Главный спортивный юбилей года Россия отмечает тихо и в одиночестве, почти не напоминая о том, что сентябрьская Суперсерия-1972 была не только хоккейным, но и общемировым гуманитарным прорывом. Полный вариант теста Владимира Мозгового — в пятом выпуске «Рассказ-газеты».
Суперсерия, о которой лет десять грезил главный идеолог советского хоккея Анатолий Тарасов и необходимость которой в конце концов осознали и за океаном, обрела реальные очертания весной 1972-го. Непосредственно ситуация «разминалась» уже третий год, и порой казалось, что «там» противников исторической встречи не меньше, и они не менее упертые, чем наши фанатики из Центрального комитета КПСС. В Канаде «за» был популярный премьер-министр Пьер Трюдо,
советские лидеры до таких мелочей, как хоккей, не опускались, но это не значит, что верхушка не обсуждала возможность встречи советских хоккеистов с заокеанскими профессионалами — с учетом того, что генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев хоккей любил тоже.
Это была пусть и неявная, но все же точка сближения.
Поэтому и в ЦК были сторонники контактов на ближнем и всем понятном уровне — в частности, и.о. заведующего международным отделом Александр Яковлев, которому его инициативы скоро аукнулись. По иронии судьбы Яковлева осенью того же года за излишнюю активность в продвижении чуждых идеям социализма начинаний (не хоккей был поводом для почетной ссылки, а статья в «Литературной газете») отправили послом… в хоккейную Мекку — Канаду.
Москва. Советский нападающий Александр Мальцев и канадский голкипер Тони Эспозито, пропустивший шайбу в свои ворота. Фото: Виктор Будан, Виктор Шандрин / ТАСС
Со стороны Канады главным толкачом был глава профсоюза игроков НХЛ Алан Иглсон, прекрасно понимавший значение предстоящих встреч как для повышения акций НХЛ (на пятки лучшей лиге мира наступала «конкурирующая фирма» в лице недавно созданной Всемирной хоккейной ассоциации), так и для себя лично.
Общемировое гуманитарное значение предстоящий серии ни Канадой, ни СССР еще не осознавалось.
Обе стороны, естественно, жаждали победы. Наша сторона — скорее с тайной надеждой, потому что опасалась канадских профессионалов, о непобедимости которых здесь были наслышаны. Канадская сторона готовилась с долей снисходительной уверенности первооткрывателей великой игры, раздраженных тем, что на канадскую монополию не без успеха, особенно в предыдущее десятилетие, покушались русские.
Правда, преимущества социалистического образа жизни советская сборная раньше демонстрировала исключительно на любительских канадских командах, причем даже не на сборных, а на клубах, и далеко не сильнейших (а во второй половине 50-х на чемпионатах мира даже им регулярно проигрывала). С 1963-го любительскую сборную Канады парни с четырьмя буквами на груди побеждали уже неизменно. И при всем скептическом отношении канадцев к чемпионатам мира и даже Олимпийским играм эти укусы, несомненно, влияли на общественное мнение.
Недавно Кен Драйден, наряду с Тони Эспозито защищавший ворота сборной Канады в Суперсерии, сказал, что фраза «русские — чемпионы мира по хоккею» раздражала особенно сильно.
Требовалось наконец выяснить, кто сильнее в варианте «наши лучшие против ваших лучших». Все прекрасно понимали, что советские любители таковыми были лишь номинально.
Слово «профессионалы» применительно к спорту у наших пропагандистов имело ярко выраженный отрицательный оттенок. В «мире чистогана» не могло быть ни честного спорта, ни здорового образа жизни — все сплошное шоу, ради наживы и потехи публики. Положительными героями рассказов и очерков о зарубежном спорте становились лишь те, кто бросал вызов «кровавому спорту» или невольно попадал в его лапы (впрочем, не всегда это было исключительно пропагандой). Не лучше были и типичные представления о наших «любителях», которые все как один должны были ходить строем, презирать и ненавидеть заграничное, а также быть верными солдатами партии.
Москва. Советский защитник Александр Рагулин и канадский центральный нападающий Фил Эспозито (слева направо) Фото: Виктор Шандрин / ТАСС
Наши хоккейные «комми» вряд ли вспоминали о своем партбилете, когда правдами и неправдами провозили из-за границы в хоккейных баулах мохер и болоньевые плащи, джинсы и «оздоровительные» медные браслеты
(о том, как он в дипломате возил последние, мне лично рассказывал Александр Рагулин). Это была привилегия героев спорта, такая же привычная, но тайная — в отличие от медалей, которые они завоевывали в честной спортивной борьбе. Мало кто из них был фанатиком идеи, поколение чемпиона мира — 1954 Николая Пучкова, который говорил про капиталистов «мы их жалели», уже сошло со сцены, но что такое «защищать честь Родины», все они, и не только армейцы и динамовцы, знали отлично. На эту территорию лучше было не заходить — неслучайно первые беглецы из СССР среди хоккеистов появились только в конце 80-х.
Политический аспект противостояния применительно непосредственно к хоккеистам был все-таки ярче выражен у канадцев, пусть и не у всех. Тут никакого парадокса нет — СССР был сильным раздражителем, давал основания для того, чтобы его опасаться, где-то даже ненавидеть, а Канада отнюдь не олицетворяла собой «хищный и агрессивный» империализм, это скорее относилось к ее южным соседям.
На мой тогдашний взгляд, весь политический фон если не испарился, то был как-то сразу слегка приглушен Игрой.
Конечно, клише никуда не исчезли, но игра, если она настоящая, поднимается над всем наносным, каким бы важным это наносное ни казалось. Естественно, пропагандисты с обеих сторон не дремали, не давая затухнуть «холодной войне на льду», но гораздо сильнее был посыл отстоять свою идентичность у канадцев и подтвердить свое право на первые роли — у советских хоккеистов.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}