Непонятно, совершит ли РПЦ в храме официальное отпевание Михаила Сергеевича Горбачева, погребение которого назначено на 3 сентября на московском Новодевичьем кладбище (текст написан автором накануне — Прим.ред.). Образованная в 1943 году, нынешняя структура Московской патриархии признавала «своими» даже Сталина, Брежнева, Андропова и Черненко, по которым патриархи Алексий I и Пимен служили торжественные панихиды. По случаю же кончины первого и последнего президента СССР, нобелевского лауреата, уникального в российской истории лидера, который снял все ограничения в сфере религиозной жизни страны, нынешний патриарх Кирилл не счел нужным издать даже краткое соболезнование. Так же поступили прокремлевские лидеры российских мусульман и буддистов, которые не меньше обязаны Горбачеву. Лишь Федерация еврейских общин России поблагодарила покойного «за возрождение религиозных свобод в нашей стране», ведь «именно благодаря его преобразованиям произошел настоящий подъем и расцвет духовной жизни».

Сам Горбачев — в прошлом убежденный коммунист и специалист по агитации и пропаганде — упорно опровергал подобные слухи. В марте 2008 года он заявил «Интерфаксу», что был крещен в детстве и признает «огромную роль религии в человеческом обществе и истории». Но при этом честно признал: «Я был и остаюсь атеистом». «Я всегда относился с уважением к людям с религиозным мировоззрением, — отметил при этом Горбачев. — Именно по моей инициативе в Советском Союзе были приняты законы, вернувшие людям свободу совести и религиозных убеждений».

«Неверующий муж освящается женою верующею»

(1-е послание к Коринфянам, 7:14)

Семья, в которой более 91 года назад родился президент СССР, была традиционно-крестьянской и по меньшей мере наполовину украинской. Его мать — в девичестве Мария Гопкало — происходила из крестьян Черниговской губернии (между прочим, оттуда же были родители Раисы Максимовны Титаренко, ставшей в 1953 году Горбачевой). Говорят, что знакомство Михаила (тогда студента юрфака МГУ) и Раисы (студентки философского факультета) произошло на танцевальном вечере в помещении бывшего храма Святой Татианы при МГУ. Как вспоминают однокурсники, Миша в начале учебы в университете «говорил на суржике и выглядел голодранцем» — его приняли без экзаменов, по квоте КПСС, куда он вступил в 19-летнем возрасте. Юный философ Раиса была гораздо более продвинутой. «Это была выдающаяся женщина, — вспоминает Гавриил Попов. — Окончить на отлично философский факультет МГУ и получить рекомендацию в аспирантуру девушке без связей — это дорогого стоит. Скажем прямо, в культурном отношении она превосходила мужа». Несмотря на рекомендацию в аспирантуру, диссертацию кандидата философских наук на тему «Формирование новых черт быта колхозного крестьянства» Раиса Максимовна защитила только в 1967 году, спустя более чем 10 лет после окончания университета. Сказались замужество, рождение дочери и переезды вслед за мужем, делавшим более чем успешную партийную карьеру.

Именно Раиса Максимовна, со своим философским образованием и тягой к духовному, стала, если так можно выразиться, очагом религиозности в семье Горбачевых. Еще в советское время, по свидетельству Зои Афанасьевны Маслениковой, редактировавшей рукописи о. Александра Меня, Раиса Горбачева прочитала книги священника, циркулировавшие в самиздате. Как только ее муж стал генсеком ЦК КПСС, она вместе с глубоким знатоком русского православия академиком Дмитрием Лихачевым организовала Советский фонд культуры, тесно взаимодействовавший с РПЦ в рамках празднования 1000-летия Крещения Руси в 1988 году. В те же годы в московской церковной среде распространился слух, что духовником Раисы Максимовны стал, пожалуй, самый интеллигентный архиерей Московской патриархии той поры, председатель ее Издательского отдела митрополит Питирим (Нечаев). Трудно достоверно сказать, исповедовалась ли ему жена генсека, но их встречи происходили по крайней мере раз в месяц. 

По протекции Раисы Горбачевой еще в атеистическом 1986 году Питирим стал членом правления Советского фонда культуры, а спустя три года — народным депутатом СССР. В конце 80-х митрополита стали включать в состав официальных делегаций, сопровождавших генсека в ходе зарубежных визитов.

После смерти патриарха Пимена, на Поместном соборе 7 июня 1990 г., Раиса Максимовна пыталась даже лоббировать кандидатуру Питирима в патриархи, но тот собор слабо контролировался партийно-номенклатурными структурами, а большинству иерархов из регионов столичный рафинированный стиль Питирима был чужд и непонятен. Он не набрал необходимой половины голосов соборян для включения в итоговый бюллетень для голосования. Спустя год с небольшим члены комиссии Верховного Совета России, работавшие с архивами КГБ, выявили агентурный псевдоним Питирима — Аббат, под которым он был завербован еще в конце 1950-х. Спустя два с половиной года после отставки Горбачева закончилось и церковное служение Питирима — Алексий II откровенно не переносил своего бывшего конкурента по патриаршим выборам. Последние девять лет жизни Питирим провел на покое и скончался в Центральном военном (sic!) госпитале.

«Не будем обижать Церковь»

Алексий II не вызывал доверия и у самого Горбачева — как иерарх, слишком тесно связанный с КГБ, тормозившим перестройку. Когда в 1986 году тогда еще управляющий делами патриархии митрополит Алексий (Ридигер) написал письмо Горбачеву с предложением позволить РПЦ участвовать в патриотическом воспитании молодежи, как бы страхуя слабеющие партийно-комсомольские структуры, генсек был разгневан, и Алексий лишился московской должности, отправившись митрополитом в Ленинград. 

Если до этого партийно-советские органы настраивались на дискредитацию юбилея «1000-летия введения христианства в Киевской Руси» и даже успели издать тонны атеистической макулатуры о «реакционности» этого исторического акта, то Горбачев предложил сделать юбилей общенародным культурно-просветительским событием. В анналы вошла фраза из выступления генсека: «Не будем обижать Церковь, она у нас патриотическая». Либерально настроенный председатель Совета по делам религий при Совете министров тех лет Константин Харчев рассказывал автору этих строк, как ему удалось скрестить этот новый курс с тогда еще официально не отмененным госатеизмом. Совет издал аналитическую записку, главная идея которой заключалась в том, что «не всякая религия плохая». Совет предлагал отделить «экстремистски настроенные» группы и отдельных верующих от «конструктивно настроенных» и лояльных. По отношению к первым атеистическая пропаганда и вообще репрессивная политика должны быть усилены, в то время как вторые должны получать всяческую господдержку, вплоть до возвращения им статуса юрлица, отнятого у религиозных общин еще в 1929 году.

Вторая половина 1987-го и начало 1988-го прошли под эгидой широкомасштабной подготовки к торжествам 1000-летия Крещения Руси. В качестве символического «жеста доброй воли» летом 1987 года правительство передало патриархии Оптину пустынь под Козельском и Толгский монастырь под Ярославлем, где планировалось создать приют для одиноких престарелых священнослужителей (не создан до сих пор). 

С начала 1988 года потихоньку началась передача РПЦ оскверненных храмов: первой ласточкой в Москве стал храм Святого Архангела Михаила в Тропарево, на который смотрели окна элитных квартир членов Священного синода РПЦ. Дабы облегчить процесс возвращения, Совмин принял особое постановление «О фактах нарушения установленного порядка рассмотрения заявлений о регистрации религиозных объединений». К концу правления Горбачева РПЦ было передано уже несколько тысяч ранее оскверненных храмов.

РПЦ не поспевала за Горбачевым

Если ночная встреча в Кремле Сталина с тремя иерархами 4 сентября 1943 года ознаменовала собой начало периода порабощения РПЦ в «золотой клетке» и слияния ее клира с органами ГБ, то дневная встреча в том же Кремле Горбачева с членами синода 29 апреля 1988 года знаменовала завершение противоестественного союза церкви и госатеизма и провозглашение полной религиозной свободы. Генсек, занявший к тому времени также должность председателя президиума Верховного Совета СССР, пообещал синодалам отменить все законодательные акты, хоть как-то ограничивающие права религиозных организаций и верующих. Со своей стороны, патриарх Пимен получил согласие высшей государственной власти на массовое открытие монастырей, духовных школ и свободное издание церковной литературы. Сопротивления старой атеистической номенклатуры и ГБ хватило ненадолго, и уже 1989-й стал годом торжества религиозной свободы — в киосках свободно продавалась газета «Московский церковный вестник», по улицам городов и сел стали ходить крестные ходы, открылись православные кинофестивали и радиостанции, ранее запрещенные конфессии стали выходить из подполья, клирики стали рукополагаться и назначаться без всякого согласия Совета по делам религий, который превратился в номинальный орган. Вернулись из лагерей практически все религиозные диссиденты — например, о. Глеб Якунин организовал движение «Церковь за перестройку» и вскоре стал народным депутатом России. В современной РФ, где сидят уже сотни свидетелей Иеговы*, реабилитированных при Горбачеве, и последователей исламского движения «Хизб ут-Тахрир»** (а теперь уже арестовывают и православных священников за пацифистские высказывания), такой разгул религиозной свободы кажется какой-то фантазией, прекрасным несбыточным сном…

Руководство РПЦ, возглавляемой тогда престарелым и глубоко больным патриархом Пименом, явно не поспевало за реформаторскими темпами Горбачева. Лишь осенью 1989 года оно решилось на канонизацию первых святых, пострадавших от советских атеистических гонений, — петроградского митрополита Владимира и киевского митрополита Вениамина. Хотя в стране вовсю шел процесс полной реабилитации жертв репрессий и осуждения ужасов сталинизма. Это катастрофическое отставание, очевидно, стало одной из причин популярности в последние годы СССР как «альтернативных» течений православия, так и всевозможных протестантских и синкретических религиозных течений типа «Белого братства»* или «АУМ Синрике»**. По большому счету перестройка дошла до РПЦ лишь с избранием нового патриарха в июне 1990 года. Но и Алексий II был плотью от плоти партийно-чекистской системы и при всем старании не успевал за бурным потоком истории. Например, в октябре 1990-го он даровал самостоятельность и независимость Украинской церкви — после того как тысячи приходов РПЦ в Украине уже перешли в УГКЦ или УАПЦ. Решение вопроса о канонизации новомучеников, прославленных РПЦЗ еще в 1981 году, растянулось вообще до 2000 года.

Это был лишь сон?

Так или иначе, но к концу истории СССР в обществе наметилась «мода на религию» — называть себя атеистом стало даже несколько неприлично. Новые российские власти по-своему распорядились этим наследием горбачевской демократии. На место идеалов и ценностей пришли пиар и политический инструментализм. Среди конфессий вновь выделились привилегированные и гонимые (у общин, перешедших из Московского патриархата в РПЦЗ, храмы начали систематически отбирать с 1992 года), усилился контроль спецслужб над религиозной жизнью, началась тотальная коммерциализация РПЦ, ее трансформация в идеологическую обслугу власти. О том, какие уродливые формы обрели эти тенденции в России XXI века, написано уже немало, повторяться не будем. Достаточно сказать, что самоидентификация «атеист» опять стала модной, от нее веет даже неким духом политического протеста, а тысячи храмов, переданных РПЦ, стоят полупустыми — массовый приток прихожан туда давно прекратился. Новые храмы строятся по инициативе властей и все чаще являются «ведомственными».

Пожалуй, из всего утраченного наследия горбачевской эпохи утрата свободы духовной — явление самое трагическое. Именно оно, по выражению одного священника-эмигранта, ослабило колени народа.

* Организации признаны экстремистскими и запрещены в РФ.

** Организации признаны террористическими и запрещены в РФ.