«…Что убил грядущее свое»

Память о той войне важна всегда, но появление такой книги именно сейчас и знаково, и загадочно, и зловеще. Почему книга-памятник объемом почти 700 страниц была готова еще два года назад, но увидела свет в нынешнее время? Есть ли в этом уже привычная попытка сакрализовать войну, или намерения издателей иные?

Книга-реквием рассказывает о 36 юных (от 19 до 29 лет) поэтах, погибших в четыре страшных военных года. Их биографии сопровождают стихи, письма мамам, женам, родным и друзьям, фото. А еще в книге есть Помянник — наиболее полный свод биографий погибших на той войне поэтов, числом 137 человек.

Интересна их этническая принадлежность: в большинстве своем это славяне — русские, белорусы, украинцы. Есть признанный классик литературы коми Ананий Размыслов, осетины Мурат Елекоев и Мухарбек Кочисов, грузин Мирза Геловани, чех Ариан Тихачек, как минимум девять евреев. Вот замечательное стихотворение одного из них — Бориса Смоленского, погибшего в 20 лет под Медвежьегорском:

В эту ночь
Даже небо ниже
И к земле придавило ели,
И я рвусь
Через ветер постылый,
Через лет буреломный навет.

Я когда-то повешен в Париже,
Я застрелен на двух дуэлях,
Я пробил себе сердце навылет,
Задохнулся астмой в Москве.

Я деревья ломаю с треском:
— Погоди, я еще не умер!
Рано радоваться, не веришь?
Я сквозь время иду напролом!

В эту ночь я зачем-то Крейслер,
В эту ночь я снова безумен,
В эту ночь я затравленным зверем
Раздираю ночной бурелом.

В его короткой биографии, сообщает автор-составитель книги, есть такой впечатляющий факт: когда Борису было 18 лет, он взял на воспитание маленького мальчика, у которого погибли родители. По-хорошему, таких героических отцов-одиночек не должны призывать в армию, но когда в военных условиях что-то делалось по-хорошему?

Поэты военного времени — люди, тонко чувствующие и остро мыслящие — недоверчиво воспринимали расхожие штампы советской пропаганды. Или прозревали будущее гораздо раньше советского официоза. Разносторонне одаренный Василий Кубанев «войну предчувствовал, как никто другой. Провинциальный юноша, родившийся в курском селе Орехово, живший в Мичуринске и учительствовавший на воронежском хуторе Губаревка, оказался проницательнее многих писателей, генералов и самого «вождя народов». В сентябре 1939 года он уже был уверен, что вскорости СССР придется воевать с Германией, и «его осведомленность в мировой и внутренней политике кажется невероятной», пишет Дмитрий Шеваров.

Василий был верующим человеком. «Мне во что бы то ни стало необходимо сблизиться с каким-нибудь священником, — пишет он. — А ты знаешь, как это опасно: если об этом узнают в школе, то мне не миновать исключения». Он включил Ветхий и Новый Заветы в составленный им список «Сто лучших книг о человеке». И не доверял пропаганде: «Вчера я был в кино, смотрел «Александр Невский». Картина потрясла меня и — возмутила! Возмутила претенциозность и ее лубочность, никак непростительная для такого замечательного режиссера, как Эйзенштейн. Вчера вечером я написал Эйзенштейну огромное письмо… Но сегодня утром, прочтя еще раз это письмо, я вдруг ощутил, как жалок мой голос в реве похвал, который поднимается вокруг «Ал. Невского»… Патриотические картины нужны, ибо нашей стране все больше и больше грозит опасность, но разве такими должны быть патриотические картины?»

«…А кончится битва —
Солдат не судите чужих.
Прошу, передайте:
Я с ними боролся за них», —

написал в 1940 году Василий Кубанев.

Лейтенант Павел Коган, погибший 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском. Его прекрасно характеризует автор сборника: «Павел и его друзья, в отличие от предыдущего поколения, не верили в то, что насилием можно сделать мир справедливее и добрее. Да, они готовились воевать, но не за абстрактные идеи, а за родину, за маму, за невесту». Показательна такая история из детства: «В своей неоконченной поэме он вспоминает, как в детском саду воспитательница давала малышам урок ненависти: сказала, что куклы — это буржуи, и раздала детям палки.

Сначала кукол били чинно
И тех не били, кто упал,
Но пафос бойни беспричинной
Уже под сердце подступал…

Павел бить кукол отказался, палку отбросил и заплакал. Воспитательница назвала его «лживым эгоистом», «испорченным ребенком» и «буржуазным гуманистом». Напоминает некоторые сцены из современной жизни?

Эти поэты сражались не только за родину и против внешнего агрессора, но и против античеловеческого, людоедского советского строя. Злободневны строки искреннего возмущения против госцензуры 22-летнего Николая Копыльцова, смертельно раненного в бою за Синявинские высоты осенью 1942 года. На антологии «Первые песни вождю» (1926) он еще 13-летним мальчишкой написал карандашом: «Почему же здесь нет Есенина? Ведь он тоже воспел Ильича. И, без всякого сомнения, не хуже напечатанного здесь мужика-вятича. Может быть, он был не искренен? Нет, Есенин — искренний поэт, он не пишет о том, что чуждо его душе. Нет и три раза нет. Он попал под пяту эпохи, и она раздавила его». Как раздавила и самого Николая Копыльцова…

Погибший в 19 лет Мурат Елекоев проявил непреклонный горский характер. В письме руководителю местного издательства он настаивал: «Я хочу сказать вам по поводу моего стихотворения. Оно, как я вижу, некоторым не нравится. Но я решил его не переделывать на старый лад. Г. и К. склонны уважать фальшивый ура-патриотизм. Но в стихах это настолько избито и изъезжено, что надоело до невозможности. В данном стихотворении я славлю два слова «Жизнь» и «Человек», и здесь ни при чем патриотизм. О патриотизме я могу написать в другом стихотворении».

В 1944 году в свои 24 года погиб поэт Дмитрий Удинцев. Человек старорусской, дореволюционной благородной породы — потомок Д.Н. Мамина-Сибиряка, православный, одаренный и высококультурный. Прадеды его были священниками. Дмитрий Шеваров пишет: «Можно только гадать о том, кем бы стал Дима, вернувшись с войны. Но совершенно ясно: в 1944-м мы потеряли человека, которого до сих пор ждет наша культура. В нем была редкая гармония душевной глубины и жизненного опыта, книжной культуры и духовной трезвости, строгого суда над собой и милосердия к людям. В нем соединились самые сильные черты русского интеллигентного человека, которые вырабатывались веками». И вот этот русский интеллигент учит таблицу зрения наизусть, чтобы пройти медкомиссию, ведь его зрение было –8».

Тяжело читать переписку Дмитрия Удинцева с родными, волею судеб заброшенными в столь чуждые им время и реальность. Пишет его двоюродный брат Рубен: «Нам просто не повезло, что мы родились в тот страшный период, когда людям стало тесно на земле, и им приходится уничтожать друг друга. Ужасное время, когда искусству приходится пробиваться через горы трупов, через разгул животных нравов и вместо высокой цели облагораживания чувств человеческих бессильно тащиться за ними, воспевая неслыханную жестокость, варварство и тупость уродов, уродство которых никто и не замечает — настолько оно, это нравственное уродство, впиталось к нам в кровь, настолько оно исказило наши чувства». Ему вторит и запись в дневнике Дмитрия: «Мне совершенно ясно, что общество сейчас идет не вперед, а назад. Неужели вы не видите — а чтобы видеть это, не нужно быть особенно прозорливым — что мы катимся в пропасть».

Солдаты всех войн, особенно таких ожесточенных, как Великая Отечественная, всегда жили надеждой. Вот мудрое и доброе стихотворение Георгия Суворова, погибшего в 24 году в боях за Нарвский плацдарм (написано незадолго до гибели):

Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.

Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.

Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день — мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло.

В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней, —
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.

При чтении сборника меня не покидала пусть и слабая, но вдохновляющая надежда, что стихи прошлой войны вразумят и отрезвят читателей, беззащитных перед государственной милитаристской пропагандой. Напомнят им, покажет явно, что же такое на самом деле война…

Проникновенно и жутко говорят об этом строки Юрия Дивильковского:

Если б мир, пылающий пожарами,
Залитый морями крови,
Вдруг узнал,
Что бы сделали для жизни молодые,
Погибающие на полях сражений,
Он бы содрогнулся, увидав,
Что убил грядущее свое.