Одна из самых диких и патологичных вещей в уголовно-исправительной системе — это существование штрафных изоляторов (ШИЗО) в тюремных туберкулезных больницах (ОТБ). Туда отправляют за то, что «выражался нецензурно безадресно» или «нарушил локальный участок» — вышел из палаты позвать медсестру. А оттуда выносят уже, как правило, на носилках и под капельницей.
«Это значит — амнистировали», — говорит Алексей Барышников. За время лечения, проведенное в самарской ОТБ-19, он почти полностью потерял одно легкое, которое однажды ночью вытекло ему на койку вместе с гноем. Но чтобы выйти на свободу по состоянию здоровья, ему понадобились полтора года и решения восьми судов.
Алексей Барышников провел в тюремной туберкулезной больнице 3,5 года.
«<Внутри ОТБ> есть три отделения. <…> Живут — «плюса-минуса» — все вместе. Нет разделения: открытая форма, закрытая. Это не похоже на больницу. Два отделения, наверное, построены сразу после войны. Где-то канализация не работает, где-то ремонт делают. Целое лето шел ремонт, в комнате три на три метра селят по шесть-семь человек, они живут в такой каморке. <…> Это не больница, там есть одно здание — хирургия. Но там даже не делают операций на легких. Там хозобслуга живет, которая работает в бане, в столовой. Это которые считаются «здоровыми». <Санитаров нет>, уходом занимаются такие же зэки, которые не понимают даже, что надо делать, кого позвать. Ночью надо вызвать <врача> — а все двери закрыты. Есть реанимационная палата, но ее показывают только комиссии, когда она приезжает. Туда не кладут.<…>
Каждое отделение — «локальный участок», оно закрыто. Медсестра «на сутках» находится в одном месте. А если человеку в одном отделении плохо и нужно идти в другую «локалку», то на него могут записать <взыскание> за нарушение локального участка. Медики там не решают ничего, все диктуют сотрудники.
Если врач пишет, что я не могу содержаться в изоляторе, меня все равно туда посадят.
<…>
Вот зашел он <сотрудник ФСИН> на проверку, я должен встать, поприветствовать. Неважно, что у тебя постельный режим, что ты уже инвалид 1-й группы. За все писали нарушения: одет не так, не встал, из палаты вышел. И всё — прямо из палаты в ШИЗО. <…> Это маленькая камера, теплые вещи туда нельзя брать, вода только холодная. Днем койка пристегивается, спать можно только на полу. Заходишь туда в робе, ни фуфайки не дают взять, ни свитера, ни одеяла. Или просил большое полотенце, чтобы хоть положить его на пол, — не дают».
В 2019 году у Алексея в одном легком начала собираться жидкость. С каждым вдохом под ребром надувался мешок. Требовалась операция, но в ОТБ-19 нет торакального хирурга. Барышникова надо было везти в обычную больницу. Но не везли.
«Когда была первая волна коронавируса, хирургов не было. Они приезжали со свободы. Мне говорят: «Тебя экстренно можно вывезти в больницу, — вспоминает Барышников. — У меня кожа надувалась из-под ребра. Прокурор приходил. Что, говорит, на свободу хочешь? Я говорю: «Да зачем мне такая свобода, вы мне помощь медицинскую окажите!». И вот когда ночью плевра лопнула у меня, дыра под мышкой образовалась, и все вытекло вместе с легким, они там все обалдели, конечно. Ну как лопнуло, они мне сразу хирурга привезли, дренаж поставили».
Заключенный Алексей Барышников. Фото: Иван Аношкин
Барышников почти перестал вставать:
«Лежал весь в трубках. Сил не было даже, чтобы есть. Я просто знал, что если не буду есть, не выживу. Я не ходил, просто лежал, и все. Я знал, что если я сам ничего не сделаю, то никто мне не поможет. Не было ничего: врачей, хирургов, таблеток моих. Все, что дорогое, нам не дают. У меня туберкулез, устойчивый почти ко всем антибиотикам. Мне назначили пятый ряд и потом год говорили: «Мы заказали, но нам не присылают. Жди».
И он позвонил правозащитнику Ивану Аношкину.
К лету 2020 года Алексей Барышников был признан инвалидом 2-й группы бессрочно. У него был ВИЧ в последней стадии, устойчивый к антибиотикам туберкулез и распадающееся легкое. Он решил добиваться освобождения по состоянию здоровья.
Статья 81 УК РФ позволяет освобождать человека, если он заболел тяжелым заболеванием, подпадающим под определенный Перечень. Номером один в этом Перечне идет хронический туберкулез, не поддающийся лечению. Номер 7 — ВИЧ-инфекция в стадии 4В (это — последняя). В этом случае тюремные медики пишут заключение, что человек «не может содержаться в исправительном учреждении на общих основаниях», и передают дело в местный суд. В случае с ОТБ-19 — Красноглинский районный.
«И решение <суд> принимает «отказать», — говорит юрист проекта Hand-help.ru Арсений Левинсон. — Сколько у нас было дел по ОТБ-19, схема всегда одинаковая. Сначала отказывает суд первой инстанции. Подается апелляция, но в освобождении отказывает и Самарский областной, а потом и 6-й кассационный суд общей юрисдикции. По огромному количеству дел принимают одни и те же решения: осужденный имеет взыскания, все необходимое лечение получает, освобождению не подлежит «в целях наказания и излечения». То есть для их же блага. И только Верховный суд признает, что решения приняты неправильно, и отправляет дело на пересмотр. И вот оно будет спускаться обратно по всем судам, и, по идее, решение все же будет вынесено в пользу осужденного, если он сумеет дожить до этого момента.
Верховный суд давно разъяснил, как следует применять ст. 81 УК («Освобождение от наказания в связи с болезнью»). Определяющее значение должно иметь наличие заболевания, а не какие-либо другие обстоятельства. То есть нельзя отказать в освобождении по болезни из-за того, что осужденный характеризуется отрицательно. Но вот по делу Барышникова суд первой инстанции отказал и во второй раз! И снова потому, что «осужденный имеет взыскания». Только в апелляции позиция ВС была учтена, и Барышникова отпустили. И все это время по судам с его бумагами ходил общественный защитник Иван Аношкин.
«Все инстанции до Верховного суда мы с Барышниковым прошли за полтора года, — говорит Аношкин. — А когда пошли уже по второму кругу, нашли независимого фтизиатра — Ольгу Винокурову. Она посмотрела его документы и сделала заключение, что если ему в течение одного месяца не провести операцию, то имеется угроза жизни. И вот с этим заключением, когда здоровье Барышникова было полностью разрушено, летом 2021 года удалось его освободить. На воле его пролечили, прекратилось бактериовыделение, сейчас он даже лечится амбулаторно».
Иван Аношкин. Фото из личного архива
Другой заключенный — Виктор Кочетов — находится даже в более плохом состоянии, чем был Барышников.
«Второй год пытаемся его спасти, и он сейчас очень «тяжелый», — говорит Аношкин. — Прошли все инстанции, Верховный cуд выявил нарушения, спустил все обратно. И вот тоже — чего отказывают в освобождении? Ссылаются на отрицательные характеристики, что у него нарушения режима.
А нарушения: «не выполнил команду подъем-отбой». А это ж больница, они там инвалиды 1-й и 2-й группы все.
Я на одном суде спрашиваю сотрудника администрации ОТБ-19:
— Как это должно выглядеть?
— Надо встать в 6 утра.
— Он туберкулезник, у него распад легких, ему врачи лежать говорят, как он может это сделать?
— У нас такой режим!
Я судье говорю:
— Это пытки, недопустимо такое отношение к больным.
<В итоге> мы победили, и 24 марта ходатайство об освобождении удовлетворили. Потом он еще 10 дней ждал, когда приговор вступит в законную силу и еще два дня выходных. Его отпустили на 13-й день, вынесли за ворота на носилках и на скорой отвезли в туберкулезную больницу. Он очень тяжелый: одного легкого нет, от второго остались куски, плюс ХОБЛ в тяжелой стадии. Надеяться не на что. Но, может, сыграет то, что это гражданская больница, и осознание, что он на свободе.
Уголовно-исправительная система — это старинный рассадник туберкулеза с множественной (МЛУ), а теперь еще и широкой лекарственной устойчивостью (ШЛУ). И Самарская область тут в лидерах: она входит в первую пятерку по количеству осужденных с ВИЧ и туберкулезом.
«Я начал помогать Ивану с составлением документов в 2019 году, — вспоминает Арсений Левинсон. — Все началось с осужденного Василия Верясова, освобождения которого мы добились, но он вскоре умер на свободе в больнице. Потом был Барышников. И затем на Ваню стали сыпаться дела из ОТБ-19. И все люди, которые к нему обращаются, доведены практически до смерти от туберкулеза именно в заключении. Если не сказать — именно в тюремной туберкулезной больнице. В ОТБ-19 нет ни неврологов, ни онколога, ни хирурга. Нет пульмонолога, хотя множество осужденных страдают от ХОБЛ (хроническая обструктивная болезнь легких, прогрессирующее ухудшение функции легких). Пульмонолог приезжает из гражданской больницы раз в несколько месяцев. И вот он назначит лечение, уедет. У больного будут обострения, рецидивы, приступы, капельницы, а врач его увидит только через полгода. И там все лечение примерно такого качества. Но на суде начинаются разговоры о том, что человек «получает всю необходимую медицинскую помощь на зоне, и не представлено доказательств, что он получит лучшую помощь на свободе».
Фото: PhotoXPress
«Тюремные врачи — они же заложники системы, — согласен с ним Иван Аношкин. — Вот врач пишет заключение, что вылечить его в тюрьме невозможно. А на суде дает показания, что медицинскую помощь заключенному оказывают полностью. Врач же против себя не будет говорить… По бумагам они все заказывают и закупают. А препараты приходят с задержкой в полгода-год после того, как назначили. С ХОБЛ — тоже. Вторая-третья стадия очень тяжелая. Кочетов задыхается, даже сидя на кровати. Это называется «одышка в покое». А ингаляторов для лечения ХОБЛ нет…»
Но и в таком состоянии, лежа и с одышкой, заключенные ухитряются получать взыскания десятками.
«Отрицательно характеризующийся осужденный» — это 10 взысканий, — комментирует Левинсон. — За то, что кровать не заправил. Или не поприветствовал сотрудника — не встал. А человек — инвалид 1-й группы. Лучшее, конечно, это «выражался нецезурно безадресно». Один заключенный ходил к своему двоюродному брату, который лежал в другой палате, его за это отправили в ШИЗО. А он пошел помочь умирающему родственнику. Там же все инвалиды 1-й и 2-й группы, и они абсолютно лишены какого-то ухода, потому что санитаров нет. Это все пыточное и бесчеловечное обращение, когда человека отправляют в ШИЗО и оттуда выносят на носилках под капельницей. И когда тяжелобольного человека не отпускают и не обеспечивают лечения — это тоже бесчеловечное обращение. Так что мы будем все дела доводить до ЕСПЧ».
Иван Аношкин не имеет юридического образования, но в прошлом году ему удалось добиться освобождения по состоянию здоровья троих заключенных, и сейчас он ведет еще несколько дел.
— Я — общественный защитник, — объясняет Аношкин, — наряду с адвокатом. Адвокат им полагается бесплатный, ну относительно, — с осужденных снимают за него 1,5–2 тысячи. Но я могу заявлять жалобы, ходатайства, писать апелляции как полноценный защитник.
— Юрист Арсений Левинсон составил для нас все шаблоны и образцы документов, плюс он проводил обучающие мероприятия. И если долго этим занимаешься, со временем все алгоритмы становятся понятными. Когда было один-два осужденных, я сам им жалобы писал, а когда их стало больше 10, я просто распечатываю эти шаблоны по 50 штук, отправляю в ОТБ, и они там сами пишут. То есть я их теперь уже там обучаю.
«После жалоб сразу усиливают давление <на заключенных>, находят нарушения, чтобы они сидели тихо, умирали, и никто бы об этом не знал», — делится Арсений Левинсон.
Сейчас Иван Аношкин ведет семь дел. По шести есть заключения тюремных врачей о невозможности вылечить их в условиях заключения.
Самаркин Дмитрий. На последнем заседании в Самарском областном суде присутствовал по видеосвязи, но его не было видно на экране: Дмитрий даже не смог сесть или приподняться. У него ВИЧ-нфекция 4В стадии, туберкулезный спондилит поясничного отдела позвоночника (воспаление и разрушение позвонков), является инвалидом 2-й группы бессрочно. Испытывает сильную боль, адекватного обезболивания не получает. В освобождении отказано.
Кочетов Виктор. Имеет ХОБЛ, причем тяжелое течение с частыми обострениями, туберкулез, ВИЧ 4В. Суд первой инстанции не отпустил Кочетова на свободу в октябре 2021 года, потому что «Кочетов В.П. характеризуется отрицательно, за время отбывания наказания допустил 26 нарушений установленного порядка, в том числе курил в не отведенном для этого месте, нарушал локальный участок, что свидетельствует о том, что имеющиеся у него заболевания и состояние здоровья позволяют ему допускать подобного рода нарушения». Водворялся в ШИЗО 14 раз. Верховный суд РФ удовлетворил жалобу и вернул дело на новое рассмотрение, в итоге Кочетова выпустили на свободу.
Фото: PhotoXPress
Тарасов Максим. Инвалид 2-й группы, ВИЧ 4Б, ХОБЛ 3-й степени. Туберкулез с широкой лекарственной устойчивостью. По оценке фтизиатра Ольги Винокуровой, «по представленным записям складывается впечатление о развитии тяжелой дыхательной недостаточности, пациент истощен и имеет серьезные ограничения в активности в пределах палаты по причине прогрессирующей одышки», «при имеющемся клинико-диагностическом подходе и объеме терапии создается угроза жизни Тарасова М.С.». Тем не менее суд первой инстанции и областной в освобождении отказали.
Галимов Динар. ХОБЛ, тяжелое течение с частыми обострениями. Прогрессирующий туберкулез с распадом легких. Последние годы провел в туберкулезных лагерях и больницах, где получил 46 взысканий. Отказ уже в трех инстанциях, впереди Верховный суд.
Николаев Иван. Туберкулез верхних долей обоих легких. Туберкулез 7-8 ребер. ВИЧ-стадия 4В. ХОБЛ, тяжелое течение с частыми обострениями. Инвалид 2-й группы бессрочно. Рак левого века 3-й стадии. Отказ в двух инстанциях.
Васильченко Илья. Туберкулез, в том числе, внутригрудных лимфатических узлов, ХОБЛ, ВИЧ—инфекция 4В. Год назад дали инвалида 1-й группы.
Состояние тяжелое, кашляет с кровью. Суд первой инстанции в освобождении отказал.
И отдельно стоит Магомедов Аскер. Туберкулез в фазе распада, тубинтоксикация. На виске уже 10 лет стоит временная пластина после черепно-мозговой травмы, которую ему должны были сменить 9 лет назад. Иван пытается добиться для него осмотра у нейрохирурга: у Магомедова отказывает левая нога, постоянные головные боли, эпилептические припадки. Пока прокуратура считает, что показаний для осмотра нейрохирургом нет.
— Мне тут заключенные передавали слова одного прокурора, — говорит Иван Аношкин, — как он говорил: «Достал ваш Аношкин, недолго ему осталось. ФСБ за ним уже следит, его надо привлекать за дискриминацию врачей». Я понимаю, что он просто жути гонит. Но все равно неприятно. Получается, ты что-то стараешься сделать в правовом поле, и ты же еще и нехороший. Бывают приступы усталости, трудно все это тащить, но я понимаю: а кто еще этим людям тут поможет? Я — их последняя надежда, на самом деле.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}