Нам до сих пор трудно осознать, какого уровня задачи стояли перед Михаилом Горбачевым и насколько сложные решения приходилось ему принимать. А о важнейшем его достижении — освобождении труда в России — люди почти не знают.
В 1985 году Михаил Горбачев пришел к власти в стране, которую в наши дни принято изображать могущественной сверхдержавой. По объему ВВП советская экономика занимала второе или третье место в мире (в зависимости от величины исчисленного паритета покупательной способности рубля). СССР обладал крупнейшими природными ресурсами. При взгляде «извне» Советский Союз по множеству признаков мог считаться развитой страной, «догоняющей и перегоняющей» США, с которыми он себя и сравнивал.
Однако изнутри ситуация выглядела совсем не так, причем власти понимали это уже давно.
Система, отправлявшая в космос ракеты, не могла сделать так, чтобы люди могли без проблем купить еду.
Еще в декабре 1969 года генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, выступая на пленуме ЦК, возмущался «трудностями в снабжении населения, особенно в крупных промышленных центрах», подчеркивая, что это «явления, которые не оправдаешь никакими объективными обстоятельствами». Собственно, преодолению трудностей в снабжении населения советская власть посвятила все 70-е годы, но что-то шло не так.
21 мая 1980 года писатель Игорь Дедков, ответственный секретарь Костромского отделения Союза журналистов, сделал в дневнике такую запись:
«У нас в городе опять нет масла, нет муки, крахмала, творога нет… Вез в Красное (36 км от Костромы) спички, потому что со спичками перебои… масла и сыра в Красном нет, молоко бывает, но лучше всего снабжают водкой…»
Весной того же 1980 года высокопоставленный работник аппарата ЦК КПСС Анатолий Черняев писал уже в своем дневнике:
«Нормы доведены до смешного: на 1981 г. Ростову-на-Дону планируется мяса на душу населения… 2 кг в год».
Что же это такое? И журналист в Костроме, и работник ЦК КПСС в Москве пишут о дефиците продовольствия в научно организованном плановом социалистическом хозяйстве.
При том что всего за 20 лет до ситуации с нехваткой мяса и спичек партия и правительство обещали построить в СССР коммунизм — как раз к 1980 году.
В том же 1980 году Анатолий Черняев зафиксировал в дневнике главную проблему, тревожившую высшее руководство СССР: что надо сделать, чтобы «накормить народ и повысить интерес к труду»?
Ставропольский край. 24 сентября 1984 г. Генсек ЦК КПСС Горбачев на предприятии по откорму скота в Изобильненском районе. Константин Тарусов / Фотохроника ТАСС
Идеи для «повышения интереса к труду» предлагались самые разные — от возвращения к методам командной экономики (без сталинских лагерей, но с карточками на масло и займами на развитие народного хозяйства) до «рыночного социализма», который представлялся чем-то вроде ленинского НЭПа.
В качестве образца «социализма без дефицита» сторонники такого пути кивали на экономики Восточной Европы, где рядом с гигантами социалистической индустрии существовали кустари-одиночки и даже самодеятельные предприятия, а ассортимент в магазинах был явно шире, чем в СССР. Возвращение к «капитализму» в тот момент всерьез не рассматривалось, потому что не было ответа на вопрос, а кто, собственно, должен стать этими «капиталистами», владельцами «заводов, газет, пароходов», созданных трудом нескольких поколений советских людей.
И в то же время почти никто из официальных советских экономистов не мог дать ответа на вопрос,
что же случилось с этими советскими людьми, которые вплоть до конца 1960-х годов «работали хорошо», а потом у них словно опустились руки.
Производительность сельского хозяйства снижалась, а производительность промышленности не росла. В результате деньги у людей были, а купить на них было нечего — с 1970 по 1980 год неудовлетворенный спрос на товары вырос на 45%, достигнув 4,7% ВВП СССР. Правда, бюджет в любом случае формально балансировался — как денежной эмиссией, так и вкладами населения в сберкассах (эти вклады официально считались «доходами бюджета»). При этом они зачастую оказывались «вынужденными» — из-за невозможности потратить зарплату на нужные вещи.
К концу 70-х годов на растущий дефицит потребительских товаров советскому руководству пришлось ответить фактической девальвацией рубля.
С 1 июля 1979 года были повышены государственные розничные цены в секторе дорогих товаров:
Такой рост цен в условиях жестко регулируемых доходов людей означал снижение товарного наполнения зарплаты. Теперь, казалось бы, товары должны были появится в избытке, пусть и по более высокой цене. Но экономика повела себя не так, как ожидали власти. Товаров стало меньше, потому что начал сокращаться их выпуск.
Ответ на вопрос, что же могло пойти не так, можно найти в исследованиях социолога Сергея Белановского. В начале 1980-х он провел серию интервью с рабочими московских предприятий. И вот что рассказали социологу рабочие завода, на котором производились электронные устройства для ЭВМ и другой аппаратуры — одного из лучших заводов в СССР по техническому оснащению, на котором отлаживались самые передовые методы производства и передовая технология.
«… в наших условиях рост производства и величина зарплаты друг с другом практически не связаны.
Величина зарплаты сильно колеблется во времени, причем причины этих колебаний никак не связаны с трудовыми усилиями рабочих. (…) это порождает полное отсутствие заинтересованности рабочих в увеличении производства.
Надо сказать, что заинтересовать рабочих пытались.
Создавались сложнейшие системы оплаты, которые теоретически должны были стимулировать рабочих. Трудно сказать, в какой мере они действительно создавались для того, чтобы стимулировать работу, и в какой — для того, чтобы запутать порядок расчетов и благодаря этому экономить фонд заработной платы. Этот вопрос обсуждался среди рабочих, и мнения разделились примерно поровну.
Короче, попытки создать систему материального стимулирования без роста зарплаты вряд ли могут дать какой-то эффект, а все наши системы стимулирования именно этим и отличаются. Они напоминают историю с осликом, которому перед носом вешают клочок сена, и он вечно должен бежать за этим сеном. Но это в теории, а на практике упрямая скотина не хочет за ним бежать.
Так и рабочему в конечном счете оказывается все равно, сколько он производит. Он стремится поддерживать производство на определенном уровне, то есть найти оптимальное сочетание затрачиваемых усилий и получаемого заработка. Поддерживая стабильный уровень количества и качества выпускаемой продукции, он поддерживает стабильный уровень заработка. Увеличение выработки влечет за собой пересмотр норм».
Все так, мог бы добавить выдающийся советский исследователь экономики труда Арон Каценелинбойген, объяснявший в свое время, что поскольку «в СССР нет легальных механизмов борьбы за увеличение зарплаты», борьба за справедливую оплату труда неизбежно должна будет принять какую-то другую форму — например, снижения производительности. Как говорили в СССР, «вы делаете вид, что вы нам платите, а мы будем делать вид, что мы работаем».
И все усилия власти по повышению производительности труда без повышения зарплаты разбивались о железную рациональность советского труженика.
За «просто так» человек работать категорически не хотел.
16 мая 1985 г. Горбачев на объединении «Электросила» им. С.М. Кирова. Юрий Лизунов, Эдуард Песов / Фотохроника ТАСС
В то же время все без исключения «официальные» идеи реформирования советской экономики продолжали опираться на фундамент монопольного права власти устанавливать цену на труд во всех отраслях народного хозяйства. Именно эта монополия была приводным ремнем «плановой» экономики СССР.
Превратив в начале всего существования всех «работников по вольному найму» в «служащих государства», советская власть получила универсальный рычаг давления на рынок труда — человек мог «заработать больше» только там, где это было нужно власти.
Но власть вовсе не хотела «больше платить»: она могла снизить зарплату в одном месте — и заставить людей искать приложения своим силам в другом. Или человек должен был искать бесконечные подработки либо работать сверхурочно. Но на такие подработки власть смотрела крайне напряженно. Любая попытка человека заработать «мимо государственной кассы» вызывала болезненную реакцию: если человек будет работать на себя, кто же тогда будет работать на государство?
Гений Михаила Горбачева, без преувеличения, и заключался в том, что все реформы, предпринятые им в экономике, постепенно демонтировали тот самый фундамент властной монополии на установление цены труда. Законы об индивидуальной трудовой деятельности и о кооперативах принесли неожиданный макроэкономический эффект, который заключался даже не в том, что зарплаты в «коммерческих компаниях» были заметно выше, чем на «государственных предприятиях». Дело было в том, что риски поисков дополнительного заработка значительно снизились. Государство дало понять, что труд принадлежит человеку, а не власти, и человек волен продавать его кому хочет и по такой цене, как хочет. И в этой ситуации
руководителям «социалистических предприятий» впервые пришлось конкурировать за труд людей. То есть «платить больше».
Результаты такой конкуренции можно оценивать двояко. Право предприятий назначать зарплату работникам в условиях отсутствия бюджетных ограничений привело к резкому росту номинальных доходов, которые оказались не обеспечены потребительскими товарами. Это стало причиной и очередного витка дефицита, и роста цен — следствия опережающего роста зарплаты. Решение этой проблемы пришлось искать уже преемникам Михаила Горбачева.
Но одновременно рост доходов дал людям возможность активно участвовать в политической жизни того времени. Вся политическая активность конца 1980-х не была бы возможна, если бы на короткий период люди не почувствовали, что они избавлены от бесконечной гонки за «нормой выработки» и «дополнительной выплатой».
Люди ощутили, что власть делает им шаг навстречу и подкрепляет свои шаги не словами, а делами.
В экономической истории России реформы Горбачева могут быть поставлены выше, чем отмена крепостного права. Решая задачу о том, как «повысить интерес людей к труду», Михаил Горбачев освободил труд и этим сделал нечто большее — он вернул людям интерес к жизни.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}