«Насилие было и в моей жизни»

«Сезон отравленных плодов» — роман поколенческий. История взросления людей, родившихся в 1980-е. Книгу можно назвать семейной сагой типовой московской семьи на примере трех поколений. Родители главной героини — 16-летней Жени Смирновой — торгуют колготками на рынке, а сама она готовится поступать в институт, как и ее двоюродный брат Илья, связь с которым станет поводом для очередного родственного конфликта. Женя — девушка с обычной внешностью, комплексами и страхами, семейными проблемами «как у всех». Однако стереотипность героини не делает ее блеклой, как и остальных вполне узнаваемых героев романа, голоса которых звучат хором. Шепот жертвы Жени монтируется с руганью хабалок Милы и Даши. Есть свой голос и у Ильи — мужчины, унижаемого с детства матерью. У него своя боль — потеря любимой женщины, неудачный брак и невозможность встроиться в ожидания общества. Насилия и боли в романе много как физического, так и психологического: родители унижают детей, мужья — жен, а те — не любят своих детей, да и самих себя. Общество сжимает тисками «социальных ценностей» детей, внушая, что и кому они должны: рожать, обеспечивать, слушаться, соответствовать… Книга Веры Богдановой поражает откровенностью, искренностью и точностью интонации. Вера объясняет: каждая из историй героев-ровесников — Жени, Ильи, Даши — близка ей по-своему. Мазохистка, слабак, хабалка — все это истории не прошлого и не будущего, это разговор о современниках.

— Вера, в фейсбуке вы написали, анонсируя выход этой книги: «Насилие было и в моей жизни». Насколько истории героев созвучны вам?

— Роман отчасти перекликается с моей биографией. С трех лет меня воспитывали бабушки: жить с родителями было небезопасно. Отец пил, был агрессивен, и с раннего детства я была свидетелем и жертвой многократных эпизодов домашнего насилия, в частности физического. Когда я говорю об отце, многие представляют маргинальную семью, но это абсолютно не соответствует действительности. Я из семьи потомственных врачей шведско-голландского происхождения, главным досугом которых было чтение книг, а не выпивка. Наш дом и квартиры наших родных были заставлены книжными шкафами. Бабушки меня очень любили, но совсем изолироваться от отца не получалось, и это еще раз доказывает, что домашнее насилие может коснуться каждого.

— Вам было сложно решиться на откровенный разговор, понимая, что читатель будет проецировать опыт героинь романа на автора?

— Я не думаю, что опыт моих героев стоит проецировать на меня или мое прошлое, 

Я все же пишу художественный роман о выдуманных персонажах, хоть и затрагиваю важную для себя тему домашнего насилия. Когда вышел мой прошлый роман «Павел Чжан», некоторые читатели говорили, что о насилии в детских домах «все пишут». Но подобное впечатление может возникнуть только из-за освещения в СМИ, художественных книг на эту тему почти нет. Также не хватает книг о насилии домашнем с точки зрения женщины. Как она попадает в такую ситуацию? Почему она в ней остается? И возможно ли защититься от агрессивного мужчины голыми руками, как это предписывает закон?

— Ваши герои взрослеют в 1990-е. Какими вы запомнили эти годы?

— По сути, все мое поколение воспитывалось женщинами: матерями-одиночками или бабушками. У наших родителей в 1990-е была своя головная боль: сложности с работой, с жильем, кто-то пил, употреблял, попадал в тюрьму — люди выживали, было не до детей. Поэтому именно бабушки у нашего поколения — это очень светлый образ. А 1990-е и начало нулевых у меня ассоциируются с алкогольным угаром и опасностью. Женщины с детьми могли бегать в ночи от пьяных мужчин, «в тапках по снегу», сосед мог поджечь твою дверь или сломать почтовый ящик, на улице могли побить за широкие штаны, смуглую кожу, акцент, и вызывать милицию было бесполезно. Всем плевать, никто никого искать не будет. Вот это ощущение бесправия и беспомощности, как у моей героини Жени, — из детства. Отсюда неуверенность в себе и эмоциональная зависимость, о которых я говорю в романе. Психологическое насилие было и в моей жизни, мне тоже пришлось научиться отстаивать свои границы.

— Почему тема домашнего насилия — общая беда, а не частная история?

— Тема насилия в жизни современной молодой российской женщины волнует меня давно, как и те требования, которые к женщинам предъявляют. У нас переводится много книг о том, как непросто современной женщине совмещать работу и бытовые обязанности, которые, по сути, становятся второй работой, но это все равно не то. На территории бывшего СНГ к женщинам предъявляется гораздо больше требований, причем со всех сторон. С точки зрения старшего поколения, мы должны быть хранительницами очага, хорошими женами, успеть родить до тридцати, причем даже родственники, которые видят тебя раз в году, не считают зазорным сунуть нос в твою личную жизнь. С точки зрения мужчин — красивыми, ухоженными, понимающими, страстными любовницами со всегда здоровой головой, крепким задом и пирожками. При этом мы должны быть самостоятельными, окончить университет, заниматься карьерой. И быть готовой в случае чего воспитывать ребенка одной: часто под девизом «никто никому ничего не должен» мужчины попросту не платят алименты. 

Ты не родила к тридцати? Родила четверых детей от разных мужчин? Не вышла замуж? Зависишь от мужчины и не хочешь выстраивать карьеру? Работаешь фрилансером и не собираешься брать ипотеку? Обязательно найдется человек, который посчитает это странным. Меня упрекали в том, что не родила второго ребенка, никого не волновало, хочу ли я его в принципе. Или в том, что я писала книги и переводила на дому, а не ходила в офис — ведь у меня красный диплом, зря, что ли, получала? Моей семье казалось, что книги — это не работа, а развлечение. Отношение семьи к моему выбору стать писателем изменилось лишь после того, как меня показали на телеканале «Культура».

— У читателя может возникнуть опасение или уверенность, что вы заговорите о мужчинах исключительно с обидой, однако к Илье — одному из главных героев — вы не просто милосердны, вы стараетесь его понять, сочувствуете.

— В книге мне хотелось показать и мужскую точку зрения. То, как непросто мужчине — среднестатистическому и не абьюзивному, — поскольку, по мнению общества, он тоже «всем должен», просто в другом. Каково это — жить в браке без любви? Годами вкладываться в семью и оказаться на развалинах выстроенного после развода, остаться в пустой квартире без жены и ребенка, которого теперь будешь видеть лишь на выходных.

— Насколько вы включены в политическую и социальную повестку?

— Меня глубоко возмущает пробуксовка принятия закона о домашнем насилии. Случай бездействия полиции, которая «приедет и опишет», когда труп будет (речь о трагической смерти Яны Савчук, убитой сожителем в 2016 году. — «Новая»), не единичен. И это жутко. Единичные, самые кошмарные случаи освещаются в СМИ, о них говорят, после забывают, и ничего не меняется. Не принят закон, хотелось бы больше государственных проектов помощи жертвам домашнего насилия. Кризисные центры становятся настоящим спасением для многих женщин, которым не помогло обращение в полицию, а, например, бывший сожитель угрожает, поджидает у подъезда, продолжает распускать руки.

— Женская проза — штамп, связанный не столько с полом автора, сколько с тем «художественным набором», который она в себя обычно включает. Непременно в центре повествования должна быть героиня с недугом или талантом. Вы пошли другим путем: ваша Женя — обычная девушка, соседка по парадной. Чем вам она интересна?

— Женя не вписалась в рамки, заданные обществом: нет у нее к тридцати годам мужа и ребенка, не добилась карьерных высот. Она живет жизнью одинокой среднестатистический молодой женщины, каждый день похож на предыдущий, отчего она погружается в депрессию. Ей, может, и хотелось бы выбраться, но мешают алкогольная зависимость, неуверенность в себе, склонность к мазохизму. Она не умеет выбирать мужчин. Я ее не оправдываю в книге, и многие, кто смог уже прочитать, говорили, что она не очень симпатична, потому что ноет и до поры не действует активно. Но в этом же и смысл: с детства Женю приучили сидеть и терпеть. В итоге она все же свои проблемы осознает и понимает: пора прекращать.

— Связь поколений — важный узел книги. Как вам кажется, сегодня разрыв между отцами и детьми силен?

— Я не противопоставляю опыт поколений. Женщины 35–40 лет пытаются вписаться и в парадигму матерей, и в современную этику. Я восхищаюсь нашими прабабушками и бабушками, пережившими Великую Отечественную и послевоенное время, и матерями, пережившими 1990-е. Восхищаюсь ими, но не разделяю поклонения мужчинам и убежденности, что без мужчины женщина пропадет, а потому любого самого плохонького самца надо беречь. И не важно, пьяница он или буян, лишь бы был. Молчание и терпение ужасны. 

«Мы же терпели! Зато не пьет, не бьет и деньги в дом приносит!» Женщины старшего поколения часто молчали, принимали удар на себя и интеллигентно терпели любое скотство. Разве можно из самой семьи выносить сор? Нужно вести себя тише, говорить правильные вещи, вовремя умолкнуть или уехать, сделать вид, что все в порядке, — и все наладится. Но это самообман и предательство не только себя, но и детей, за которых мы несем ответственность и которые становятся невольными свидетелями насилия.

— Ваш роман о взрослении миллениалов. Вы того же поколения человек. Есть у нас сегодня герой, если да, то кто?

— Думаю, что современный герой — это житель мегаполиса. Чаще — одинокая женщина 30–40 лет, которая пытается все успеть и старается разобраться со своей жизнью. О мужчинах этого возраста написано много, а вот главных героинь женщин — обычных, среднестатистических, пытающихся справиться с жизнью и выбраться из рамок, навязанных обществом, — в российской прозе маловато.