки, и это тянуло цены вверх.
Но и «отечественный товаропроизводитель» при каждом удобном случае повышал цены на свою продукцию, мотивируя это падением курса рубля. Стабильный рубль должен был затормозить инфляцию, и это действительно сработало.
Если в 1996 году темп роста цен предприятий — производителей промышленной продукции составлял 25,6%, то в 1997 году показатель опустился до 7,4%. В 1996 году цены в капитальном строительстве выросли в 1,4 раза, а в 1997 году — на 5%. Розничный товарооборот в 1997 году вырос на 3,8% — тоже лучший результат за 1990-е годы. Реальные располагаемые доходы граждан увеличились на 6,2%. В 1997 году индекс потребительских цен вырос только на 11%. В сравнении с показателями предыдущих лет это выглядело настоящим достижением, так же, как и стабильный рубль, которым гордился Центральный банк.
Поэтому совместное Заявление правительства и Центрального банка, опубликованное в 9.30 17 августа 1998 года ошеломило россиян.
«Кризис на мировых финансовых рынках застал российскую экономику в начале подъема. С октября 1997 года правительство и Банк России защищают главные достижения экономической политики последних лет — стабильные цены и твердый рубль, а значит, и уровень жизни народа.
В результате ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры и неудовлетворительного положения дел с доходами бюджета резко обострилась проблема управления государственным долгом. Расходы по погашению ранее выпущенных государственных бумаг и уплате процентных платежей по ним при низком уровне налоговых поступлений стали непомерным бременем для государственного бюджета. Правительство России вынуждено сокращать внутренний государственный долг, урезая расходы федерального бюджета, осуществляя внешние заимствования. В июле экономическая программа правительства была поддержана международными финансовыми организациями и ведущими странами мира.
Однако углубляющийся кризис в Азии, новое падение мировых цен на нефть не позволило восстановить доверие к российским ценным бумагам, а значит, облегчить положение бюджета. Продолжается сокращение валютных резервов страны, банковская система стала испытывать определенные трудности…
В этой ситуации правительство и Банк России считают необходимым предпринять комплекс мер, направленный на нормализацию финансовой и бюджетной политики…»
Определенные трудности, о которых говорили правительство и финансовый регулятор, были вот какого рода:
Доходы бюджета 1998 года составляли 376,5 млрд рублей, а расходы — 499,9 млрд рублей.
Источников для наполнения бюджета было два — налоги и заимствования.
На конец 1997 года просроченная задолженность в российской экономике превысила 53% по отношению к годовому ВВП, половина расчетов между промышленными предприятиями обеспечивалась за счет бартера и взаимозачетов.
Собранных налогов не хватало, чтобы покрыть дефицит, правительство выпускало государственные казначейские обязательства под высокий процент. Стабильный курс российской валюты позволял превращать рубли, заработанные на ГКО, в доллары, причем с большой прибылью. Схема «взять в долг валюту — обменять на рубли — купить ГКО — продать ГКО — поменять рубли на валюту — вернуть кредит» приносила около 20% годовых доходности в долларах. А рублевый годовой доход по ГКО с 18% в июле 1997 года увеличился в июне 1998 года до 65%.
Происходящее все больше напоминало азартную игру. Не платят налоги — ну и не надо. Выпустим ГКО и профинансируем бюджетные обязательства. Знаем, что опора бюджета — налоги на добычу полезных ископаемых, на экспорт и импорт. Подорожает нефть — расплатимся по долгам. А твердый рубль — страховка от коллапса потребительского рынка и «пустых полок».
Рубль держался. За первые шесть месяцев 1998 года его курс снизился на 4,03% при инфляции 4,06%. Стабильность была куплена за счет золотовалютных резервов ЦБ — они сократились на 12,8%, составив $15 млрд.
Но управлять ситуацией становилось все труднее. По итогам июля 1998 года правительству удалось разместить долговые бумаги всего на 13,8 млрд руб., притом что в целом на выплаты по госдолгу требовалось 38,8 млрд. Из оставшихся 25 млрд руб. около 7 млрд составляла задолженность перед ЦБ. Еще 18 млрд нужно было заплатить из бюджетных источников. Кроме того, Сбербанк предъявил к оплате все имевшиеся у него ГКО со сроком погашения в июле и получил за них в общей сложности 12,4 млрд руб.
Новых источников пополнения бюджета не было. В августе рухнул рынок ГКО: доходность трехлетних бумаг превышала уже 200%. Центральный банк выделил нескольким коммерческим банкам чрезвычайные кредиты, очевидно, рассчитывая, что они поддержат рынок ГКО. Но банкиры направили эти средства на закупку валюты, и судьба рубля оказалась решена.
Нам не повезло, говорило правительство в своем заявлении, все дело во внешних факторах — конъюнктура подвела!
Август 1998 года. «Мост-Банк» на Тверской улице. Фото: Сергей Михеев / Коммерсантъ
План правительства включал три комплекса мер.
Но в нем было ровно то, что содержится в определении термина. Суверенный дефолт — это банкротство правительства, то есть отказ от платежей по внешним и внутренним долгам.
К этому моменту российский внутренний долг насчитывал примерно 340 млрд рублей (55 млрд долларов по тогдашнему курсу), а внешний долг, который на две трети был наследством советского времени, — примерно 150 млрд долларов.
Плюс обязательства коммерческих банков, включавшие фьючерсные рублевые контракты общей стоимостью примерно 6 млрд долларов…
Мартин Гилман, постоянный представитель МВФ в России в 1996–2002 годах, автор книги «Дефолт, которого могло не быть», вспоминал о событиях того дня.
«…На рынках в России и за рубежом царила полная неразбериха, и даже при том, что за выходные было много утечек информации, понятно, что сообщение послужило для всех шоком.
До сих пор непонятно, зачем понадобилось создавать всю эту неразбериху, почему правительство готовило пакет «на коленке», не прибегнув вплоть до публикации заявления к услугам хотя бы своих отнюдь не дешевых иностранных юридических и финансовых консультантов. Не было предусмотрено никакого механизма для разъяснения практических последствий сделанного заявления и для обработки бесчисленных запросов, посыпавшихся от растревоженных инвесторов и их юристов.
17 августа 1998 года в России стали называть «черным понедельником». С моей точки зрения, те события стали водоразделом в развитии российской экономики и одновременно наихудшим результатом политической грызни на верхних уровнях власти. Однако важно понимать, что и после правительственного заявления главные причины кризиса никуда не исчезли, поменялась только их экономическая и политическая форма».
Результаты опроса соучастников «Новой»
Девальвация обернулась потрясением для потребительского рынка. Официальная среднемесячная начисленная заработная плата летом 1998 года достигла 1122 рублей, что составляло $181… теперь по отношению к импорту она уменьшилась втрое.
25 августа 1998 года. Москва. Клиенты банка СБС-АГРО стоят в очереди в надежде получить свои вклады. Фото: ITAR-TASS
Так все-таки, что же стало причиной кризиса и можно ли было его избежать?
Согласно одной версии, кризис не был чем-то предопределенным — правительству действительно «не повезло» со внешней конъюнктурой. Спрос на российские ГКО определялся не только внутренними, но и внешними обстоятельствами. На финансовых рынках Юго-Восточной Азии в 1997 году начался кризис, который спровоцировал отток средств со всех emerging markets, включая российский рынок. За полгода цена на нефть снизилась вдвое, оказавшись на уровне $10, соответственно, сократился и приток валюты в страну.
Поступления от внешнеэкономической деятельности обеспечивали около 30% доходной части бюджета. Если бы не паника инвесторов, не отток валюты, не падение сырьевых доходов — все могло быть иначе.
Согласно другой версии, причина кризиса носила системный характер.
Правительство не смогло в полной мере воспользоваться сравнительно благоприятными условиями для проведения структурных и институциональных реформ, открывшихся со второй половины 1996 года. В этот период страна жила при стабильных ценах и курсе рубля, росли организованные сбережения населения, сформировалась относительно надежная банковская система. Это создавало условия для перехода к следующему этапу реформ — реформам на микроуровне, затрагивающем предприятия, социальную сферу, государственные расходы, налоговую систему. Но преобразования не были доведены до конца, а во многих случаях — и не начаты.
Как писал российский экономист Сергей Журавлев:
«…требовались массированные новые инвестиции, но условия для их привлечения, в том и числе и через механизмы государственного участия, так и не были созданы. Как следствие, консервировалась примитивная структура промышленности и экспорта, неспособность реального сектора производить конкурентоспособные в мировом понимании товары и услуги. Массив новых, адаптированных к рынку предприятий оставался все еще слишком малозаметным и не мог компенсировать прогрессирующую деградацию старых, безнадежно отставших технологически и управленчески производств.
Из-за откладывания назревших структурных реформ, из-за отсутствия согласия в ветвях власти государственные финансы, по сути дела, оставались в том же состоянии, что и во времена гиперинфляции, несмотря на внешние признаки стабилизации.
В целом успокоенность видимостью достигнутого в первые годы второй половины 90-х прогресса можно, наверное, сравнить с позицией властей времен перестройки. Они также, разрешив предприятиям распоряжаться заработанной прибылью, а населению — создавать кооперативы, по-видимому, полагали, что произвели назревшие и нужные преобразования в экономическом механизме, и осталось только немного подождать, пока они заработают, не чувствуя, что стремительно движутся навстречу катастрофе…»
Результаты опроса соучастников «Новой»
Это академическое объяснение, однако, не дает ответа на главный вопрос — какими соображениями руководствовались конкретные люди, принимавшие совершенно определенные решения.
Весной 1998 года все вроде бы понимали, что невозможно и удерживать курс рубля, и одновременно платить высокие проценты по ГКО в условиях дефицита бюджета и платежного баланса. Прагматиками проявили себя только инвесторы, в первую очередь российские, которые начали массовый сброс долговых обязательств РФ, что в итоге и стало спусковым крючком кризиса.
Однако, как проницательно замечал Мартин Гилман.
«…чтобы понять, почему события развивались так, а не иначе, почему и как принимались те решения, а не иные — и с российской стороны, и на рынках, и в МВФ, и в западных правительствах, — нужно ясно представить себе, что все участники имели очень мало достоверной информации о происходившем.
Успешно провести рыночные реформы можно было только путем решительного напора, не давая противникам времени и возможности объединиться. При этом внутри нарождавшейся бизнес-элиты единой позиции в отношении реформ не было. Одну ее часть составляли те, кто уже успел получить солидные активы и отныне был заинтересован в том, чтобы консолидировать их, — они отдавали предпочтение режиму, все более основывающемуся на главенстве закона и рыночных принципах, а не на былой практике закулисных чиновничьих махинаций. Другую же часть составляли те, кто, наоборот, произошедшим переделом собственности был крайне недоволен и считал его либо несправедливым, либо незавершенным; их устремлениям правительство, последовательно проводящее экономические реформы, могло только помешать…»
Видимо, здесь и кроется ключ к ответу на загадку дефолта 1998 года. Его действительной причиной был конфликт элит — тех, кто смог завладеть бывшей социалистической собственностью раньше, и тех, кто только рассчитывал это сделать.
Не было никакого противостояния сторонников и противников реформ, «либералов» и «государственников» — была борьба за собственность, в процессе которой элитарии так увлеклись, что «просмотрели» кризис.
«…Как и многие другие сторонние наблюдатели, тогда, в разгар событий, я не до конца понимал эти борющиеся за власть и ресурсы силы, преувеличивал значение институтов и недооценивал роль отдельных людей, особенно тех, кем двигали корысть, жажда мести или страх. Но сегодня я понимаю, насколько мы часто были наивны… Российские руководители, на мой взгляд, принимали решения, не учитывая экономический контекст и не задумываясь о возможных последствиях. Иногда эти решения вообще казались чистой импровизацией.
Не вдаваясь в мотивировки российских политиков, скажу лишь, что у руководителей страны, похоже, была убежденность в том, что Россия слишком велика, слишком важна, слишком сильно вооружена, что ее крах чересчур опасен и потому недопустим и что Запад в любом случае будет вынужден ее спасать — и, в частности, выделит через МВФ необходимую помощь. На рынках, во всяком случае, многие исходили именно из этого соображения…» — горько заключает бывший представитель МВФ.
Судя по всему, в ситуации «определенных трудностей» многие решения в России продолжают приниматься исходя именно из соображения, о котором пишет Мартин Гилман.
Тем не менее кризис многому научил российские власти. Они стремятся балансировать бюджет, остерегаются бюджетных заимствований, не любят инфляции и боятся девальвировать рубль. Не изменились только их мотивации — но тут уже никакой кризис ничему не научит.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}