Была б моя лира первейшей из лир —
Мечтаю я полночью вешней, —
Когда бы ужасный свой внутренний мир
Я смог опрокинуть во внешний.
Когда бы в родном и соседнем краю,
В клубах ядовитого дыма,
Твердыню,
Гордыню,
Пустыню мою
Явил я зловонно и зримо.
Когда бы слова, беспощадно остры,
Открыли друзьям-фарисеям
Все трупы,
Воронки,
Обломки,
Костры,
Которыми мир мой усеян.
Пейзаж моей жизни — презренье и тлен,
Кровавые стычки и стачки,
Солдатские толпы, бредущие в плен,
Хронический поиск предательств, измен,
Вставанье с колен
На карачки.
И смятая, словно бумага, броня,
Клочок обгорелого флага храня,
И страсти позор,
И доверья херня,
Кишки и кровавые лужи —
Все то, что воняет внутри у меня,
На миг оказалось снаружи.
И вот бы явить это миру как есть,
В величии подлом и полном, —
Какая была бы ужасная месть
Всем тем, кто меня недопонял!
Вот это — искусство.
Все кроме — отстой.
Вот это была бы расплата
С врагами, друзьями, роднею — и с той,
Что более всех виновата.
А вы?
Что вы делали восемь-то лет,
Что были мне смерти тошнее,
В которые я превращался в скелет,
В тирана,
дракона,
кощея?
Но чтобы души моей адский пейзаж
Явить равнодушным планетам,
Глядящим из бездны на выводок наш, —
Я должен бы стать не-поэтом.
Я должен бы стать слепошарым кротом,
Отборною тварью соборной,
Которая, спрятавшись в сталь и бетон,
Таится от мира в уборной.
И смерти моей, молодой человек, —
Что признак опять-таки гения —
Желали б не семь с половиной калек,
А семь миллиардов.
Не менее.