«Это ж члены семьи. Как мы их бросим на голодную смерть?»

Евросоюз отменил упрощенные правила въезда для украинских беженцев с животными. Теперь они должны на общих основаниях проходить через все прививки и выдерживать карантин. Людям и зверям, которые спаслись из разрушенного дома, потеряв все, предстоит ждать на карантине 4‒5 месяцев, это время надо прожить где-то и на что-то. Спастись старым, больным, отчаявшимся людям и их старым, больным, отчаявшимся котам и собакам помогают волонтеры в России, в Украине, в Европе, они говорят друг с другом по-русски и не спрашивают паспортов. Европейские правила нормальны и справедливы. Просто писали их без расчета на спецоперации.

7 утра. Нина (имя изменено по ее просьбе) садится за руль своего джипа с большим термосом кофе. Ей надо проехать больше тысячи километров до Воронежа. Она не знает волонтера, который ждет ее там, но знает, что он привез из Таганрога большую семью: два человека, две переноски с кошками, две собаки без клеток. В Таганрог из Олешек, затопленных после взрыва Каховской ГЭС, их привез еще один волонтер. Когда есть люди, которые вот так везут семью «короткими перебежками», это хороший вариант для Нины. В прошлый раз она ездила до самых Олешек, это две с половиной тысячи километров. В Мариуполь ездила за стариками, которые сами не могли оттуда выбраться.

— Были случаи с целыми зоопарками, — грустно смеется Нина. — Как-то я везла одновременно восемь собак, шесть котов и троих пассажиров-людей. Одна из собак была, правда, моя. Это мой олешкинский «утопленник», там я его нашла и забрала к себе. Благо он маленький. В мою машину 8 собак и 6 котов нормально помещаются, еще и для людей место остается. Если животных можно везти без клеток, то людей больше влезет. А если с клетками, то у меня можно разместить две в багажнике и одну большую на заднем сиденье.

Случалось, что Нина ехала за одной семьей, а на месте выяснялось, что нужно брать еще одну, а у той, скажем, собака. Или две. Или три кошки. Сколько поместится в машину — столько Нина и возьмет. 

— Это животные, которые очень много пережили, и они прекрасно понимают, что их спасают, — говорит Нина. — Я не видела ни одного с агрессией. Как-то меня в первый момент попытался сожрать алабай, но он просто был в стрессе. И на нем был намордник. Потом он всю дорогу извинялся, ехал в машине, положив голову мне на плечо. В основном животные не просто спокойные, они пришибленные, придавленные.

Самое трудное испытание — даже не сама дорога, а граница. Граница России с ее «новыми территориями».

— Туда нас начали пускать не так давно, — замечает Нина. — В Олешках я забирала семью, у которой в доме вместо крыши был полиэтилен. Больше я ничего не увидела, потому что вокруг постоянно стреляли, мы грузились в машину очень быстро. Туда приехала с продуктами и водой для тех, кто не уезжает пока. Все волонтеры, которые оттуда вывозят людей, туда везут запасы воды, еды и бензина, газовые горелки и туристические плитки, чтобы люди хоть как-то могли готовить.

На блокпостах Нину пропускают по российскому паспорту, но обыскивают машину. Обратно, когда машина загружена дальше некуда, стоять приходится долго.

— На обратном пути «человеческие» пассажиры вынуждены проходить собеседование, это небыстро, — объясняет Нина. — В первый мой вывоз из Олешек мы приехали на «границу» в 11 часов, а выпустили нас только в восемь вечера. Еще немного — и нам пришлось бы искать, где переночевать, потому что с девяти там комендантский час. А среди моих пассажиров была очень больная бабушка, мы все время боялись, что у нее случится сердечный приступ. Я пошла к погранцам и рассказала об этом. Тогда моих пассажиров сразу взяли на собеседование. 

Еще одну семью волонтеры вывозили в три приема. Автобус взял людей, но в нем нельзя было перевозить собаку. Поэтому следом собаку везла Нина. Под Мариуполем тем временем оставались еще два члена этой семьи — старенький дедушка и его питбуль. Дедушка сидел на даче и отказывался уезжать без собаки, пока Нина не приехала за обоими.

— У них там не было отопления и практически не оставалось еды. Они с питбулем жгли костерок, чтобы согреться, и на двоих ели какие-то макароны. При этом у дедушки еще стоит однокамерный кардиостимулятор, который требует постоянной проверки: если он выходит из строя, сердце останавливается. Несмотря на то что была просто прямая угроза жизни, дедушка отказывался бросить собаку. Когда я их забрала, к нам добавились еще попутчики с четырьмя кошками, машина была забита под завязку. 

Вывоз из Олешек в несколько приемов — это уже норма, там остались люди с большими зверинцами, собственными и спасенными.

— Нас нашли люди из Олешек, у них были свои кот и две собаки, соседский кот на попечении, два пса из соседнего дома и щенок, спасенный из-под обстрелов, — продолжает Нина. — Весь их зверинец ко мне на борт не поместился, за двумя собаками я потом возвращалась. Эта семья долго хотела выехать, но они не могли бросить зверей на верную смерть. А в Олешках для животных — именно верная смерть, еды нет совсем, вода ядовитая. У этих людей размыло фундамент дома, потому что большинство фундаментов там из глины. То есть дома, может быть, не затопило, но они ползут. Они сразу не рухнули, но жить там опасно. И вот люди сидели в таком доме, не имея даже нормальной питьевой воды. Одна собака из тех, кого я везла, была тяжело отравлена, ее тошнило всю дорогу, я останавливалась, чтобы колоть ей физраствор и давать сорбенты.

Выбраться из-под обстрелов люди могут, как правило, только в сторону России. Есть вариант поехать в подконтрольную Киеву часть Украины, многие этого и хотят, там их встретит родня или украинские волонтеры. Но в Украину попасть совсем тяжело.

— Такое возможно только через Колотиловку в Белгородской области, а это два километра пешим ходом по разбитой дороге, — говорит Нина. — Раньше там машины пропускали, но сейчас этот КП строго пешеходный. Если животных много, их надо как-то паковать в переноски, переноски как-то закреплять на тележках. Когда мы отправляем людей на Колотиловку, то даем им не чемоданы, а баулы и тележки с большими колесами, потому что чемоданы там застревают и разбиваются. Но уже на той стороне украинские военные держат коридор и помогают беженцам.

— Я видела репортаж о брошенных вдоль обочины зверях, которых просто оставили у границы, — рассказывает Рита Винокур из европейской волонтерской организации «Рубикус», помогающей украинским беженцам. — Волонтеры, насколько могли, собирали этих животных по обочинам, иначе те просто умирали. Это реально страшно, когда люди спаслись со своими котами и собаками из ада, а потом вынуждены были их бросить. Но многие ведь не бросают, теперь они просто не знают, что делать.

Йорк, китайская хохлатая, инвалид чихуахуа

Дима, его мама, их собаки и кошки уже в Финляндии. Им, можно сказать, повезло, уехали из Украины в феврале этого года — еще по облегченным европейским правилам.

— Сначала мы жили в нашей квартирке, — рассказывает Дима. — Ну, как жили… Больше под столом сидели. Потом перебрались в частный дом, который оставили нам знакомые. Они попросили присматривать, чтобы никто его не размародерил. Но в начале сентября прошлого года пришлось и из этого дома уехать, потому что он приглянулся военным. Перед этим у нас прошло четыре обыска. Во время первого солдат в маске проверял мой телефон и еще мораль читал: учишься ли ты, мальчик, ученье свет, а неученье тьма. Потом нам сказали: уходите. Дали полтора часа на сборы. Мы сказали: полтора часа — это нам только собак собрать. И нам дали время до вечера.

У нас тогда уже было десять собак и пять кошек. Четыре наших собаки — Чарлик, Мальвина, Джанетта и Ася. Йорк, слепая ши-тцушка, китайская хохлатая и инвалид чихуахуа, его машина сбила, а мы выходили. И щенок был — Пуха, наша красавица. 

Родственник перевез нас с животными в другое село, километров за пять. Там почти все уцелевшие дома были заняты военными.

Там нам тоже нашли дом, хозяева которого хотели, чтобы за домом присматривали. Я очень хотел уехать, но было непонятно, как ехать с животными. Вообще-то у нас многие не уезжали потому, что у них питомцы.

В этом селе сначала прилетов не было. Потом и там начался ужас. Было страшно. В такие секунды просто падаешь на землю, руки на голову. Много раз я уже думал — всё, только бы уберечь наших животных, в нужный момент как-то их всех собрать. Позже у меня обнаружили разрыв барабанной перепонки, а я и не заметил.

Зимой стало пропадать электричество. Сначала на короткие промежутки, а потом совсем пропало. 

Как-то ночью мама вышла за баночкой компота с фонариком — и услышала очередь. Мы поняли, что ночью с фонариком не стоит выходить.

Однажды соседка вышла из дому, вдруг мы слышим звон бьющегося стекла. Выглянули, а ее дом крушат. Кто-то кричит: «Бей окна!» А у нее были хорошие трехслойные окна, они должны были и прилеты выдержать, и зимой тепло хорошо держали. Мама велела мне уйти в дом и сидеть тихо. Соседка вернулась и говорит: ничего, ребятки, главное сами живы, справлюсь, помогите только окна заделать.

Я никогда лобзик в руках не держал, а тут стал учиться, замеры с окон снимал. Вдруг вижу — едет «Урал». У меня зрение очень плохое, а очки разбились. Но «Урал» я увидел. Подумал, мне конец. Сердце колотится, в ушах шум, в глазах потемнело. Сначала стал высматривать, куда могу спрятаться, потом понял, что если меня найдут спрятавшимся, точно убьют, и пошел в их сторону с поднятыми руками. И тут как раз — очень громкий прилет где-то рядом, вибрация, свист в ушах. Я подумал, что это уже меня подстрелили, только я боли еще не чувствую. Так и упал на стенку с поднятыми руками. Это я рассказываю вам долго, а происходило все очень быстро.

В ночь на 14 декабря снаряд прилетел в дом, где мы жили. Мы до этого всё собирались переселиться в баньку, там можно было натопить, но ленились заняться переездом. Вот как раз баньку и разнесло в труху, ничего от нее не осталось. Мы в это время спали в маленькой комнатке, которую проще было обогреть. Второй снаряд попал в большую комнату, там в потолке была огромная дыра. Только мы из дома выбежали — третий прилет. Куда идти? Ночь, полный мрак. Решили идти к ближайшей соседке. Думали еще, жива ли она. И вот мы выходим, у мамы руки дрожат, она калитку закрывает. Я давай смеяться: ты зачем закрываешь, там же дома уже нет.

Соседка была жива, она нас всю ночь чаем поила и успокаивала, хотя сама была в шоке. Вот тогда мы решили окончательно, что надо уезжать. Но как? Животных мы бросить не могли. Вернулись в нашу квартирку в многоэтажке. И я начал изучать варианты, как можно выехать. Нашел организацию «Рубикус», которая помогает беженцам в Европе. Оставалось как-то добраться до Европы. Я нашел волонтеров в России.

С коммерческим перевозчиком добрались до Ростова, а оттуда нас забрала Нина. В Петербурге человек разрешил нам пожить у него на даче. Потом поехали к границе, на той стороне нас уже встретили финские волонтеры из «Рубикуса». Сейчас я сам там волонтерю, помогаю другим беженцам.

Аня и Яша

Они тоже уехали в Европу до 1 июля этого года. Их семья жила в селе рядом с Мариуполем, десять минут езды на машине. Анин муж работал на рыболовецком траулере, в декабре 2021 года его вызвали в рейс. Дома остались Аня и Яша — большой и робкий алабай.

— Страшно очень было, — рассказывает Аня. — Подруга уехала в Гамбург, мы созванивались, пока было возможно, она говорила: давай уже уезжай. А у меня Яша. Кто меня с ним повезет?

К тому времени, когда российские военные разрешили нам въезжать в Мариуполь, муж вернулся. И говорит: прорвусь, маму поищу. Съездил в город, боже, какой там страх… Хорошо, у нас запасы какие-то были — корм, мясо в морозилке. И муж стал ездить — то воду отвезет кому-то, то корм, то продуктов старикам.

Мы искали родных. У сестры дом был разрушен полностью, у племянницы тоже, мамина квартира более-менее цела, но там обрушение от авиабомбы. А с самими родными у нас связи не было, где они, мы не знали. Встретили подругу сестры, она сказала, что где-то в конце марта, как разрешили выезжать, мои все уехали в Пермь, у нас там родственники живут.

Мужа опять вызвали на работу. Уезжать ему пришлось через Россию, было очень трудно, на границе три раза допрашивали. И мне он сказал уезжать из Мариуполя. Я стала искать перевозчиков, которые нас с Яшей возьмут. Никто не хотел брать большую собаку даже до Ростова. Я нашла автобус, с нас хотели взять 10 тысяч. Потом нашелся человек, который согласился за 3 тысячи нас взять — полторы за мой билет и полторы за Яшу. Мы выехали из Мариуполя 11 апреля.

Машина приехала, нас отвезли на дачу, там были и другие беженцы. Такие прекрасные люди, эти волонтеры… Извините, что я плачу. Все добрые, чудесные люди. Как же так?..

Волонтеры сказали, что нам придется пожить на этой даче, пока они соберут денег на бензин и на билеты нам. Мы прожили там немножко больше недели. Жили как одна большая семья. Там была пара семей с кошечками, кто-то с маленькой собачкой, точно уже не помню, все перемешалось. Яша был самый большой. Но он слушался, он молодец. Поначалу он немножко испугался, но за неделю привык, понял, где гулять, где его место, даже кушать начал. Когда за нами приехала Нина, она хотела с ним познакомиться, а он от страха как гавкнул на нее и даже как бы кинулся. Он ее не укусил, но он 60 килограммов весит. И это он похудел, раньше был 75.

Ну и мы поехали с Ниной. Она везла нас с Яшей и еще мальчика с ДЦП на переднем сиденье. Он ехал в Норвегию, в Питере его забрали другие волонтеры. А меня и Яшу Нина отвезла на Ивангород и до границы.

Перед этим мне подруга помогла связаться с «Рубикусом». Там мне разработали весь маршрут. У Яши медкнижка с прививками была, мы всё соблюдали, но у него чипа не было. Чип нам поставили в Эстонии прямо на границе. Наши прививки не были просрочены, но нам все равно сделали прививку, потому что надо ее делать уже после чипа. Это было по «старым» правилам.

Дальше всю дорогу координатор из «Рубикуса» мне помогала, говорила, куда идти. Билеты нам прислали электронные. Мы с Яшей переночевали в Эстонии, оттуда в Ригу поехали, с Риги — в Лиепаю электричкой, а оттуда на пароме в Германию.

Яша у меня такой большой и на вид устрашающий, но он такой боягуз, всего боялся. Не ел, не спал. Стресс перенес больше, чем я. Во Фрайбурге нас приняли в лагере, Яша сидел на карантине. Теперь уже хорошо все. Комнатка у нас маленькая, но зато не летают ракеты над головой. Яша привык, мы гуляем. У него аппетит уже хороший.

Что изменилось для таких же семей 1 июля

Это цитаты из письма, которое разослала правительствам ЕС организация «Рубикус», помогающая беженцам — людям и животным.

— С 2013 года в Евросоюзе действует регламент о некоммерческом перемещении домашних животных, — рассказывает Татьяна, координатор из «Рубикуса». — Все страны классифицируются в зависимости от опасности распространения бешенства. Есть страны rabies controled, а есть страны с неконтролируемым бешенством, и к ним применяются самые жесткие правила ввоза животных. К таким относится и Украина.

Это была одна из первых мер, которые приняла Еврокомиссия после начала российской спецоперации: она разрешила странам ЕС применять особую статью регламента, которая разрешает в исключительных случаях принимать животное, даже если оно не соответствует всем требованиям. Украинских животных чипировали и прививали на границе, сразу при въезде. Потом их держали под наблюдением и делали анализы тоже за счет принимающих стран. Одни страны разрешали держать зверей в домашней изоляции, другие оплачивали содержание в специально выделенных под карантин помещениях. На все это Евросоюз выделил деньги.

Все это до 1 июля оплачивали, повторим, правительства принимающих стран. Мы не знаем, сколько собак и кошек въехало к ним за год и три месяца до 1 июля, но только через «Рубикус» в сутки проходило по 90‒100 заявок от украинских беженцев. И вспышек бешенства, принесенного украинскими котами и собаками, в ЕС не было.

— Вернее, был один случай, — уточняет Татьяна. — В ноябре прошлого года на границе Украины и Словакии бешенство обнаружили у домашнего кота. Чехия и Словакия сразу закрылись на карантин на 60 дней. На этот счет есть специальный алгоритм: не проводятся никакие выставки, животных из такого региона невозможно вывезти и так далее. Это был именно единичный случай, других не произошло, вспышки не допустили, но после этого Чехия, Словакия и Словения сразу ужесточили правила приема животных. И их можно понять.

Но остальные страны продолжали принимать всех по упрощенной схеме. Только с 1 июля Евросоюз объявил о возвращении к прежним правилам. Теперь для всех «потенциально опасных» стран, включая и Украину, регламент стандартный: если животное никогда не получало прививок от бешенства, ему надо поставить чип, потом вколоть одобренную в ЕС вакцину и месяц подождать, пока выработаются антитела.

— Бесплатные вакцины производства России, Украины и Белоруссии в Европе не признаются, — объясняет Татьяна. — Признаются: нидерландский Nobi-vak, французские Rabisin или Eurican, чешский Biocan признается, а Biofel той же фирмы — нет. Есть еще французский Hexadog для собак и американский Defensor. Вот и весь список. И эти вакцины недешевые.

Но дело даже не в деньгах. После прививки надо ждать месяц, на 31-й день ставать анализ на титр антител к бешенству. Потом нужно выждать еще 90 дней, чтобы убедиться: антитела — результат прививки, а не болезни. Итого — минимум четыре месяца, а вообще-то больше. Анализы надо сдавать в сертифицированных лабораториях, в России они есть только в Москве. Можно посылать образцы почтой, но это тоже время. Итого: 4‒5 месяцев минимум.

— А речь идет о человеке, у которого разрушен дом, — замечает Татьяна. — Где-то он эти месяцы должен жить. И он встает перед выбором: оставлять животное на развалинах дома, а самому спасаться, или где-то с ним жить, как-то платить за прививки и обследования, справки и сертификаты. Для человека, потерявшего все, любые деньги — большие. Волонтеры собирают им на тапочки и гигиенические принадлежности, платить за собаку — это отдельная история. Если человек уже в России и решает уезжать, он должен найти собаке или кошке передержку. Бесплатных передержек не бывает, животное нужно как минимум кормить, его нужно лечить и содержать. Поэтому люди стоят перед выбором.

Европу понять можно: там исходили из того, что большинство из тех, кто хотел уехать, уже сделали это. А те, кто едет сейчас, имели время для выполнения формальностей. Но горькая ирония в том, что именно сейчас из Украины поехали те, кому особенно трудно их выполнить.

— Сейчас остались самые-самые тяжелые случаи, — говорит Рита Винокур. — С территорий, подконтрольных России, едут люди, которые не могли выехать раньше. Это инвалиды, которые в принципе не понимали, как выезжать. Это очень больные люди, которых коммерческие перевозчики соглашались везти только за дикие деньги. Это люди с какой-то тяжелой историей, кто-то на гемодиализе, кто-то болен раком, кто-то на химиотерапии и зависит от лекарств. Это жители отдаленных деревень. Какие у деревенских зверей прививки и чипы? И это те, у кого много животных или животные крупные. За прошедшие месяцы их родные как-то устроились в Европе и начали перетаскивать самых слабых. И тут как раз — новые правила.

Джина и Жуля, сестрички

Володя и Таня потеряли дом под обстрелом, а потом пережили наводнение в Олешках. Уехали оттуда в июле. Новые-старые правила ЕС как раз вступили в силу. Теперь им надо ставить чипы и делать прививки четырем собакам — двум своим и двум соседским «спасёнышам», а еще четырем кошкам. Потом весь этот зверинец содержать во время карантина. Но они не бросили его в Олешках — не бросят и теперь.

— Два прилета в наш дом было еще 4 мая, — рассказывает Володя. — Нам с супругой повезло просто. Было полседьмого утра, мы себя неважно чувствовали. Поэтому жена еще на кухне не крутилась, а я еще не пошел кормить кур. Слышу — жена встала, в туалет пошла, потом опять легла. Ну, думаю, и я посплю еще. Это нас и спасло. Первый снаряд прилетел в веранду, где я должен был в это время кормить кур. Потом второй — в центр дома, как раз между комнатами, в которых мы находились.

Потом случилось наводнение, ну, вы знаете. У нашего дома размыло фундамент. Сам дом стоял, но стены уже осыпались.

У соседа два дома — его и его матери. Один трошки затопило, другой находится значительно выше, он не пострадал. 

Все наши собаки — дворняги. Наши — две барышни. Когда-то мы с женой подобрали трех щенков, одного у нас забрали, а две остались. Джина и Жуля, сестрички. А соседские — мальчики. Их сосед тоже на улице когда-то подобрал. Кошки к нам приходили обычно сами зимой — и оставались. Как можно их просто взять и оставить? У нас там и так много животных брошенных. Некоторых мы подкармливали, некоторых — другие соседи. Рядом женщина жила, так у нее десятка полтора уже собак собралось. Газа у нее после затопления нема, она на костре им каши варит.

Как уехать, мы не знали. Там же и связи нормальной нет. Ты можешь сообщение отправить, а уйдет оно, скажем, завтра. Но у соседа сын в Польше. Он уехал к сыну и уже оттуда звонит нам: сейчас будем заниматься вашим отъездом. У нас там такие отношения, мы ж друг друга знаем с детства. Родители наши друг друга знали, бабушки с дедушками. Поэтому все помогают друг другу как могут.

И вот 12 июля Нина нас вывезла. Наши четыре собаки и четыре кошки, а в машине у нее уже были две взрослые собаки, два щенка, кот и котенок. Причем наши-то собаки никогда соседских мальчиков раньше не видели, они в ошейниках никогда не ходили и на поводках. Бегали по закрытым дворам. Пришлось купить ошейники, надеть на них. Потом свести наших двух с теми двоими, чтобы попривыкли друг к другу. Потом учили их на поводках ходить. Некоторое количество денег у нас еще оставалось, я пошел на рынок и купил переноски для кошек. Их там было всего четыре — я все четыре и взял.

Я не знал, кто приедет, будут ли переноски. Мы ж даже не знали, какая будет машина, ждали, если честно, микроавтобус. 

Что мы дальше будем делать — не знаю. У нас же с женой даже разговоров раньше таких не было, просто решили — едем, добро. Снялись и поехали. Девчата нас встретили, нашли, где нам жить с нашим зоопарком. Сказали, занимайтесь пока животными.

Мы знаем о новых правилах Евросоюза, пока не понимаем, что делать. Но любые трудности — ерунда по сравнению с тем, что мы уже пережили. Когда на расстоянии 20‒30 метров от тебя снаряды летают, когда ты не знаешь, что будет через пять минут, то все остальное как бы уже не важно, остальное можно преодолеть. А вот когда в твой дом летит — это непреодолимо.

Животных мы, понятно, не бросим. Продержимся, сколько сможем. Пока девочки нам помогают. Привозят корм собакам и кошкам. Затарили нам холодильник едой на неделю.

Мы получили от России по 10 тысяч. Нам сказали, что можно подать на жилищный сертификат на 2,9 миллиона и на 100 тысяч помощи. Мы подавали, но помощи пока нет. То есть на сертификат пришла эсэмэска, что его можно получить, но толку-то его получать, это же заниматься надо поиском этого жилья. 

Нам все равно, куда ехать, главное, чтобы животным было хорошо. Если мы их хорошо устроим, так и нам хорошо будет.

«Проблема обсуждена, с наилучшими пожеланиями…»

— У нас много таких семей, которые спаслись вместе с животными, а теперь им надо где-то ждать эти пять месяцев, чтобы выполнить требования ЕС, — говорит Нина. — Где? Вернуться в разрушенные и затопленные дома? Или сидеть в России без средств к существованию?

В России есть пункты временного размещения (ПВР), где принимают с животными. С одной, скажем, небольшой собакой. Или с кошечкой. Таких, как Дима с семью собаками, или Аня с алабаем, не примут. Это счастье, что им удалось уже перебраться в ЕС. Володе и Тане предстоит как-то жить на 20 тысяч рублей, полученных от российского государства. Российские волонтеры помогают украинским беженцам, снимают последнее с себя, отдают собственные деньги. Но они не в состоянии помочь таким, как семья Володи, пересечь границу.

— У меня не повернется язык даже в этой ситуации в чем-то обвинять Европу, спасибо за то, что она уже делает, — говорит Татьяна из «Рубикуса». — Но мы хотим попросить европейцев сделать еще этот последний рывок и помочь тем, кто едет сейчас. Очень многие люди — больные, раненые, с онкологическими заболеваниями, с ментальной инвалидностью. Много пожилых. И много людей с животными. 

По словам Риты Винокур, этот «последний рывок» для стран ЕС будет не таким уж огромным. Поток беженцев в целом почти не снижается, но животных в нем становится постепенно меньше.

— Давайте честно признаем, что много животных погибло, — сухо констатирует Рита. — Некоторых вывезли волонтеры в Россию и сейчас пристраивают. Просто потому, что погибли хозяева. Или животное и хозяева потеряли друг друга. В Олешках зверей просто вылавливали в этой жиже и грузили в машины. Мы безумно благодарны Европе, но получилось так, что люди только привыкли к тому, как это происходит, и тут бац — подрезают крылья.

На письмо «Рубикуса» европейским министрам с просьбой помочь украинским беженцам с животными пришел ответ из Еврокомиссии. Он подписан начальником отдела здоровья животных генеральной дирекции по здравоохранению и продовольственной безопасности Франсиско Гордехо:

«…Описанная вами проблема была тщательно обсуждена с представителями государств-членов… Считается, что в настоящее время условия становятся адекватными для постепенного возврата к обычному правовому режиму, применимому к некоммерческому перемещению домашних животных, путешествующих с их владельцами из Украины, поэтому настало время поэтапно отменять специальные меры по упрощению формальностей…»