«Душа поет»

В ожидании, пока Михаила проведут по коридору, поддержка работает на себя. «Троицу отдают, раку с мощами отдают…» Олег Орлов из «Мемориала»* рассказывает, что его не выпустили на последнее заседание по «ингушскому делу», он же выведен из состава защиты и находится под подпиской.

А защита Кригера добилась сегодня своего хоть в чем-то: наконец-то живьем допросили эксперта обвинения Хомякова, который был то в отпуске, то на больничном. 51 человек слушателей (посчитал нас Юрий Самодуров) не смогли быть зрителями того, как лингвист-фээсбэшник подтверждает свой донос, иначе не скажешь. Спина в пиджаке не краснела.

Суды по делу Кригера отличаются несколько приподнятым с подачи обвиняемого настроением, песнями и улыбками Михаила Александровича, который не перестает повторять, что это честь для него — оказаться в одном ряду с Яшиным**, Гориновым и всеми политзэками. Да и позицией Кригера, который не скрывает авторства своих постов и отношения к власти, — эта его естественная открытость и верность, собственно, себе самому смотрится сейчас чуть ли не бравадой.

Второй Западный окружной военный суд, где судят террористов и экстремистов, уже приучил круг поддержки Кригера к атмосфере то ли гарнизона, то ли военного училища. К хозяйским выкрикам конвоя далеко за пределами мыслимых личных границ:

к зеленому бархату скамей с лакированными завитушками, напоминающему о временах Фонвизина, и к просторному амфитеатру для присяжных, где рассажена уцелевшая пресса. К этой незабываемой интонации, с которой председательствующий судья Бровко (Сергей Владимирович) с нехарактеризуемым «собирательным» лицом отчитывает аккредитованных журналистов за репортажи с заседания, выспрашивает у каждого дату и место рождения, выгоняет «из класса» корреспондента сетевого издания SOTA vision за опубликованное фото свидетеля обвинения («эшника»), отчитывает свидетеля защиты лингвиста Жаркова за то, что тот уходит в очевидно не соответствующую атмосфере военного суда семиотическую этимологию, прикрикивает на адвокатов, что нельзя шептаться между собой…

И эта «отличница» в белой форменной блузке, из генерации чиновников с айфонами на иномарках, застывшая, кажется, в моде нулевых, с неподвижным лицом-маской и гиперными губами — новая прокурор (тут не ввернуть феминитив) Светлана Тарасова, пришедшая на замену «отстающему», видимо, гособвинителю.

На заседании 24 марта она первым делом запретила себя фотографировать («Меня нельзя категорически»), а заодно и судей. С тех пор снимать из участников процесса разрешено только Мишу и адвокатов (других-то и не хочется, честно говоря, но не помешало бы для истории). Впрочем, теперь это невозможно и по-партизански: трибуна для выступления, размещенная ранее перед зрительскими рядами, передвинута к тройке судей.

Эксперт Хомяков Юрий Александрович (Центр независимых исследований России) зашел и вышел через ближайшую к президиуму дверь так, что его лица ни разглядеть, ни снять, ни изобразить (сегодня в зале трое художников). 

Хомяков не говорит из соображений безопасности, какой вуз он окончил. На позапрошлом заседании свидетель защиты, лингвист-эксперт Игорь Жарков указал, что «тезис Хомякова о том, что одобрение всегда является оправданием, является результатом использования устаревшей методической базы».

Тут надо напомнить, что в январе Кригеру ужесточили обвинение, добавив статью о возбуждении ненависти или вражды. По версии обвинения сегодня, Кригер посягал на жизнь сотрудников ФСБ и призывал к нехорошему в отношении президента. Адвокат Бирюков долго пытает свидетеля как раз по этой части его экспертного заключения.

Далее суд отказал адвокату Тертухиной в ее итоговых ходатайствах об исключении недопустимых доказательств из материалов уголовного дела и в повторном ходатайстве о возвращении дела прокурору.

Катерина Тертухина просит приобщить характеристику от Сахаровского центра* и письмо от «Мемориала»*, который готов уплатить штраф за Михаила. Она цитирует книгу майора Измайлова, где Вячеслав Яковлевич благодарит Кригера за его помощь и значимую волонтерскую деятельность. «Книга художественная?» — уточняющий вопрос прокурора. Копию страницы книги суд приобщает к делу в качестве характеризующего материала. 

Перерыв, чтобы Михаил посоветовался с адвокатами насчет его участия в прениях. «После общения с адвокатами вынужден отказаться от выступления, наступив себе на горло», — говорит он. 

Раз так, прокурор Тарасова оглашает показания Кригера, данные во время следствия.

Пора переходить к прениям, но в СИЗО к подзащитному не допускали защитника Екатерину Рыжову, поэтому защита не готова. Судья решает выделить время в суде после заседания для общения Кригера с общественным защитником. 

А вот обвинение к прениям готово. Из речи Тарасовой («вина подсудимого нашла полное подтверждение») мы вспоминаем, что работники ФСБ — это социальная группа. Не убедил Тарасову лингвист Жарков, что ну никак нельзя выделить такую социальную группу. 

Прокурор Тарасова запрашивает для Михаила Кригера: по ч. 2 ст. 205.2 УК РФ — шесть лет, по ч. 2 ст. 282 УК РФ — пять лет, по ч. 2 ст. 205.2 УК РФ — пять лет. Потом произносит: «Девять лет с запретом сетевой свободы на четыре года». Кригер ободряюще машет гражданской жене Аше (она только после перерыва и попала в зал, а тут такое), а после поет по-украински, на требования же конвоя быть спокойнее замечает: «А я все уже спел».

Сдержанный Михаил Бирюков находит какие-то утешительные слова для прессы.

Завтра, 17 мая, в 11 часов начнется выступление защиты в прениях, потом мы услышим последнее слово Кригера, а потом — приговор.

* Деятельность организации на территории России признана нежелательной и ликвидирована

** Включен Минюстом в реестр иноагентов.