«Для людей самое главное — чтобы их выслушали»

— Всего у нас для беженцев 14 мест, это три комнаты. Мы даем им временное пристанище — берем людей на сутки-двое. Я занимаюсь их обустройством. Тут очень большое напряжение: много звонков, люди приезжают в самое разное время, вымотанные, взвинченные, что естественно после двух-трех суток в пути. Они нуждаются и в психологической поддержке, приходится им улыбаться, хотя хочется плакать. Но им важно, чтобы мы улыбались и поддерживали их. Тяжело… Надо выслушать их горести. Рыдания каждый день. Люди с детьми, с престарелыми, с собаками. У кого есть деньги, те чувствуют себя, конечно, получше, могут снять гостиницу… А к нам попадают бедолаги, у которых нет денег, нет знания языка, а то и вообще — нет загранпаспортов (таких процентов 20). Они никогда и не планировали ездить за границу, у них не было такой возможности. Часть людей лихорадочно истерически смеются, говорят: мечтали поехать в Европу налегке, с одним рюкзачком, но никто не знал, что будет такая цена за это. Ну и все пропитаны кошмарной информацией… Это ужас. Люди сидят без света, воды, тепла, без лекарств…

Я вообще родился в Алтайском крае, но с восьми лет жил в Одессе. Мама у меня чистокровная украинка, а папа — чистокровный псковский русак. И вот я пытаюсь быть объективным, но невозможно быть объективным, невозможно! Ляжет эта пропасть между украинцами и русскими на века! (плачет) Без преувеличения. Меня аж трясет, когда я это говорю. Потому что поверить в это еще две недели назад было невозможно…

В четверг, когда все началось, я был в Одессе. В пятницу я выехал во Львов забрать дочь, ей 15 лет. Сутки добирались до границы. Там была 12-километровая очередь из автомобилей, автобус нас высадил — как хочешь, так и иди. Мы пошли. По дороге валяются вещи, брошенные чемоданы…

Когда мы добрались до кордона <…> там такая неразбериха. Толпа, все рвутся, особенно, ребята-студенты — индийцы, пакистанцы, африканцы, арабы… Видимо, часть из них раньше уже пережила подобные невзгоды, а, может быть, и худшее. Поэтому некоторые из них лезли через ограждения, через головы, прорывались, а людей недостаточно, чтобы наводить порядок, пограничников мало. Безумие. Одному человеку стало плохо, не смогла скорая к нему подъехать, и умер человек прямо у пункта оформления.

И вот одни лезут, а другие — кто пожилые или с детьми — они не могут пробиться, потому что там давка. Я не мог поднять сумку от земли, потому что просто не мог опустить руку за этой сумкой. И холодно, мы же провели часы в этой невообразимой толчее, сутолоке, анархии. А кто-то, естественно, попадал за деньги, взятки пограничникам давали, чтобы пройти вне очереди. Но некоторые люди проявляли человечность: пропускали женщин с детьми.

Прождали мы часов 20 на границе. Наконец, пробились через этот кордон. Дочку сразу же забрала ее мама и увезла в Германию. В воскресенье я был уже в Кракове.

Хостел этот принадлежит моему товарищу, он тоже из Одессы. Я уже 30 лет сюда приезжаю-уезжаю. Последний год жил в Кракове. В этом хостеле раньше работал — отвечал за кров и за харчи. А вообще я экономист, логистик. Раньше в этом хостеле жили те, кто приезжал в Польшу на заработки из Украины. Мы им помогали с устройством на работу, с пропиской, с легализацией.

Теперь сюда приезжают беженцы. Ошарашенные, некоторые просто прибитые. Мне главное — быть доброжелательным, разместить их со всем спокойствием и подбадриванием. Они отсыпаются несколько часов и потом можно уже спокойно с ними говорить. Для них самое главное — чтобы их просто выслушали. Как они проходили через границу, как они убегали…

Лично я их подбадриваю так: я их подталкиваю к самостоятельному поиску решения. Они меня спрашивают: «Как выехать в Италию?» Я им говорю: «Ребята, не знаю, идите на волонтерские пункты, там есть интернет, ищите». Очень важно, чтобы они чем-то занимались, а не сидели просто. Еду мы им даем, крышу мы им даем, горячая вода у них есть.

Больше всего возмущают молодые и обеспеченные, которые переехали через границу с карманами, полными денег, на таких машинах, с собачками, а потом сидят по ресторанам и ведут себя так, что, я боюсь, скоро доброжелательность европейцев закончится. Некоторые приезжают к нам и тут же спрашивают: «А где здесь бабки выдают? Видны-то именно эти, которые так себя ведут, а не те, кто из последних сил по пять суток без сна добирался.

Но и рухнуло у нас упование, что Украину в связи с происходящим примут в ЕС. Это процедура долгая. И никому эта Украина там не нужна. Как бы там политики ни камуфлировали, но мы понимаем: не нужна им эта Украина, истекающая кровью.

«Украина должна быть только в составе России», — пишет мне мой камчатский уже бывший приятель. А я спрашиваю: «А с чего бы это?» Даже люди, которые очень доброжелательны ко мне, много для меня сделали — все равно это, как я его называю, «старшебратство» из них лезет. У меня все меньше друзей-россиян.